Нина Карцин - Беспокойные сердца
— Почему?
— Почему? — она растерянно взглянула на него, не умея лгать и не в силах оказать правду. — Ну… потому что, мне кажется, вдвоем мы легче разоблачим всякие козни.
— Вы уверены в кознях? — рассмеялся он. («Какая она еще девочка!»). — Ну ладно, оставим в стороне всякие средневековые ужасы и поглядим с практической точки зрения. Я был у Ивана Васильевича, он согласен со мной, что ассистент мне необходим. А поскольку вам уже известно положение дел…
— …. Постольку еду именно я, и никто другой, — торжествующе закончила Марина. — Я готова расцеловать милого Ивана Васильевича за мудрое решение вопроса.
— Итак, завтра оформляйте командировку. Приказ будет подписан. А сегодня… Что вы думаете о концерте? Я взял на всякий случай два билета.
— Зачем это, Дмитрий Алексеевич? — с оттенком упрека сказала Марина.
— Знаете что, Марина… Мне много хотелось бы вам сказать. И было время, когда я готов был сказать. Но… теперь я вижу, что говорить не вправе. Однако, с вашей стороны, было бы напрасной жестокостью отказывать мне в дружбе. Можем мы быть друзьями?
Впервые Виноградов так близко подошел к признанию — и именно потому, что у него не оставалось никакой надежды.
— Хорошо, Дмитрий Алексеевич, — открыто взглянула на него Марина и без тени кокетства протянула ему руку. — Будем друзьями. Я могу только гордиться дружбой с вами. И я приду на концерт. Ждите меня в четверть девятого.
Он простился и ушел, даже не осмеливаясь задержать протянутую руку хотя бы секундой дольше, чем полагается.
Глава XXIV
Настал, наконец, счастливый день для Виктора Крылова. Четвертая печь вступила в строй после очередного ремонта, и комсомольские бригады ее вызвали на соревнование прославленных передовиков цеха. К этому времени улеглись распри, последовавшие после введения нового графика работы на печах, Николай Жуков вернулся на свое место после изгнания из цеха Мурзаева, а на пятой печи стал работать сталеваром бывший подручный Георгия Калмыкова.
В тот день, когда Жукову, Калмыкову и Родионову был вручен официальный вызов, Виктор пришел домой в радостном возбуждении. Он одним прыжком одолел ведущую на крыльцо лесенку, наступил на хвост дремавшей кошке, испугал своим шумным появлением мать, схватил в объятия Любу и закружил ее по комнате.
— Люба, Любаша! Радуйся и кричи «ура»! — чмокнул он ее в щеку. — Ну? Ура!!
— Да погоди ты, Витенька! — смеясь, отбивалась Люба. За какой-то месяц жизни с Виктором она так расцвела и похорошела, что трудно было узнать в ней прежнюю бледненькую девчонку. — Что ты так радуешься? Подарок получил? Премию?
— Лучше, Люба! Мы сегодня вызвали, на соревнование самого Калмыкова! Удава твоего зеленого! Вот, небось, извивается!!
И он залился веселым хохотом.
— Ой, Витя! — сразу стала серьезной Люба, в которой еще крепко жил страх перед дядей. — Напрасно вы это… А как вдруг не получится ничего? Да он тебя засмеет, со свету сживет. И так-то не ладите…
— Ну, ты меня, Люба, не пугай. Уже пуганый и травленый. Я ему этого никогда не забуду. Да не может того быть, чтобы мы не вытянули!
Он потянул ее к дивану, усадил и доверительно понизил голос:
— Ты думаешь, Любаша, мы это с кондачка решили? Нет, все заранее обдумано. Печь наша только из ремонта — раз; мы кое-чему за это время научились — два! Что ж, я даром, что ли, все эти книжки читаю? — и он показал на этажерку, где среди изобилия дешевеньких безделушек лежала пачка брошюр — рассказов об опыте сталеваров-передовиков. За последнее время Виктор приучился заходить в книжный магазин и покупать каждую книжку о скоростном сталеварении. Часть книг была из библиотеки — пришлось найти дорогу и туда.
— Да у меня в запасе еще козырь есть, — продолжал Виктор, уже перестав загибать пальцы. — У первой печи, что главное? Завалка идет быстро. Понимаешь, поставили две завалочные машины и жмут вовсю.
— А вы бы тоже поставили, — сказала Люба. В рассказе мужа она мало что понимала, но ее радовала его доверчивость, готовность поделиться с нею всеми замыслами. Люба искренне негодовала и радовалась, огорчалась и мечтала вместе с ним.
— Ишь ты, легко сказать: поставили. Что мы глупенькие? А если место не позволяет у нас? Будок каких-то понастроили…
— В другое место эти будки перенесли бы…
— Умница! — он снова поцеловал ее. Я то же самое сказал. На собрании я целую речь закатил. Долой, говорю, будки, которые загораживают нам дорогу вперед. Смеялись, конечно… Ну и в ладоши хлопали. А с будками пришлось побиться, пока для них места не нашли. Зато теперь у нас две машины работать будут. Недавно цех получил. Красота! Раз-два, раз-два! — с увлечением размахивал руками Виктор, управляя воображаемыми машинами. — А еще я чего сделаю. С пятой печью договорился. Как выпущу сталь из печи, так, чтобы заправку быстрее сделать, они мне на помощь своих людей дадут. А я им тоже помогу. Вот и еще время сбережем. Калмыков, небось, до этого не додумается.
Виктор хоть и хвалился, по своей привычке, однако понимал, что обогнать первую печь не так просто. За тремя передовиками — были годы отличной работы, опыт, за ними был даже просто авторитет непобедимых. Но и сам Виктор теперь не был таким легкомысленным парнем, наивно мечтавшим о славе, что в один прекрасный день увенчает его неведомо за какие заслуги. Недавно на комсомольском собрании с него сняли выговор, вынесенный в свое время за шлаковые лепешки.
Парень вырос. Сталевары с первой печи понимали это. Калмыков уже не усмехался презрительно при имени Виктора. Он темнел, сжимая кулаки, но знал, что угрозами ничего не сделаешь. Когда их официально вызвали на соревнование, он пришел в ярость. «Я покажу, как мне вызовы делать! Я щенкам молоко на губах утру!» И на следующий день выдал рекордно-скоростную плавку — такую, что ахнул весь цех, а у проходных вывесили «молнию» с портретом Калмыкова. Жуков с Родионовым тоже нажали — и в первые полмесяца четвертая печь опять оказалась далеко позади.
— Не трусь, друг! — хлопнул Виктора по плечу Леонид. — Впереди еще два с половиной месяца. Посмотрим, чья возьмет!..
Он знал, что говорил. Выдавать каждый день рекордные плавки — не под силу даже Калмыкову. А четвертая печь понемногу, но уверенно взбиралась кверху, и совсем недалек был день полного торжества Виктора, но, как нарочно, ему готовилось еще одно испытание.
* * *— Нет, я скоро ума через наши порядки лишусь, — умирающим тоном объявил Баталов Ройтману и в самом деле взялся за голову.
— В чем дело, Андрей Тихонович? — осведомился Ройтман.
— Ну, опять Виктор Крылов дал скоростную…
— Отлично. В чем же дело?
— А что я ее, в карман разливать буду? Нет изложниц, нет ковша. На седьмой разливка идет. Скоро третья даст плавку. Пришлось задержать плавку в печи. Так этот скоростник новоявленный грозится, что в «Заусенец» напишет. И ведь напишет, не он, так дружки его.
— Созывается на днях совещание, будем решать вопрос, как увеличить мощность литейного пролета. Изложницы с Челябинского завода прибывают. А план на четвертый квартал нам увеличивают.
— Вот-вот, так я и знал!.. Вовсе уж дыхнуть некогда.
— Андрей Тихонович! — рассердился выведенный из терпения Ройтман. — Я вижу, что вам работать стало трудно. Так прямо и скажите, найдем вам должность полегче.
Баталов оторопело посмотрел на Ройтмана. Это откуда еще такая смелость? Как бы тебя самого… Но ничего не сказал, презрительно хмыкнул и вышел из кабинета, выражая гордое достоинство каждой линией коротенькой, толстенькой фигурки. Зрелище было комичное, но Ройтману сейчас было не до смеха. Его тревожило положение дел с опытными номерными плавками. Немного подбадривало то, что приехали научные работники; Ройтман надеялся, что Виноградов сумеет распутать загадочную историю.
Рассветов ничего не говорил, но выражение его хорошо передавало невысказанную мысль: «я предупреждал». Он также держался и с Савельевым, а про себя прикидывал, удержится ли теперь директор на своем посту. Следователь вот уже три дня не вылезал из юридического бюро и то и дело требовал людей, материалы, сведения. В своей беседе с ним Рассветов откровенно высказал свою точку зрения на новую технологию и подчеркнул, что придерживается этих взглядов с самого начала, но никто не желал прислушиваться.
Следователь, немолодой, худощавый, слушал внимательно витиеватую речь Рассветова, уснащенную техническими терминами и специальными выражениями. Рассветов дал свое объяснение возникновению столь редкого порока в забракованной партии номерной стали и, казалось, сумел убедить в этом следователя.
— Скажите, пожалуйста, — сказал тот напоследок, — при научных работниках этот порок не наблюдался?
Но захватить своим вопросом врасплох он не мог: Рассветов предвидел, что такой вопрос непременно возникнет, и приготовил собственное объяснение.
