Геннадий Семенихин - Летчики
— Случилось? Нет, Павел Иванович, это больше чем случилось. Я только что из города. В штабе был по поводу снегоочистителей. Оказалось, что мы напрасно ждали еще две машины, там интендант подполковник Стешин документы вместо Энска в Высокое заслал. Энск к юго-западу от штаба расположен, а Высокое двести километров на север. Вот и уплыли туда наши снегоочистители. Фюить! А метель усиливается, все летное поле занести грозится.
Оботов сжал губы, и на его обожженной щеке в нервном тике дернулся мускул.
— Выходит, расчистку аэродрома нам придется вести только двумя снегоочистителями. Мало. Видите, как метет.
— Вижу! — уставившись в окно, мрачно сказал Земцов. В его черных глазах бушевал недобрый огонь. — Я этому интенданту Стешину такой дал разгон, что навек запомнит. Привыкли приходить на службу в десять, уходить в шесть, и все остальное их так же волнует, как и проблема жизни на Марсе.
— Что же вы сделали?
— У генерала Зернова был. Командующему округом звонил. Нам не два; а три снегоочистителя занарядили. Да что толку. Машины придут не раньше как через два дня. А если просвет какой в погоде будет, мы и завтра должны в полет на поиски людей посылать. Дрянь дело, Павел Иванович. Видите, что способен наделать один чиновник в офицерской форме.
Земцов подошел к столу и, стоя к Оботову спиной, сильно толкнул нанизанные на вращающийся стержень макеты истребителей. Самолетики повернулись носами к Оботову. Это резкое движение несколько разрядило накопившийся гнев. Мохнатые брови Земцова раздвинулись, придав его полному лицу обычное выражение.
— Интенданту Стешину командующий обещал как следует всыпать. Это полезно, но положение не исправит. Лишних снегоочистителей нет, а аэродром к утру должен быть расчищен… Павел Иванович, — продолжал Земцов мягче, — один выход я вижу. Всех на расчистку. Летчиков, техников, мотористов… Выстройте полк и пару слов им теплых перед расчисткой. Пусть на работу идут, как на боевое задание. Сделаешь?
— Сделаю, — ответил Оботов.
Четыре дня висел холодный непроницаемый туман над аэродромом. Все тонуло в белесой мгле. Даже верх мачты над штабом, на которой обмякшим мешком висел полосатый матерчатый конус, прозванный за свое участие в определении погоды «колдуном», и тот был скрыт от глаз. Иногда из тумана сыпались на землю капли, смерзались на чехлах самолетов в ледяные комочки.
Четыре дня не раздавался над летным полем рокот моторов. Разгульная вьюга, сменяя туман, намела целые сугробы. На аэродроме работали два снегоочистителя, но их явно не хватало. Подполковник Земцов приказал вывести на расчистку весь личный состав. Люди трудились не покладая рук. Но едва они успевали освободить от снега часть поля, как метель поднималась снова и безжалостно уничтожала их труд.
В эти дни Энск насторожился, притих. Летчики и техники обменивались сухими отрывистыми фразами. Не слышалось обычных шуток и смеха. Капитан Ефимков, временно принявший на себя командование эскадрильей, стал раздражителен и придирчив. На лейтенанта Карпова, опоздавшего на расчистку аэродрома, он даже раскричался:
— Вы на службу пришли или «бабу» из снега лепить? Когда прекратите безобразие?
— Товарищ капитан, да ведь только на пять минут задержался, — обиженно оправдывался летчик, но Ефимков не дал ему договорить:
— Что? Пять минут?! Мало, что ли, учил вас майор Мочалов тому, что такое пять минут! Сегодня пять минут — это тридцать взмахов лопаты с отброшенным снегом. А может, эти тридцать лопат как раз и помешают взлететь на поиски, когда установится, погода… На поиски людей. Вы понимаете, лю-дей!
Ефимков швырнул с досады в сугроб лопату, которой работал вместе со всеми. Подошел подполковник Оботов.
— Товарищ подполковник, — с надеждой посмотрел Ефимков на Оботова, — добились бы вы мне разрешения у командира части вылететь. Я бы и в-такую погоду попытал счастья. Надо рисковать. Мы не можем сидеть сложа руки, когда товарищи гибнут.
В глазах замполита загорелся живой огонек, но сразу же погас.
— Командир части этого не решит, — сухо ответил он.
— Но кто-то может решить. Кто? — наступал Ефимков.
— Генерал.
Ответ Оботова прозвучал неутешительно. Кузьма Петрович разочарованно вздохнул.
— К нему я не могу идти…
— Завтра погода по прогнозу несколько улучшится. На высоте четырех тысяч метров слой облачности будет кончаться…
— Значит, — перебил Ефимков, — если подняться выше четырех тысяч метров, пробив сплошную облачность, горы в квадратах четырнадцать и пятнадцать будут просматриваться. Я бы эти три площадки непременно разыскал. Товарищ подполковник, помогите.
Оботов медлил, поджав сухие обветренные губы. Наконец выговорил:
— За успех не ручаюсь, Кузьма Петрович. Но поговорить с генералом попробую.
Расчистку закончили поздно вечером. Снег был рыхлый и не светился голубыми огоньками, как в лунные морозные ночи. Подходя к зданию штаба, Ефимков заметил серую «Победу» Зернова. Возле мотора хлопотал водитель Оверко. С ним Ефимков был знаком. Прошлой весной Оверко приезжал в Энск ремонтировать генеральский вездеход и на обратном пути захватил Кузьму в город, на слет отличников боевой и политической подготовки соединения. Сейчас Оверко озабоченно копался в моторе. На его обвисших усах белели намерзшие льдинки. Ефимков подошел. Поздоровались.
— Один приехал или с хозяином?
— С хозяином. Дорога ось яка, черт поихав бы к ведьме на свадьбу, так теж бы голову сломав. Едва пробились. А генерал гнав як на пожар. Вин что-то важное затеяв.
Оверко не успел развить свои предположения. К ним подошел дежурный по штабу и передал Ефимкову, что его вызывает генерал. Кузьма быстро взбежал на второй этаж. Дверь в кабинет командира части была приотворена, оттуда на цементный пол коридора падала полоска электрического света. Подойдя к двери, Ефимков услышал голос Зернова:
— …Две экспедиции, третья наготове. Генерал Михаил Романович снаряжает, командир пограничников… такие хлопцы, что с лучшими альпинистами могут поспорить… Нужно любым путем облететь участки возможной посадки…
Ефимков с волнением постучал. Им ни разу еще не овладевала такая робость, как сейчас.
За столом командира перед развернутой картой горного перевала сидел Зернов, по сторонам стояли Земцов и Оботов. У всех сосредоточенные лица. Зернов в расстегнутой шинели, с непокрытой головой и красным карандашом в руке. Ефимков знал: любому вошедшему офицеру генерал после представления предлагал стул. Но на этот раз Зернов воздержался от обычного кивка, и Кузьма продолжал стоять. В ответ на рапорт капитана генерал только коротко сказал «хорошо» и поднялся сам. Не спеша, заложив руки за спину, он сделал несколько шагов по кабинету, затем остановился и резко обернулся к Ефимкову, будто только что обнаружил его присутствие в комнате.
— Капитан Ефимков выражает готовность вылететь на поиски летчиков, — отчеканивая каждое слово, произнес генерал и вопросительно посмотрел не на него, а на командира части. — Метеосводка на завтра получена. Погода будет немногим лучше, чем сегодня. Горизонтальная видимость до пятисот метров. Вертикальная — пятьдесят — сто. Толщина слоя облачности от трех с половиной до четырех тысяч метров.
Земцов кашлянул.
— Наставление не дает права выпускать самолет при такой погоде. Горизонтальная видимость очень мала для взлета.
— Наставление? — генерал сдвинул брови, и голос его взял на одну ноту выше. — Вы правы, товарищ подполковник. И, говоря объективно, выпускать в полет Ефимкова или кого-либо другого я не могу.
Кузьма сжал шершавые, горячие от волнения губы.
— Товарищ генерал! Ведь пятые сутки пошли. Если даже люди невредимы, то могут погибнуть от голода.
Зернов остановил его суровым взглядом.
— Спокойнее, капитан, я еще не кончил. У летчика-истребителя должны быть крепкие нервы. — Он снова прошелся по комнате. Слышно было, как поскрипывают подошвы его сапог. — Итак, повторяю, правила летной службы запрещают в подобных метеорологических условиях выпускать кого-либо в учебный полет. Верно, подполковник?
— Так точно, — ответил Земцов.
— Однако, — продолжал генерал, — речь идет не о простом учебном полете. Как вы думаете, а? — Земцов смотрел настороженно. В глазах Ефимкова вспыхнула надежда. Если генерал употребил «как вы думаете?» — значит… Генерал подошел к капитану вплотную. — Да. Речь идет о гораздо большем. Полет завтра необходим. Это задание особой важности. Надо спасти летчиков, выполнивших боевой приказ, отличившихся при охране государственных границ. Это наш долг, товарищи офицеры. И я беру на себя ответственность разрешить вылет.
Ефимков тяжело задышал от волнения.
