Екатерина Шереметьева - Весны гонцы (книга первая)
Спускаясь со сцены мимо Данилы-«универсала», она не удержалась:
— Жутко я играла сегодня?
Он посмотрел удивленно:
— Любовь — очень даже хорошо.
— А начало — отвратительно? — настаивала Алёна.
— Жизненной правды маловато вначале, — согласился Данила. — А уж любовь — хорошо! — и он подмигнул ей.
«Жизненной правды маловато» — деликатно сказано. Сильва-Марица, «смотрите здесь» — точнее. Ох, видела бы Анна Григорьевна! Алёна споткнулась о край ящика, чуть не упала и в эту минуту услышала грубый окрик Джека — Ахова: «Ты зачем?»
Она остановилась: «Как-то у Жени голос? Сипит, но звука хватает. И опять с первой его реплики смех… Не сказала Женьке „ни пуха“, не спросила: как голос? — свинья! Со своими переживаниями обо всем забыла — вот уж верно: центропуп вселенной».
Алёна протиснулась за кулисы. Там царила Маринка: второе отделение начиналось водевилем, и она одна сидела перед фарами, разложив возле себя на ящике свои вещи. Глаша, Зина и Олег, снимавший грим, стояли.
— Убери свои шмотки, центропуп, — раздраженно сказала Алёна. — Олегу тоже гримироваться.
Маринка поджала губы и переложила свои ленты и блузку на радиатор.
— Ты сама пока разгримируйся, Алёнка! — Олег взял её за плечи и, быстро шепнув: — Извини, — чмокнул в ухо.
— Успею, — сердито зашипела она, силой усаживая его на ящик.
— Миша говорил: «Завтра обсудим сегодняшний концерт», — с явным намеком заметила Маринка.
— А я без него знаю, что играла преподло, — заявила Алёна, и горечь вдруг прошла.
— Вторую сцену ты играла чудесно, — в один голос возразили Глаша с Зиной, и Зина спросила участливо:
— А что с тобой вначале случилось?
— Да что вас, атомом всех ударило? — вдруг вспылила Глаша. — «Что случилось?» Первый раз человек на публику вышел. «Что случилось?» Хватит, она сама разберётся. Принимают-то как — блеск! — перевела разговор Глаша, и все замолчали, слушая бушующий зал.
Алёна только сейчас поняла, какое счастье, что Миша решил выбросить из программы «Хождение по мукам». Не справиться ей с сольным выступлением после срыва в роли Галины. Дай бог дуэты с Зиной и частушки не завалить. И как это?.. Ведь всё проверила, повторила, сидя на озере. Сейчас, вспоминая, Алёна будто со стороны увидела свою сегодняшнюю Галину, слышала нарочитые интонации, излишне громогласный смех. Действительно, в чужой квартире… «Смотрите здесь»… Она с ужасом поняла, что из-за каких-то мелочей мог так измениться образ Гали! «Жуть! Ну почему?.. Ведь вышла не нахальная, сосредоточенная, и вдруг занесло. Ничего и никого по-настоящему не видела и не слышала. Опять „самопоказывание“! Ужас какой!» Думать было уже некогда.
Первое отделение кончилось настоящей бурей. Хотя голос у Жени сел, но он, осмелев, воспользовался своей хрипотой как средством ещё больше запугать дядюшку — Ахова и доиграл отрывок отлично. Растерявшись от счастья, он с идиотской улыбкой путался под ногами, мешал всем в тесном закулисном пространстве, пока Глаша не прикрикнула:
— Слушай, Ев-гениям тоже полагается снимать грим и костюм!
И вот уже Зина с Алёной стояли у выхода, совсем готовые к своему номеру, и осторожно, одним глазком, смотрели водевиль. Аудитория, разогретая первым отделением, отзывалась легко и благодарно, хотя водевиль шел явно слабее всего первого отделения. И текст был не ах! Да и в главной роли — девушки, изображающей то бабушку, то молочницу, чтобы проверить моральные качества двух своих женихов, — Маринка не блистала, хотя всё делала аккуратно. Алёна, сама готовившая эту роль, особенно отчетливо видела, что играет Марина неинтересно, однако, подавленная своей неудачей, молчала.
— Разве бы я так не сыграла? А танцую я лучше, — это сказала Зина.
Алёна недоумевающе посмотрела на неё:
— Конечно. Почему ж ты раньше помалкивала?
Круглые тёмные глазки заблестели:
— Маринку-то надо было брать…
Алёна взяла Зину под руку:
— Подумаем. Может быть, в очередь?
Когда формировалась целинная бригада и Валерий, ссылаясь на то, что ему необходимо лечиться и уже есть путёвка в Кисловодск, отказался войти в бригаду, все думали, что Зина тоже отправится в Кисловодск! Но она твердо заявила, что едет на целину, хотя прямой актёрской работы не получила, только пение и танец. После смерти Лили Зина даже не заикнулась о своем желании играть водевиль. Не заикнулась, чтобы не разлучать Мишу с Маринкой, — только сейчас Алёна поняла это. Уже на сцене, слушая баян, вступление к песне, Алёна обняла стоявшую рядом Зину и этим будто бы сказала: «Не робей, мы вместе».
— «В саду на качелях весною…» — тоненько повела Зина, и её резковатый, неплотный голос Алёна поддержала своим густым и мягким «…мой милый мне руку пожал…». Голоса словно обнялись и зазвучали согласно. Девушки пели, тоскуя о потерянной любви и радуясь тому, как чисто, точно и слитно вьются их голоса.
Публика заставила их пропеть весь их небогатый репертуар — четыре песни — и потом долго не хотела отпускать. У Алёны стало чуть яснее на душе.
Стремительный и страстный цыганский танец Зине и Олегу пришлось повторить — так настойчиво их вызывали. И сразу же, пока Миша пространно объявлял последний номер программы — частушки, задыхающуюся и сияющую Зину в мгновение ока переодели, обсушили и напудрили.
И вот уже четыре девушки, стоя в ряд, завели:
— «Девочки-конфеточки, орешеньки-подруженьки…»
Зрители отвечали на каждую частушку взрывами смеха, но особенный восторг вызвала «местная тематика» — бойко сочиненные Женей куплетики про Илюху-тракториста, который «борозду одну пропашет, отдыхать под кустик ляжет», и про агронома Людмилу, что «всех на севе победила перекрестным способом». Наконец Алёна, хитро поглядывая в публику, пропела:
Всё возьмёт талантом, силойНаш «универсал» Данила,Только к Лине-садоводуНе найдёт никак подходу, —
и пошла по кругу, начиная финальную кадриль. Из-за кулис вылетели Олег, Женя, Миша и Джек, и четыре пары лихо закружились в переплясе.
Раскинув руки, Алёна неслась навстречу лучам прожектора. Нога её ступила в пустоту — и Алёна полетела вниз. В зале ахнули. Но чьи-то руки на лету подхватили её и поставили на край сцены.
Все произошло в мгновение ока — на сцене один только Женя — Алёнин партнёр — и заметил её странное исчезновение, но не менее странное появление увидели все. И в то время как зал взорвался аплодисментами, танцоры чуть не повалились с ног от смеха.
Алёна успела присоединиться к последней фигуре кадрили и к дружному непреодолимому громкому хохоту. В нём словно разрешились все бесконечные волнения, трудности и радости этого дня.
Взмокшие, измученные, весёлые и благодарные, кланялись, и кланялись, и кланялись молодые актёры, а зал шумел, зрители кричали: «Спасибо!», «Оставайтесь у нас!», «Приезжайте ещё!»
Алёна всматривалась в лица, непонятно отчего подступали слёзы, и хотелось крикнуть в ответ: «Спасибо!»
Из зала на сцену по-молодому легко взобрался улыбающийся Гуменюк в украинской вышитой сорочке, пригладил усы и кашлянул.
— Позвольте мне от лица здесь присутствующих старожилов и новосёлов — полтавских, тамбовских, воронежских, великолуцких, а также по поручению нашей партийной и комсомольской организаций сказать вам доброе спасибо, молодые товарищи! Подождите плескать, подождите! — остановил Гуменюк и актёров и зрителей. — Доброе вам спасибо, хотя вы не народные и даже не заслуженные. Но, правду скажу, вы не хуже их: потому что очень стараетесь и от чистого сердца хотите людям дать отдых, и развлечение, и красивое чувство. Спасибо вам, славные дивчинки и хлопцы, играйте всегда так! А мы будем старательно и красиво растить людям хлеб!
Хлопали зрители, хлопали артисты, и ни тем, ни другим не хотелось расставаться.
Глава пятнадцатая. Люди, дороги, раздумья
Солнце уже поднялось, и ночной холод словно растворился в косых его лучах. Впереди — и справа и слева, сколько видно глазу — расстилались поля, поля, поля.
Гудрон кончился, теперь они ехали по «профилю» будущего шоссе. Маленький автобус — собственность местной филармонии — дребезжал, на выбоинах с грохотом и лязгом подпрыгивал, и все хватались за что попало, чтоб удержаться на своих местах. А Женя, кроме того, боролся с чемоданами, лежавшими рядом с ним на заднем сиденье. От тряски чемоданы медленно надвигались, а на ухабах с рыком, как злые псы, кидались на Женю.
— Ну и сибирские просторы, обалдеть! — в исступленном восторге и недоумении, глядя в окно, выкрикивал Женя.
— Неужели в твоем поэтическом лексиконе других слов нет?
— Слов? Да у меня, может, целая поэма рождается! — подпрыгнув на ухабе, ответил Женя.
