Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т.2 Иван Иванович

— Тебе можно шутить! Ты, как все мужчины, пренебрегаешь заботами о детях!..

— А ты помнишь о них лишь тогда, когда у тебя в сумке есть свободные деньги. Нашла о чем беспокоиться! Это раньше носили пелеринки… — И Пряхин оглянулся на Ольгу, то ли ища ее сочувствия, то ли извиняясь.

— Нет, вы только послушайте, что он говорит! — обратилась Пава Романовна тоже к ней. — Что понимает муж, когда нужно одеть ребенка?!

Ольга ничего не ответила: она думала о своей девочке, о ее мягких косах с тугими бантами, о ее первых книжках и рисунках.

За водоразделом в тайге стало теплее, появилась зелень. Но кое-где почему-то лежал лед. Местами он тянулся по сторонам шоссе сплошными полями или белел среди леса буграми в несколько метров высоты. Иногда в ледяных расселинах зеленели молодыми листочками ивы и тополя.

Утомленная Пава Романовна задремала, дремал Пряхин, привалясь к спинке сиденья, смешно выпятив красные губы, и Логунов уже без помехи рассказывал Ольге о суровых морозах, образующих зимой огромные наледи — «тарыны», о том, как эти наледи поднимают и сворачивают в сторону полотно шоссе, отрывают от земли деревья, которые стоят потом всю весну на ледяных кочках и падают в жару.

— Когда подъедем к Большому хребту, вы посмотрите, — говорил он, осторожно отодвигаясь от горячей, разомлевшей в дремоте Павы Романовны. — Там, у подножия, знаменитая наледь бывает. Каждый год. Просто гора! Это подземные ключи прорываются, когда почва промерзает. На здешних реках, на перекатах, тоже наледи образуются, но речная вода из них разливается по льду очень далеко. Тогда у нас говорят: «Река кипит». Иван Иванович этой зимой, когда ездил на оленях к больному, искупался в такой наледи… Разве он не писал вам? Чуть не замерзли они с провожатым. Мороз ведь был страшный!

— Как же они выбрались?

— Сами-то выбрались, оленей спасли, а нарты и вещи утонули. Ну чего вы? Эх, знал бы, не говорил лучше.

Тоненькая светлолицая девушка-якутка, похожая на цветущий мак в своей пунцовой кофточке, легко перескочила через канаву и остановилась у изгороди.

— Возьмите, Иван Иванович! — крикнула она, высоко поднимая лопату с длинным прямым черенком. — Я напьюсь чаю и тоже приду помогать.

— Хорошо, Варя! Пей чай и приходи помогать, — отозвался мягким баском долговязый, но складный человек средних лет, подходя и протягивая руку за лопатой. — Спасибо, Варюша!

Он был в поношенном рабочем костюме. Темные волосы его топорщились ежиком. Красивая голова хорошо посажена на широких плечах, в очертании твердых губ выражение неуступчивого упорства, а в карих глазах внимательность, доброта, и тонкая ирония человека, любящего посмеяться. Взяв лопату, он пошел по задернованной, только что огороженной земле, а Варвара, поправив тяжелые косы, побежала к домам приискового поселка.

— Сейчас мы увидим, кто кого загонит!.. Держитесь, Денис Антонович! Собирайтесь с силами, товарищ Хижняк, бывший кавалерийской бригады фельдшер. Я вам покажу, как с землей надо обращаться. — С этими словами Иван Иванович прорубил лопатой дерн и встал у своего края. — Теперь вы не скажете, что я даром ем вашу редиску и салат. Отработаю пай и на себя и на Ольгу Павловну. Я не хочу, чтобы вы страдали от того, что я объедаю вас и ваших трех сорванцов.

Тот, к кому он обращался, — коренастый здоровяк лет сорока шести, большерукий, с крупным ртом, широким вздернутым носом и глазами синими и чистыми, как у ребенка, — только потряхивал рыжим чубом, свисавшим из-под кепки, да посмеивался, сбрасывая с лопаты ровно отрезанные куски дерна.

— Нечего ухмыляться! — продолжал Иван Иванович. — Что это за работа? Почему вы дерн пластами складываете? Так Елена Денисовна только хлеб на стол подает. Разбивать надо!

— Нате! Нате! — промолвил Хижняк, разбивая ребром лопаты ряды накиданных им земляных пластов. — Но зря, лишний труд: вот пройдет дождичек — и они сами развалятся, а нам еще один огород вскопать нужно. Чертова тайга! Если бы не богатая охота, давно плюнул бы и уехал. Разве это земля? Разве это климат? Кроме картошки да редиски, ничего не вырастишь. Вот у нас на Кубани… Сады-то у нас какие! Яблонь одних!.. А цветов, цветов! И дома и при больнице. Помню, я пионы развел… — Денис Антонович опустил лопату и задумался с нежною улыбкой на широких губах.

— Работайте, работайте! — покрикивал Иван Иванович. — Нечего сказки рассказывать про пионы! Пока я ковырял плохой лопатой, вы надо мной издевались, а теперь начинаете зубы заговаривать.

— Так ведь я о деле, — серьезно возразил Хижняк, снова налегая на лопату. — Климат! Какой тут, к черту климат! О соловьях не поминай: воробья увидишь — и то событие. Откуда, мол, взялся бедовый? Вчера ворону увидел, рад был, ей-богу! А все Елена Денисовна… Говорил ей сразу после женитьбы: давай поедем домой, на Кубань. Так нет! Тут, мол, в Сибири, горы, тут рыба… пельмени… А у нас не горы? Не рыба? А пельмени на Кубани нельзя стряпать? — И Денис Антонович с таким азартом обрушился на новый ряд пластов, что только комки полетели.

— Поезжайте теперь, — не без хитрости посоветовал Иван Иванович.

— Теперь?.. Куда же я поеду, когда я в эту Сибирь врос по самые уши? Четверо ребят от сибирячки! Все равно, что взял я четыре цепи да четыре раза приковал себя к дереву. Разве уйдешь?

— Вот я скажу Елене Денисовне! Она вам задаст!

— Скажите! Она характер мой знает. Я хохол вредный, упрямый. Она меня так и зовет: «поперечный». Однако при всей своей поперечности не смог я ее переупрямить. И удивительное дело. Ездил я на Кубань к родне года три назад. В отпуске был. Но даже не догостил до конца. Загорелось одно: домой! Это в Сибирь-то «домой»! Мы с Леной тогда в Мартайге на приисках работали. Родные уговаривают: поживи, погости! Яблоки скоро поспеют… Сливы, вишен, черешни — хоть завались! Нет, хочу домой! У нас, говорю, в Сибири, горы — во! Рыба — во! — Денис Антонович размахнул руками, не выпуская лопаты. — Пельмени, говорю… А у нас, спрашивают, разве не рыба? Чем наши горы хуже? Пельмени? В любое время, пожалуйста. И сделали. Я сам фарш готовил… Да не такие они были, как у Елены Денисовны! Нет, говорю, то, да не то! Горы не те, пельмени не те, и поеду-ка я лучше в Сибирь. Так и погиб казак! — закончил Хижняк с легким вздохом.

Варвара вернулась очень быстро. Но она успела переодеться по-домашнему. В серенькой кофточке с широкой пряжкой на замшевом поясе, в темной юбчонке и простых сапожках, она выглядела еще моложе и милее.

— Ну, Варя, потрудись, товарищ комсомол, а мы с Иваном Ивановичем покурим маленько, — сказал Хижняк. — Как там дома? Чем собирается удивить нас сегодня Елена Денисовна?

— Она сделала все, что можно, и даже больше, чем можно, — ответила Варвара, с хмурым лукавством взглядывая на Ивана Ивановича.

Красивое лицо ее с нежно заостренным подбородком горело румянцем.

— У Елены Денисовны обед уже готов и пирог сидит в духовке. Но сама она опять убежала в больницу: трудный случай в родильном.

— Значит, ее вызвали? — задумчиво спросил Хижняк, доставая добротный кисет.

— Вызвали. — Варвара снова значительно глянула на Ивана Ивановича.

— А пирог в духовке?

— В духовке.

— Подгорел, наверно!

— Нет, не подгорел! Елена Денисовна нашла себе новую помощницу.

— Помощницу?

— Да, она выдернула ее прямо из машины и заставила стеречь молоко на плите, пирог и Наташку… Это ваша жена приехала, Иван Иванович, — тихо добавила Варвара.

— Ох, Варя! — Иван Иванович, уже насторожившийся, заулыбался, просыпал табак из бумажки, которую собрался было свернуть, без разбега, точно лось, перескочил через изгородь, и большими шагами пошел к поселку.

Хижняк поднял лопату, начал вяло копать, но одолеваемый доброжелательным любопытством, остановился:

— Как жена-то тебе показалась?

— Ничего! По-русски, должно быть, красивая. У нас, якутов, таких нет. Волосы светлые, как у Наташки, а глаза зеленые.

— Хм! Что ж, ты думаешь, красиво, когда зеленые глаза?

Варвара смутилась, но, помедлив, ответила убежденно:

— Если Иван Иванович выбрал с такими глазами, значит, это очень красиво.

Когда Аржанов рванул дверь, Ольга уже была на пороге и чуть не упала ему навстречу. Он подхватил ее, целуя, внес в комнату.

— Родная! Родная! — твердил он одно лишь слово, обеими ладонями сжимая ее голову, любовно всматриваясь в ее радостное лицо. — Оля, родная! Родная моя! — И он опять целовал ее, а она гладила его плечи и руки, задыхаясь от счастливого волнения. — Почему у тебя земля на щеке? — спросил он удивленно и покраснел: — Это я сам в земле! Милая, прости, я совсем забыл! Мы копаем огород с Денисом Антоновичем. Как я рад! Я рад, как мальчишка! — Иван Иванович снова обнял жену и рассмеялся заразительно весело.