Владимир Двоеглазов - Ищу комиссара
Редозубов, круто развернувшись и уже не видя высунувшихся из рабочего помещения еще трех любопытных женских лиц, последовал за девушкой, крайне досадуя на себя— за то, что не смог предотвратить шума, на Ветцеля, не оказавшегося на месте, хотя и предупрежденного о том, что приедут из милиции, и более всего — на женщину, устроившую этот шум. «Чтоб ты провалилась, старая карга!»— в сердцах подумал он.
…К машине она подошла первой, дрожащей рукой открыла заднюю дверцу и, высоко подняв юбку, влезла внутрь. Редозубов хотел влезть следом, но увидав, с какой нескрываемой ненавистью смотрит на него девушка, вцепившись одной рукой в решетку, отделяющую кузов от кабины водителя, а другой пытаясь прикрыть голые колени, молча захлопнул дверцу и сел рядом с шофером.
7
Волохин не зря возмущался на оперативном совещании: с протоколом осмотра в той краже действительно вышла неувязка…
Чиладзе, сдвинув к стене кубло из пледа, простыней и подушек, присел на тахту и, пристроив на коленях телефон, отыскавшийся на полу под грудой одежды, позвонил в отдел. Дежурный следователь из Таежного еще не вернулся. Двое других были в командировках. Еще один — в отпуске. Безуспешным оказался и розыск начальника следственного отделения майора Балашова: того не было ни на работе, ни дома, и никто не мог сказать, где он находится. Чиладзе положил трубку на рычаг. По лицу его было видно, что, не будь тут потерпевших, он нашел бы нужные слова, чтобы охарактеризовать следователей и их начальника. «Где уж нам преступников искать, — казалось, говорил его взгляд, — своих сотрудников найти не можем!»
— Позовите понятых, — сказал Чиладзе, обращаясь к вертолетчику. — Ну, соседей, что ли… Двух человек. А ты, — протянул Редозубову чистый бланк, — составляй протокол осмотра. Потом разберемся… — добавил капитан вполголоса. Разбираться он, видимо, предполагал с дежурным следователем и начальником следственного отделения. Подумав, Чиладзе отдал Редозубову и всю папку с бланками и чистой бумагой, захваченную им на всякий случай из дежурной машины. Редозубов кивнул, не считая удобным спрашивать при жене вертолетчика, как составляется протокол осмотра. — А я пока обойду тут вокруг, — сказал Чиладзе. — Приступай. — Он стремительно поднялся с тахты и вышел, столкнувшись в дверях с входившими уже понятыми.
Лишь теперь, когда ушел Чиладзе, Редозубов понял, какой тяжкий груз на него свалился. Нельзя сказать, чтобы он совершенно не имел представления об осмотре места происшествия — на одних он присутствовал, протоколы других читал, — но одно дело слышать и видеть и даже участвовать под чьим-то руководством, — и совсем другое — впервые, не имея подготовки, самостоятельно произвести осмотр и составить об этом грамотный протокол.
Он прекрасно сознавал, что тут мало чем мог пригодиться его опыт по составлению актов и заключений, с которыми он имел дело, когда работал контрольным механиком в гараже леспромхоза и участвовал в разного рода комиссиях и группах народного контроля. Уже одно то, что те акты и заключения начинались словами: «Мы, нижеподписавшиеся…», а здесь следовало начинать: «Я, инспектор ОУР Редозубов…», говорило о многом, и, прежде всего, о той огромной ответственности, которую он раньше делил с другими, а ныне целиком и полностью брал на себя.
Однако приказ капитана Чиладзе надо было выполнять. Он вписал в протокол понятых: молоденького пилота из квартиры на втором этаже и его жену, вовсе девчонку в линялых польских джинсах и в такой короткой рубашке, что, когда она поднимала руки, чтобы поправить волосы, обнажалась полоска загорелой кожи на талии. Девчонка с интересом смотрела на Редозубова, что, кажется, не совсем нравилось ее мужу, хотя он всячески старался этого не показывать.
Стажер даже посочувствовал ему, хотя если кто и нуждался здесь в истинном сочувствии, так это сам Редозубов, который очень скоро перестал интересоваться и понятыми, и потерпевшими, и уж тем более их взаимными отношениями, окончательно углубившись в дебри первоначального и неотложного следственного действия, которое зовется осмотром места происшествия.
Уже одна из первых вводных, отпечатанная типографским способом на бланке протокола: «…руководствуясь ст. 178 УПК РСФСР…» — привела его в тупик. Редозубов не мог руководствоваться этой статьей уголовно-процессуального кодекса республики хотя бы потому, что не имел о ней ни малейшего представления. Он догадывался, конечно, что статья, скорее всего, либо определяет основания для производства осмотра, либо, что еще важнее, строго регламентирует порядок его проведения; во всяком случае содержит какие-то требования, которых он не знает. Между тем особенность процессуальных документов заключается именно в том, что любая несоблюденная формальность при их составлении чревата серьезными последствиями: утерей доказательственного значения даже установленных фактов, неполнотой расследования, а отсюда — порой и нераскрытием преступления или и прямым нарушением законности. Редозубов мучительно старался припомнить хотя бы начальные фразы прочитанных или слышанных им ранее протоколов, но в голове вертелась лишь та, которой следовало кончать: «От понятых замечаний не поступило».
Понятые и потерпевшие, пристроясь кто где сумел, рассматривая с прежним интересом Редозубова, ждали от него каких-то специальных милицейских действий, результатом которых явилось бы раскрытие кражи магнитофона западногерманской фирмы «Телефункен».
— Что ж, приступим, — тяжело вздохнув, произнес Редозубов и еще раз с глубокой тоской оглядел погром.
— Может быть, я вначале приберу немного? — робко предложила жена вертолетчика.
«Раньше надо было прибрать!» — раздраженно подумал Редозубов, но вслух лишь сухо сказал:
— Нет, прибирать ничего не нужно.
Затем взял ручку и, притулившись на углу полированного стола, принялся быстро писать. «Дом № 43 по ул. Карла Маркса расположен метрах в 50–55 от дороги, ведущей в аэропорт, но с дороги не просматривается, так как скрыт от нее подлеском. С северо-востока к дому прилегает сосновый бор; расстояние от стены до ближайшего ствола дерева составляет»… Понятые и потерпевшие, оживленно обсуждавшие до этого обстоятельства кражи, почтительно примолкли, прислушиваясь к скрипу автоматической ручки. Подробно описав расположение дома, квартиры, устройство оконного переплета, расположение осколков стекла на полу (на двух из них были отпечатки пальцев, и Чиладзе распорядился их изъять), указав, что на подоконнике рассыпано несколько хвойных иголок, «видимо, занесенных ногами преступников» (подобные предположения, как позже выяснилось, в протоколе осмотра фиксироваться не должны), — Редозубов приступил к ближайшему от окна углу, заваленному одеждой, керамическими изделиями и другими предметами, непонятно почему оставленными преступниками без внимания. Так, под грудой одежды оказались: кинокамера «Кварц», транзисторный приемник «Ленинград-002», два кримпленовых отреза и многое другое, да и сама одежда представляла немалую ценность.
Когда Редозубов покончил, наконец, с углом и взглянул на часы, выяснилось, что с момента прихода понятых прошло два часа. Графа «Результаты осмотра» разрослась до шести страниц, а ведь это было лишь начало! Двигаясь такими темпами, нечего было и надеяться закончить осмотр хотя бы к утру. «А нужно ли все это?» — подумал вдруг Редозубов. Конечно, погром в квартире представляет собой обстановку места происшествия и, возможно, имеет значение для дела. Он вспомнил, с каким тщанием описывал следователь Андреев беспорядок в орсовском киоске, но ведь там беспорядок был делом рук преступников, а здесь?.. «Разгильдяйка!» — подумал он, невольно взглянув на жену вертолетчика. Та кротко улыбнулась.
— Устали? — сочувственно спросила она. — Может быть, чашечку кофе?
— Тамара Михайловна, можно — я сварю? — спросила жена молоденького пилота.
— Сделайте одолжение, милочка, я знаю, вы мастерица.
Жена молоденького пилота вскочила с ковра и, вскинув руки, отчего рубашка ее задралась чуть ли не до подмышек, выбежала из комнаты. Молоденький пилот, слегка побледнев, направился следом.
— Молодежь, — понимающе произнесла жена вертолетчика. — Друг от дружки ни на шаг…
Но тут на кухне раздался какой-то грохот, звон посуды, а затем последовал возглас сдержанного вертолетчика:
— Да где же эта мельница, черт бы ее побрал.?!
— Извините, — сказала жена вертолетчика. — Везде приходится самой. Мужчины так беспомощны, когда дело касается домашнего хозяйства!
Оставшись один, Редозубов устало опустился на колени возле непочатого еще угла и задумался. Было совершенно ясно, что если описывать все остальное так же подробно, то к полуночи он не выберется даже из этого угла. О комнате Игоря он старался вообще не вспоминать. Что же делать? Перенести осмотр на завтра? Но положено ли это? Может, ст. 178 УПК РСФСР и запрещает как раз строго-настрого прерывать осмотр, не доведя его до конца? Ограничиться общей характеристикой? «Все остальное находится в таком же беспорядке…» Но это, помимо того, что отдавало явной профанацией, насмешкой над серьезным процессуальным документом, ставило его, Редозубова, в неловкое положение перед понятыми и потерпевшими: те ведь прекрасно видели, как тщательно он описывал один угол, и пренебрежение к другому могут истолковать как недобросовестное отношение сотрудника милиции к своим обязанностям. Он вдруг вспомнил, что необходимо еще, кажется, составить схемы расположения дома, квартиры, комнат, мебели, окон… упаковать и опечатать вещественные доказательства (какие? как? чем?)… Весь этот объем не совсем к тому же ясной для него работы ставил в безвыходное положение. А Чиладзе канул как в воду.
