Арчил Сулакаури - Белый конь

Ладо с балкона попытался разглядеть мельницу.

Дверь мельницы открылась и закрылась еще раз, видимо, кто-то выбежал наружу. Наконец на пороге показался сам Степанэ, облитый тусклым светом керосиновой лампы. Он нагнал удалявшуюся фигуру и попытался затащить ее обратно.

Ладо быстро сбежал по ступенькам и притаился у самого берега.

— Пусти! Пусти меня! — услышал он молящий голос женщины…

— Девушка, послушай, я хочу тебе что-то сказать…

— Отстань! В воду брошусь, клянусь матерью, утоплюсь!

— Да я же не убиваю тебя! Дай мне слово сказать.

Ладо не выдержал, перебежал висячий мостик и кинулся к Степанэ.

Перепуганная девушка при виде второго мужчины рухнула замертво. Степанэ закрыл за собой дверь, и мельница снова погрузилась во тьму.

— Чего тебе, зачем пожаловал?

— Услышал голоса и пришел.

— Я тебя не звал.

— И я не к тебе пришел.

— Ладо!

— Жалко девушку, отпусти, пусть идет своей дорогой…

— Я ведь обидеться могу, Ладо.

— Вставай… — Ладо наклонился и помог девушке встать. — Что тебе тут понадобилось?.. Тоже, видать, не ангел небесный.

— Ты пьян, что с тобой говорить! — презрительно бросил Степанэ.

Девушка с опаской ступила на мостик.

В глухом бормотании мельницы четко выделялся стук порхлицы. Река грудью касалась острых носов лодок… Вода журчала, плескалась… Мельничное колесо с силой вращалось, шлепало по воде.

Мостик плавно раскачивался, и удлиненная тень рыбака трепетала на кирпичной стене, врезавшейся в реку.

Собака скулила и лаяла на берегу.

— Испугалась, псина! — Ступив на берег, приласкал Ладо собаку. — Не бойся!

Рыбак вышел на середину двора, отвернул кран и подставил под ледяную струю пылающий лоб. Потом он выпрямился, отряхнулся, открыл глаза и застыл в удивлении: девушка стояла у лестницы Мако и, похоже, никуда не собиралась уходить.

— Ты еще здесь?

— А куда мне идти?

— Туда, откуда пришла.

Девушка промолчала.

— Как тебя зовут?

— Тасо.

— Что ты тут делаешь?

— Мако привела с базара.

— А как ты на базаре оказалась?

— С соседями из деревни приехала.

— Родители у тебя есть?

— Нет.

— Зачем с Мако пошла?

— Она работу обещала, деньги…

— Не понравилась работа? — усмехнулся рыбак.

— Работу мне никто не дал… Этот человек дал поесть, вином напоил и… повалил на мешки.

— На мешки повалил?..

— Я испугалась и убежала…

— А тут теперь чего стоишь?

— Не знаю… Бабушка Мако не впускает.

— Идем, у меня переночуешь.

Ладо заметил, что девушка подозрительно на него взглянула и заколебалась.

— Идем… Не думай, я не шалопай какой-нибудь, у меня жена дома.

Ладо вытер мокрый лоб рукавом рубахи и, взяв Тасо за руку, повел ее к своему балкону. Одолев пять ступенек, они оказались перед узкой дверью. Ладо открыл дверь и заглянул в комнату. На столе тускло горела лампа. Юлия лежала в постели, тяжелые завитки ее волос рассыпались по подушке, руки белели на красном одеяле.

Рыбак на цыпочках подошел к столу и поднял фитиль. В комнате стало светлее, и веки спящей дрогнули. Ладо подошел к кровати. Юлия открыла свои большие черные глаза. В их глубине не было и тени упрека. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, смотрела — и больше ничего.

— Юлия…

Она еще шире раскрыла глаза.

— Юлия…

— Закрой дверь, холодно. — Юлия спрятала руки под одеяло и повернулась на другой бок.

— Постой, здесь девочка стоит, Юлия.

— Что за девочка?

— Тасо.

— Какая Тасо?

— Не знаю. Сказала, что зовут Тасо, — смешался Ладо.

— А ты взял и домой привел.

Юлия привстала.

От ее тела веяло теплом, и Ладо захотелось коснуться рукой ее теплого тела, погладить, приласкать. Он поглядел на свои грубые руки и сунул их в карманы, поглубже, словно прятал украденные вещи.

— Жалко ее, Юлия, ей некуда идти.

— А тебе до всех дело!

— Пусть переночует у нас, а утром идет куда хочет.

Юлия сунула ноги в шлепанцы, потянулась к лампе, прибавила огня.

— Делай, что хочешь…

— Заходи, Тасо… Заходи, говорю.

Тасо робко ступила в комнату; Юлия удивленно на нее уставилась, потом перевела взгляд на мужа.

Юлия почему-то представляла себе Тасо маленькой девочкой, а перед ней стояла зрелая красивая девушка. Светлые косы спускались от затылка до бедер, на бледном лице алели губы.

Ладо, впервые видевший Тасо при свете, тоже был поражен ее красотой.

— Юлия, ты же знаешь Степанэ… Он затащил ее на мельницу.

Юлия снова опустилась на кровать. Щеки ее порозовели, глаза сузились. Она так смотрела на девушку, словно оценивала ее красоту, свежесть. В ее глазах мелькнула мысль, чуждая ей раньше, ибо раньше она никогда не думала о тех годах, которые отделяли ее от возраста Тасо.

— И что же? — спросила она.

— Не подоспей я вовремя, погубил бы он девушку…

— Погубил бы?

— Да…

— Да, да… — повторила Юлия тем же тоном, каким произнес эти слова муж.

— Что же будем делать, Юлия?

— Что будем делать? — Юлия обвила руку мужа своей рукой и улыбнулась. — Поступай, как знаешь.

— Уложим ее здесь.

— А ты?

— Я лягу на балконе.

— Хорошо, Ладо.

Тасо покорно стояла в распахнутых дверях.

Наутро рыбак отвел девушку к Антону. Ему нужна была судомойка. А Степанэ даже не вспоминал ту ночь, во всяком случае, держался так, будто ничего не случилось.

Рабочие уже разобрали крышу нашего дома, сняли с петель двери, оконные рамы, разрушили балконы, голые стены глядели бессмысленно, как человек, ограбленный посреди дороги и не знающий, что делать, куда бежать, где укрыться.

Дядя Ладо был поглощен делом. Я видел, с каким почтением относились к нему остальные. Считали его знающим мастером, так оно и было на самом деле. С каждой мелочью шли к нему, и он охотно, неутомимо и спокойно давал советы и указания.

А старый дом рушился, становился все ниже, меньше, в воздухе столбом поднималась пыль, которую рассеивал знойный ветер.

Ладо с самого утра сидел под липой и чинил свою сеть.

Во дворе играли дети, толкались у крана, обливались, галдели. Мако уже успела окатить их водой из таза, чтобы они оставили кран в покое. Но дети, разумеется, и не думали ее слушаться.

В дверях мельницы появился Степанэ, за ним по пятам следовал какой-то крестьянин, который, горячо жестикулируя, что-то ему доказывал. Переругиваясь, оба перешли через мостик. Крестьянин снова погрузил на осла уже снятые было мешки и отбыл со двора. Как видно, клиент с хозяином не сошлись в цене…

Степанэ подошел к Ладо и, сердитый, уселся на камень.

— Кнут по таким плачет, — ворчал мельник. Он злился еще и потому, что подводили грузчики — четвертый день не появлялись, и ему самому приходилось делать работу, до которой он, как правило, не нисходил.

— Его зерно, хочет у тебя мелет, хочет — нет, — с некоторым опозданием проговорил рыбак.

— Зато мельница моя: хочу мелю, хочу — нет.

— Ты не помелешь, другой возьмет… А то и вовсе электричеством смелет.

— Сказал тоже! Да разве мой помол с ихним сравнить!

Мако снова окатила ребятишек водой. Те загалдели еще пуще и, в свою очередь, обрызгали старуху. Разъяренная Мако выскочила с полным ведром, но дети разбежались и стали дразнить ее издалека. Мако не могла облить их на таком расстоянии и обрушивала на их головы потоки проклятий. Завлеченная детьми овчарка звонко лаяла на старуху.

— Ванико! — окликнул Степанэ своего сына.

Вихрастый смуглый мальчишка тотчас подбежал и покорно встал перед отцом.

— Сейчас же ступай домой!

Мальчик хотел что-то сказать, но отец строго повторил:

— Домой! Живо!

Мальчик, понурясь, побрел к дому, Степанэ крикнул вслед:

— Бегом!

Ладо поднялся, закончил чинить сети.

— Почему прогнал парня, пусть бы играл с детьми.

— Ничему хорошему от этих пионеров он не научится…

Ладо снял висевшую на дереве сеть, сложил, перегнулся со двора к реке и медленно опустил сеть в лодку.

— Кто с тобой едет? — спросил Степанэ.

— Тома.

— Немой — везучий.

— Тома — безобидный человек.

— В Соганлуг направляешься?

— Нет, половлю здесь недалеко… перед твоим домом.

Степанэ жил рядом с базаром, на Песках… Дом его стоял над самой Курой.

— До утра будешь рыбачить?

— Посмотрим… Как повезет…

Степанэ вдруг прислушался к мельнице.

— Зерно кончилось, слышишь, как скрипит… Жернов пропаяет. — С этими словами он побежал к мостику.

Ладо спустил с чердака весла и сбросил их в лодку.

Вода в Куре отливала зеленью.