Владимир Двоеглазов - Ищу комиссара

Владимир Двоеглазов

ИЩУ КОМИССАРА

Роман

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Микрорайон, днем ревущий и грохочущий, в этот полночный час был глух и пустынен. И если высвечивались кое-где в заселенных домах одинокие окна, то они не только не меняли общей картины, но, напротив, как бы подчеркивали неуместность появления здесь полуночного прохожего.

«Прохожий!..» Нет, так он не мог теперь себя называть… Что-то случайное, необязательное слышалось в подобном обозначении идущего куда-то человека, а Редозубов был уверен, что всякое его присутствие где бы то ни было и когда бы то ни было — не случайно и обязательно. Это странное новое качество, которое он вдруг обнаружил в себе, явилось само, без какого-либо усилия с его стороны, и уж во всяком случае не было следствием самомнения или хотя бы самоуверенности. По ночной улице он старался передвигаться по возможности без шума, как бы боясь разбудить уставших за трудовой день людей.

Мертвую громаду роторного экскаватора он вначале не увидел, а как бы почувствовал. Железный холод, сковывавший плотную тьму вокруг безмолвной машины, достиг Редозубова, и в тот момент, когда он понял, что перед ним экскаватор, раздался отвратительный и особенно громкий в ночной тишине скрежет, гулкий удар захлопнувшейся металлической дверцы и вслед за тем — тяжелые, чавкающие по грязи и сразу же начавшие удаляться шаги. Недолго думая, Редозубов вскочил на гусеницу, рывком, с тем же ржавым скрежетом, распахнул дверцу (человек, покинувший кабину, выскочил, по-видимому, с другой стороны) и вздрогнул.

Из угла кабины, забившись с ногами на сиденье, в упор на Редозубова смотрела девушка. Луч фонаря слепил ее, но она не отворачивалась и не делала попытки закрыться рукой. Растерявшись, Редозубов сумел все же отметить, что девушка успела захлопнуть дверцу за тем, кто ушел в темноту, и теперь сидела, прикрывая спиной дверную ручку.

Редозубов скользнул лучом вниз, и девушка, торопливо зашуршав болоньевой тканью, попыталась натянуть полуплаща на блестевшие в капроне колени; затем вдруг произнесла спокойно и устало, лишь слегка дрогнувшим голосом:

— Господи. Даже здесь от вас покою нет.

— Что?.. — сказал Редозубов. Кого она подразумевала под словом в а с, он не понял, но голос девушки показался ему знакомым. — Что вы здесь делаете… в экскаваторе?..

Рассчитывая застать мальчишек, снимающих приборную доску или отвинчивающих пусковой движок, или — что еще хуже, так как могло привести к пожару, — балующихся с аккумуляторной батареей, Редозубов ощутил неловкость от своего вторжения. Чтобы собраться с мыслями и как-нибудь покончить с этой историей, Редозубов обвел лучом кабину и, найдя все, как и следовало ожидать, в удовлетворительном состоянии, если не считать крайней запущенности, грязи, мусора и даже консервных банок и захватанных мазутными пальцами стаканов на полке, выключил фонарик и в темноте повернулся к девушке. Было совершенно ясно, что и стаканы, и пустая бутылка из-под какого-то дешевого вина к девушке и к тому, кто только что ушел, никакого отношения не имели. Поскольку девушка молчала и, как видно, не собиралась отвечать на вопрос о том, что она делает в кабине экскаватора, он решил как можно вежливее откланяться, и если понадобится, то и проводить по ночному поселку, но она вновь сказала спокойно и устало, с тою же легкой дрожью в голосе:

— Господи. Ну что вам от меня нужно?..

— Мне… от вас?.. Ничего, — ответил Редозубов. — Но… вы плачете?

— Вот еще! Я уж давно забыла, как плачут!

И опять Редозубову показалось, что где-то он уже слышал этот голос.

— Закурить… есть? — отрывисто спросила девушка.

— Да, есть… — ответил Редозубов, торопливо извлекая пачку. — Только у меня «Беломор».

Она нащупала в темноте протянутую пачку, взяла папиросу; он чиркнул спичкой. Девушка глубоко, несколько раз подряд затянулась, стараясь как можно дольше задержать в легких дым. «Где же я ее видел?..»

— A-а… кто тут еще был? — осторожно спросил он.

— Не ваше дело! Не ваше дело, понятно?! — Она почти задыхалась — от табачного дыма, от ярости, и Редозубов понял, что не кричит она только потому, что боится, как бы не услышал и не вернулся тот, кто был здесь с ней. — Что вам от меня нужно?!

— Вы где живете-то? — спросил Редозубов.

Девушка нервно рассмеялась, смяла и швырнула окурок в угол кабины, потом спросила:

— Ну что, все?

— Что… все?

— Я могу идти?

— Да, конечно… Вам в какую сторону?

— Вы что, издеваетесь? — сказала девушка. — Сами не знаете, да?

— Я? — удивился Редозубов.

— Ну, я пошла, — сказала девушка. — Или нельзя? — Редозубов окончательно растерялся, не зная — как отвечать. — Пошла, — повторила она, не предпринимая, однако, и малейшей попытки двинуться с места. — До свидания! — добавила она с вызовом.

— Всего хорошего, — пробормотал Редозубов.

Девушка вновь нервно рассмеялась, затем энергично налегла на дверцу, которая отошла с тем же гулким скрежетом, и, сбросив ноги с сиденья, выскользнула из кабины.

Редозубов достал папиросу, закурил, прислушался к удалявшимся, чавкающим шагам и, взглянув на светящиеся стрелки, обнаружил, что уже половина второго. Он выбрался на гусеницу с той стороны, где вышла девушка, и, включив фонарик, спрыгнул в грязь.

Думая об этой девушке, он поднялся по склону лога до автобусной остановки Просека, перешел улицу и, держась бетонки, миновал еще три квартала выстроенных ровными рядами двухэтажных домов. Через несколько минут он был уже перед длинным, обшитым серым шифером двенадцатиквартирным зданием; стараясь не скрипнуть дверью, вошел в подъезд, едва освещенный маломощной лампочкой. На верхней площадке света вообще не было. Осторожно переставляя ноги в тяжелых броднях, поднялся на второй этаж и, шагнув к двери, заглянул в замочную скважину. В прихожей горел свет. Редозубов выпрямился и трижды коротко стукнул в филенку. Сразу послышались легкие шаги. «Кто?» — подумал он. Между дверью и Редозубовым было не более десяти сантиметров, слышен был каждый шорох, и он понял, что в прихожей тоже остановились и прислушались. Он поднял руку и стукнул еще раз.

— Кто там?

— Открывайте, — негромко произнес Редозубов. — Уголовный розыск.

— Ну слава богу, — сказала мама, щелкая замком. — Наконец-то явился!

И тут он вспомнил, где видел эту девушку.

2

— Здравствуйте, товарищи, — раздался густой, сотрясающий мембрану селекторной установки так, что она жалобно верещала в конце каждого слова, голос начальника райотдела капитана Волохина. — Начинаем оперативное совещание. Начальники служб, доложите о наличии личного состава.

Шабалин высоко вскинул руку, высвобождая ее из рукава плотно сидящего в плечах мундира, прижал указательным пальцем кнопку и, неторопливо обводя взглядом пустые стулья, доложил:

— Лейтенант Шабалин. В уголовном розыске: Комаров, Пицуха — на сессии, Алибаев, Лыткин — в отпуске, Мирюгин, Федорец, Омельченко — в командировке, Косинцев в конвое, Седых дежурит, Костик на происшествии, Савина болеет, остальные на месте.

Он отпустил кнопку селектора, откинулся на спинку стула, сжал пальцы в кулак и, слегка постукивая им на вытянутой руке по столу (этот жест он перенял от бывшего начальника ОУР Собко, ушедшего полгода назад на пенсию)[1], посмотрел на одиноко сидящего в углу у окна стажера уголовного розыска Редозубова, который и представлял собой «остальных».

С тех пор, как участковых перевели в уголовный розыск, в отделении (вместе с инспектором детской комнаты Савиной)[2] числилось двенадцать человек, вернее, теперь уже, считая Редозубова, тринадцать — чертова дюжина, однако одновременно прибавилось столько дел и требований (в основном по линии профилактики), что увеличения штата как бы не ощущалось. К тому же сотрудников постоянно дергали для исполнения непрямых обязанностей.

«Дожились! — подумал Шабалин. — Участковых стали в конвой отправлять!»

Он неприязненно взглянул на угол стола, где лежал ворох неисполненных заявлении, запросов, требований, розыскных заданий и отдельных поручений, затем придвинул к себе высокую стопу прекращенных дел административного надзора и стал не спеша перебирать бумажные папки.

Доклад начальников служб между тем закончился, и из динамика шел монотонный голос дежурного:

— За истекшие сутки… по району зарегистрировано… происшествий… Помещалось в медицинский вытрезвитель… В КПЗ[3] содержится… из них осужденных… следственных… задержанных в порядке статьи сто двадцать второй…

Шабалин извлек из стопы одно дело, повернулся к селектору, убавил регулятором громкость и, жестом подозвав Редозубова, спросил, указывая на фотографию, наклеенную на обложке: