Тамада - Хабу Хаджикурманович Кациев

Ночью Жамилят долго не могла уснуть, беспокоили беспрестанные боли в правом боку, казалось острый нож воткнули в печень; к тому же бил озноб, наверное, перекалилась на солнце.

Встала, вскипятила крепкого чая — думала, что поможет, но лучше не стало, ее трясло и под двумя стегаными одеялами. В голове всплывали мысли и образы прошедшего дня: Алисолтан, произносящий речь, полногрудая, стройная Фердау с вилами в руках. Интересно, о чем она говорила с Ибрахимом?..

Боль в правом боку путала мысли. Она встала, налила в бутылку горячей воды, обмотала полотенцем и приложила к боку, вместо грелки. Снова вспомнился Ибрахим, его лицо, радостная улыбка, когда он говорил, что кукуруза, которую они пересеяли, пошла в рост — и осенью можно ждать неплохой урожай, по сто пятьдесят центнеров зеленой массы с га, не меньше...

Повернувшись на спину — в таком положении боль немного улеглась, долго лежала молча, не двигаясь, перебирая в памяти недавний разговор с Амином. Нет, она от своего не отступится, потому что правда на ее стороне. Что может Амин? Вызовет на бюро райкома? Но и там она себя в обиду не даст, мало того, выложит начистоту все, что думает об этом самом Амине... И колхоз она в обиду не даст. Пока еще робко встают они на ноги. Но встанут! Будет со временем в Большой Поляне и новый клуб. Приобретут автобус, чтобы возить ребятишек в школу из Верхнего аула, да, да, и коллективные поездки в Нальчик, в театр, — это тоже будет. Можно будет закупать ежегодно по сто путевок в санатории или дома отдыха, чтобы люди смогли как следует подлечиться и отдохнуть. И подарки молодоженам — это тоже будет. Нет, не прав Амин и все те, кто думает так же, как он. Забота о людях — это первая заповедь коммуниста, и тогда каждый, чувствуя заботу о себе, о своей семье, будет стараться и работать лучше. Лишь добро множит добро... Посмотрел бы Амин, как колхозники работали на изеу! Ведь на этот раз люди звали, что кое-что получат за свой труд...

Прокричали за окнами первые петухи.

Незаметно сон смежил ее ресницы.

Спала недолго, но проснулась поутру свежая, хотя и слегка побаливали мышцы рук от вчерашней работы в поле. Зато боль в правом боку будто рукой сняло.

Скрипнула дверь — вошла мать.

— Заспалась ты сегодня. Десятый час. И хорошо, что выспалась. Уж я тихо-тихо по дому хожу, ребятишек приструнила — пускай, думаю, выспится хоть разочек как следует.

— В самом деле, кажется, много лет так не спала.

— Тебе уж звонили. Из правления. Старый Керим звонил.

— Керим?

— Я сказала, чтоб подождал. Спит, говорю. А он мне: «Я, — говорит, — подожду. Дело неспешное, но уж очень она мне нужна».

Жамилят быстро соскочила с постели и, шлепая по полу босыми ногами, кинулась к умывальнику. Надо спешить в правление. Старший чабан метисных овец Керим Хабижев добросовестно и успешно исполнял обязанности давно освобожденного от работы незадачливого Азрета. Видно, неспроста спустился в аул старик, благополучно ли идет стрижка овец.

Когда примчалась в правление, Керим сидел на диване и попыхивал папироской, сизоватый дым запутывался в его густой черной бороде.

— Как вы там поживаете, Керим, как идут дела в Сухой Балке? — прямо с порога выпалила Жамилят. — Кончаете стрижку? — Но, прежде чем успел ответить логпеж, сказала виновато: — У меня уйма работы, до вас руки никак не доходят.

— Да вроде бы все неплохо, Завтра заканчиваем.

— Стричь-то кончаете, а как с планом? Выполните?

Керим замялся:

— Врать не стану: выполним, нет ли — завтрашний день покажет. — И, хитро улыбнувшись, привстал: — Жамилят, я приехал от имени стригалей. Милости просим к нам на курманлык.

В это время вошел Харун.

— А-а, Керим! — пожал он старику руку. — С какими добрыми новостями к нам?

— Завтра они заканчивают стрижку, — ответила за логпежа Жамилят. — Керим приглашает нас на курманлык.

— Какой там курманлык! — На лице Харуна отразилось удивление и недовольство. — Какой курманлык? — нарочито переспросил он. — Сколько овец потеряли, план по шерсти не выполняется, а они вздумали затеять курманлык!

— Я, Харун, зарежу собственного барашка. — Керим обиженно встал. — Разве и это ты возбранишь?

— И это знаю, Керим, что наши овцеводы с некоторых пор научились смешивать своих овец с колхозными!..

— Как ты можешь так говорить! — взорвался Керим. — И что тут дурного: колхозные щиплют травку и мои с ними рядом. Что же я, соседу своих овец отдам? — Он с надеждой взглянул на Жамилят, взглядом прося поддержки.

Жамилят повернулась к Харуну:

— Если чабан жертвует овцу — это неспроста. Нас ведь старики приглашают, а Керим посланцем от них приехал.

— Да, да, — закивал логпеж. — Что передать старикам? Они спросят с меня, как я выполнил их поручение.

Было видно: он волнуется, дожидаясь решения колхозных руководителей.

— Хорошо, — кивнула Жамилят. — Мы приедем.

Керим, точно боясь, что председатель может изменить свое решение, поспешно попрощался и вышел. Глядя ему вслед, Харун покачал головой и многозначительно улыбнулся.

— Хитрецы, ну и хитрецы! — сказал он.

— А что?

— Ах, Жамилят, ты не поняла сути их приглашения.

— Так, наверное, спокон веку заведено — приглашать колхозное начальство на праздник. А чего особенного?

— А дело в том... Правило у них есть такое: как только заканчивается стрижка, каждый стригаль охапку шерсти под мышку — и домой.

— Как так? — не поняла Жамилят. — Самовольно?

— Эту охапку они считают платой за работу.

— Но ведь это воровство!

— О, они так не считают. А для того, чтобы соблюсти видимость законности, приглашают руководителей колхоза, как и сделал сегодня Керим... Раньше-то у баев тащили, а теперь у самих себя, но они этого не понимают.

Жамилят удивленно покачала головой. Пятнадцать стригалей — пятнадцать овец, с каждой овцы они берут по два с половиной килограмма шерсти, а всего из колхозных рук уходит килограммов около сорока. На первый взгляд, это не так уж много. Но там, где безнадзорно уходит сорок, может уйти и все девяносто!..

— И все-таки мы поедем в Сухую Балку.

— Но раз они приглашают на курманлык, придется захватить с собой несколько бутылок, с пустыми руками к ним не