Арчил Сулакаури - Белый конь
— Ты прекрасно знаешь, кто я и что я.
— С чужой женой — каждый герой.
— И Ладо тоже? — насмешливо спросил Степанэ.
Юлия никогда не думала, что ее так заденет насмешка над мужем. Они и раньше бывали вместе, но Степанэ никогда не смел говорить о Ладо. Встречаясь с ним, Юлия забывала обо всем, и он старался ни о чем ей не напоминать.
— Об этом ты у своей жены спроси, — ответила Юлия, ехидно улыбнувшись.
Степанэ вспыхнул:
— О чем — об этом?
— Ты спроси — она ответит.
— Что ответит?
— То, что с чужой женой все герои.
— Юлия!
— Чего тебе?
— Юлия! — Степанэ повысил голос. Он вдруг сообразил, что Ладо рыбачил как раз возле его дома. На лбу выступили капли пота, бросило в жар. Он расстегнул ворот, вперил сверлящий взгляд в женщину, словно желая выпытать то невысказанное, на что она намекала с истинно женским коварством.
Но улыбка Юлии ничего не говорила мельнику. Впрочем, и в этом «ничего» было много такого, что бередило душу Степанэ. И главное, он никак не мог избавиться от страшного подозрения: почему Ладо рыбачил у его дома? Да и рыбачил ли? Возможно, он и закидывает сети, но кто в них попадает?
Мельник пулей помчался к дому. Со своего балкона поглядел на Куру — в лодке, залитой лунным светом, были двое. Тот, кто стоял на корме, наклонился, быстрым движением сложил сеть и ловко закинул ее в воду. Сеть блеснула в свете луны и исчезла в посеребренных волнах.
— Ладо! — раздался из темноты голос мельника.
— Эгей!
— Это ты, Ладо?
— Я, я!
Степанэ с облегчением вздохнул. Однако полегчало ему ненадолго, мучительное подозрение, как невидимая глазу моль, продолжала грызть душу.
«Все же какой безумный день был сегодня…» — подумал он, открывая свою дверь…
Рыбак вернулся домой с рассветом. Промыв сеть под краном, развесил ее на просушку. Налил свежей воды в ведро с рыбой и поставил его на балкон.
Овчарка, виляя хвостом, ходила за ним по пятам, преданно заглядывая в глаза.
Ладо снял промокшую рубаху и разложил на перилах. Вымылся под краном по пояс. Когда он вошел в комнату, Юлия сидела на кровати.
— Ты не спишь? — удивился Ладо.
Юлия, раздувая тонкие ноздри, вдохнула запах реки и рыбы. Этот запах обычно раздражал жену рыбака до тошноты, но сейчас она жадно втягивала его, охваченная странным трепетом. Откинув одеяло, она встала с постели в одной сорочке, подошла к мужу и обняла теплыми руками его голые плечи.
— Какой ты прохладный, — проговорила она, прижимаясь лицом к загорелой груди и руками поглаживая мускулистые плечи, — прохладный, как река.
Ладо, как ребенка, подхватил жену на руки, прижал к груди. Юлии было уютно в сильных объятиях мужа.
— Ты и сильный… Как река… Как Кура, сильный.
Ладо впервые слышал такие слова от жены. Будь на его месте другой, он бы еще больше, пожалуй, удивился, удивился бы и призадумался, но Ладо, впервые ощутивший столь необычное тепло женского тела, весь покорился ему. Только раз он заглянул в глубокие, черные, как агат, глаза жены и увидел в них огонь, странный огонь — волнующий и нежный.
— Да, ты еще добрый… Добрее всех. Добрый, как Кура.
— Разве Кура добрая?
— Тебе она приносит добро… А ты приносишь добро мне, — шептала Юлия. — Ты — моя Кура…
Ладо так осторожно носил жену по комнате, словно убаюкивал больного ребенка.
В окна лился голубой свет утра.
Рыбаку вдруг показалось, что из окна кто-то следит за ним, как будто подстерегает его счастье.
Он невольно вздрогнул и, со страхом оглянувшись на окно, еще крепче прижал к себе жену.
К полудню прибыл бульдозер и сровнял с землей ободранные стены… Настал черед лачуги дяди Ладо. Прежде чем рабочие начали разбирать черепицу, старый рыбак вошел в свою комнату. Никто не последовал за ним — ни я, ни другие…
Прошла минута… другая… третья… Пять минут… Десять… Пятнадцать… Дядя Ладо не появлялся. Я не выдержал и, заглянув в комнату, был ошеломлен: старый рыбак стоял, прислонясь к стене, и смотрел в одну точку. Не знаю, о чем он думал, что вспоминал, где витали его мысли. Я только видел, что он стоял не двигаясь, погруженный в себя.
Я прикрыл дверь.
Рабочие принялись рушить этот маленький, старый домишко…
Наступили морозные дни.
Рыба уже не ловилась, и Ладо теперь большей частью помогал мельнику. Работы там тоже было немного, но все же мельница не оставляла их без куска хлеба.
На Куре происходило что-то странное: одна за другой останавливались мельницы.
Степанэ со страхом поглядывал на Куру — то вверх, то вниз по течению. Мельницы стояли неподвижно и безмолвно. Чутье подсказывало мельнику, что это молчание постепенно подбирается к нему и совсем скоро завладеет и его мельницей.
Однажды он уже испытал ужас этого безмолвия, и воспоминание о нем приводило его в отчаянье. Но в то же время в глубине души у него тлела искра надежды: ведь его мельница пока еще крутилась.
— Все еще поет моя повелительница! — говорил он радостно.
Но в один прекрасный день и его «повелительница» умолкла.
Степанэ до позднего вечера ждал клиента. Но он не появился ни на третий, ни на четвертый.
— Плохо наше дело, — сказал мельник. Рыбак поднял воротник старого, потертого пальто и втянул голову в плечи.
Степанэ покинул двор в глубокой задумчивости и лишь через два дня вернулся в сопровождении фургона, груженного мешками.
— Я нашел работу, Ладо. А ну давай, поворачивайся!
— Работу?
Это была не пшеница и не кукуруза и даже не ячмень. Степанэ взялся перемолоть сухари для какой-то артели.
Ладо выгрузил мешки из фургона и свалил их во дворе.
— Что это ты привез, Степанэ? — удивленно спросил рыбак.
— Работу, работу привез! А работа — это деньги, — ответил мельник и, помолчав, добавил: — Снова запоет моя красавица!
Ладо по мостику перешел на мельницу, ледяной ветер пронизывал до костей.
Рыбак должен был поднять деревянный заслон, чтобы вода попадала на лопасти колеса. Но замшелая доска примерзла к двум лодкам, и сдвинуть ее никак не удавалось. Ладо принес кирку и начал долбить толстый ледяной панцирь. Наконец ему удалось поднять заслон. Сильной струей вода устремилась к колесу.
— Пускай! — крикнул Ладо мельнику.
Степанэ повернул тормоз, развел жернова, но колесо не двигалось — оно тоже примерзло.
Ладо снова взялся за кирку, взмахнул ею, но вдруг поскользнулся. В воду полетела кирка, за ней Ладо. Ему удалось ухватиться за колесо. Раздался скрип, затем треск ломающегося льда, и колесо завертелось, увлекая за собой рыбака. Сначала оно окунуло его в воду, затем подняло вверх. Ладо не выпускал из рук скользкого дерева. Находясь в воздухе, Ладо успел кинуть взгляд на свой балкон. Но не заметил, была ли там Юлия. Колесо снова швырнуло его в воду. «Только бы Степанэ не остановил сейчас колесо», — подумал он под водой. Колесо вращалось сильно и размеренно.
Висящий на колесе Ладо заметил кого-то во дворе. Не разобрав, кто это был, все-таки крикнул:
— Остановите!
Колесо на полуслове утащило его снова под воду. Во дворе уже собирались зеваки. Степанэ шутил, смеялся, смешил других.
— Остановите! — снова закричал Ладо. Он взглянул на берег, но увидел только серую безликую массу. Это им он кричал «остановите!». Масса шевелилась, галдела, то и дело исчезая и появляясь вновь. Исчезала тогда, когда рыбак скрывался под водой, как только его выбрасывало вверх, снова на берегу копошились, смеялись, галдели…
Ладо чувствовал, что замерзшие пальцы больше не подчиняются ему. «Если бы не пальто, я бы выплыл», — подумал он, прикидывая свои силы. Руки слабели все больше. Разбухшая от воды одежда тянула вниз. «Почему не останавливают мельницу? — думал рыбак. — Наверно, Степанэ не слышит меня». Вынырнув в очередной раз, Ладо снова закричал. Он бессильно висел на колесе, с него струями стекала вода.
Колесо продолжало вращаться. В глухом рокоте отчетливо слышался размеренный стук порхлицы.
Овчарка носилась по берегу, громко лаяла, жалобно скулила, путалась в ногах у любопытных.
На балкон вышла Юлия. Она быстро спустилась во двор и, побледнев, взглянула на мельницу.
— Остановите! — раздался крик Ладо. Это был уже вопль обреченного.
— Ступай останови! — Степанэ пнул собаку ногой, сбросив ее в воду. Собаку унесло течением.
— Почему не останавливаешь мельницу? — обернулась к Степанэ жена рыбака.
— Если бы он кричал помогите — я бы помог. А мельницу останавливать не буду.
Юлия в мгновение ока очутилась на мостике, спустила в воду заслон и кинулась к тормозу, повернула его изо всех сил.
Колесо остановилось. Ладо, измученный, обессиленный, тяжело дышал и криво улыбался. Тряхнув головой, он смахнул с лица капли воды и тут увидел совсем рядом, в трех шагах от себя, Юлию. Без кровинки в лице стояла она на дощатом настиле. Рыбак осторожно подполз, стараясь не глядеть ей в глаза. Выглядел он пристыженным.
