Михаил Колесников - Право выбора
— А может, ты в самом деле? А?..
— Был разговор с Коростылевым. Приглашает в свою лабораторию…
— Ну и?..
— Да пока ничего определенного.
Женя хмурится:
— И ты, Брут. Выкинь все из головы! Как друга прошу.
— Ты мне, Женя, душу не мотай. Лучше скажи, как у тебя…
— А что у меня? Ушла от меня Верка. Я, говорит, не обязана за тобой таскаться по всем стройкам. Одним словом, моральная и интеллектуальная несовместимость.
Наверное, надо утешить Женю. Но разве в таких случаях можно утешить? Ушла, — значит, не любила по-настоящему. И мы с Женей оба это понимаем. Мы с ним друзья по несчастью: от него ушла к другому Вера, от меня — Таня.
— Не думай, что я раскис, — говорит Женя. — Любовь ведь в самом деле как фарфоровая чашка: можно разбитую чашку склеить, но это будет уже не то. Ладно. Хватит об этом… Вы поделились бы опытом работы с нашей бригадой. Ребята хотят тебя послушать…
В помещении парогенераторов сварщик Устюжанин лезет ко мне со своими совершенно невозможными претензиями:
— Ты что же, друг, решил нас всех штангистами сделать? Ты мне гоночную машину подай. Пора организовать секцию гонщиков.
— А где я возьму машины?
— А мне какое дело? Отвечаешь за спорт — изволь позаботиться. Вон Есипов хочет на батуте работать. Спорт, милый мой, — это не физзарядка, а всерьез…
И я иду с претензией Устюжанина в нужные инстанции. Дядя с брюшком, отвечающий за спортинвентарь, встречает холодно.
— Гоночные машины?.. — У него округляются глаза. — Может, прикажете вам спортивные самолеты достать?..
— Было бы неплохо. Во всяком случае, двенадцать человек записались в секцию парашютистов. И еще… гоночную яхту, батут. Ховрин согласен организовать стипль-чезы…
— Это еще что такое? Шут с вами, похлопочу насчет гоночных машин. Только не стипль-чезы. Лошадям овес нужен и уход.
— И обязательно батут…
— Ну, ну, циркачи. Будет батут. Стипль-чезы…
Помню, когда прокладывали шоссейную дорогу в Забайкалье, рабочие предъявляли более скромные претензии: требовали новые рукавицы, спецодежду, чтобы огурцы привозили в столовую. Но ведь это когда еще было…
Да, слишком многое связывает меня с людьми, работающими на монтажных площадках. Они просто-напросто не верят, что я вдруг, ни с того ни с сего уеду отсюда, брошу стройку, бригаду. Да и я, признаться, до сих пор не могу представить себе свой отъезд… Каждый встречный, знакомый и незнакомый, считает своим долгом спросить:
— А правда, что ты?..
И, выслушав меня, только кривовато улыбается и неопределенно бросает:
— Ну-ну…
«Ну-ну» злит меня больше всего. Даже Родион, который впутал меня в эту историю, спрашивает:
— Ну как, не раздумал?
— А что?
— А бригаду кому намерен передать?
— Сам же сосватал меня, а теперь вроде бы…
— Ну-ну, поезжай. Черт, кого же Скурлатова назначит бригадиром? Самая ответственная часть работ…
— Вот что, Родимчик. Такого случая в моей жизни больше не будет.
— Да я не о тебе. Замена нужна.
— Незаменимых людей нет. Не боги горшки обжигают, — успокаиваю я его. — Можно назначить Тюрина. Толковый парень. Учится на заочном. Сварку на короткой дуге первый освоил. Сборку внутренним центратором тоже первый…
— Ну-ну… Черт, время уж очень напряженное! Оголить такой участок!..
После разговора с Родионом чувствую себя совсем подавленным. Бросаю бригаду, лезу куда-то в науку… Не обойдется без меня наука! Но он же сам выдвинул меня!..
Только в своем отсеке обретаю душевное равновесие.
«А ведь здорово у меня получается с этим магистральным, — думаю я и любуюсь трубопроводом. — Ведь все тут — фантастика, феерия! И все сделано руками ребят нашей бригады: основные магистральные трубопроводы, подводки к парогенераторам, компенсаторам, насосам… Возьмем первое место, возьмем!..»
Под каскады красных брызг и шипение дуги хорошо мечтается о будущем, до которого теперь рукой подать.
…В белом халате, в белой шапочке вхожу в лабораторию. Она огромна. Здесь работают несколько сот человек. Высокие сводчатые потолки, обширное голубое пространство заполнено диковинными аппаратами.
У пульта управления Коростылев. Властный голос:
— Генератор!
Тяжелые диски между полюсами громадного магнита набирают обороты. Мне кажется, что я чувствую, как стремительно растет сила тока. Может быть, она уже перевалила за миллион ампер. Но главное не здесь. Проблема века решается в разрядной камере — гигантской баранке из металлических колец. Это там, внутри камеры, живет таинственная плазма. Живет тысячные доли секунды.
— ВЧ контур поля на обходе тора!..
Таинственное внутри свершилось. Коростылев морщит лоб.
— Сильная турбулизация из-за аномального сопротивления, — говорю я.
…Снимаю маску. Рядом стоит Лихачев.
— Хорошо работаешь, — говорит он с непонятным мне ехидством.
Я молчу. Бугристое лицо Громыхалыча непроницаемо. Умное, серьезное лицо с крепко сжатыми губами и острым взглядом серых глаз.
— А ты в самом деле мастер на все руки! — Лицо его становится жестким, властным. — Такие в лаборатории нужны. Кого же нам вместо тебя поставить? Разгильдяя Демкина?
Теперь все ясно. Воспитывал, возился, внушал — приходит начальник рангом выше и забирает сварщика. А кто будет работать на стройке?
— Изобретение Харламова с припиской Коростылева в срочном порядке в НИИ направили, — продолжает он хмуро. — И представь себе: вызывают нашего Харламова в институт на неопределенное время. Так что приходится бригадиром Жигарева оформлять. Талантливая пошла молодежь…
Значит, выбывают сразу два бригадира с самых ответственных участков!..
— Молчишь? Ну, ну, молчи.
И, больше не глядя на меня, будто и нет меня тут вовсе, он перешагивает через трубопровод. Весь он — воля и упрямство. Сильный, устойчивый человек. В коридоре гулко отдаются его тяжелые шаги.
Харламова вызывают… Я гляжу вслед Лихачеву, ощущаю пустоту в сердце. Да что я, в самом деле, не имею права на рост?!
Хочется крикнуть вслед Лихачеву: «И в лаборатории и здесь одно общее дело! Должен же быть кто-то там?! Коростылев лучше знает, кого взять…»
И хочется вслед за Скурлатовой спросить: «Почему в жизни все так сложно и запутанно?»
А жизнь, она идет сама по себе, я включен в общий процесс, и никому нет дела до моей мечты о стеклянной лаборатории.
После смены вызывает меня к себе секретарь партийного бюро Сергей Иванович Суздальцев. Суздальцев — мастер по контролю и начальник лаборатории. Это старый производственник и старый партиец, обычно сдержанный и строгий. Но сейчас у него добродушный вид. Это настораживает. Я не люблю, когда у начальства добродушный вид: жди подвоха.
Суздальцев закуривает, говорит с этакой непроизводственной размягченностью:
— Вот ты, я слышал, секретами руководства интересуешься. Так я тебе скажу, в чем секрет руководства: нужен навык, практика нужна. Руководить — это значит правильно расставлять людей и проверять исполнение.
— Я так и думал!
Ему, по-видимому, надоедают теоретические отвлечения, и он резко переходит к делу:
— Ну вот что, морячок: бери инициативу в свои руки. Назначаем тебя ответственным за субботник. Покажи, на что ты способен. Мы утонули в снегу. Работы на трассе приостановлены. Нужно всех организовать на уборку снега. Собери партгрупоргов, распределите обязанности и действуйте.
Почему именно я? Есть люди более авторитетные.
Но Суздальцеву так не скажешь.
И вместо того чтобы после смены поваляться на кровати, почитывать книжечки, я скачу по монтажной зоне, договариваюсь, убеждаю, а там, где встречаю сопротивление — у транспортников и хозяйственников, — угрожаю.
Это не просто — поднять всю стройку на уборку снега. А у меня ни малейшего опыта крупного организатора. Я ведь привык действовать в масштабах отделения или бригады.
«Передача части полномочий подчиненным — способ усиления вашей власти», — вспоминаю я одну из «заповедей» Угрюмова и распределяю обязанности между партгрупоргами, комсомольскими и профсоюзными вожаками. Оказывается, во мне есть непреклонность и категоричность! Главное — не нужно страшиться ответственности и не следует воображать, что только ты сознательный и понимающий.
И все-таки, когда организационный период позади и завтра в девять все должны выйти на уборку снега, в душу закрадывается неуверенность: все ли сделал? Сколько человек не выйдет, ссылаясь на объективные причины?
Тут не просто субботник, какие устраивают для наведения порядка и чистоты, — в зависимости от его результатов находится весь производственный процесс! И во главе всего поставили меня…
Всю ночь ворочался. Поднялся до свету. Кое-как позавтракал — и на пункт сбора.
