Скорость - Анатолий Гаврилович Рыбин
— То есть как оформила? Нет, это серьезно? — Юрий смотрел ей в лицо и не знал: верить или не верить. — Почему же ты молчала? Надо было сказать, сразу на собрании.
— Не обязана. Пусть выхваляются. Им коммунистическое звание нужно, а я… я… — Майя вырвала руку и, закрыв ладонью лицо, заплакала.
Растерявшийся Юрий сказал, что готов хоть завтра исправить свою ошибку перед всем коллективом.
— Еще чего не хватало, — с обидой ответила Майя. Она достала из сумки платок и долго вытирала им лицо. Потом принялась поправлять волосы.
— Ну ударь меня что ли, — подавшись вперед, сказал Юрий. Девушка отстранилась. Его руки снова удержали ее. На этот раз за локти, потом за талию. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза и слушали, как учащенно бьются два сердца. Губы их сблизились сами собой. Перед взором Юрия только зашатались и растаяли фонари, будто в волшебной сказке.
Все, что было потом, тоже походило на сказку. Они шли, взявшись за руки. Целовались и снова шли, не зная куда. Вслед им кто-то смеялся.
Но их это словно не касалось. Они только смотрели друг на друга и улыбались, как будто не было никакое го собрания и никакой ссоры.
В глубине парка царила темнота.
Стволы деревьев стояли, как немые идолы. Казалось, что за каждым из них кто-то прячется.
— Я боюсь, — прошептала Майя.
— Чепуха, — сказал Юрий и повел ее дальше.
Местами сквозь густую крону проглядывали звезды, тихие и таинственные. Юрий вслух сочинял:
Среди светил небесных
Земная есть звезда…
— И уже не одна, — поправила его Майя.
— Это я про тебя, — улыбнулся Юрий и, сняв с себя китель, набросил его на плечи девушки.
— Вину заглаживаешь, да?
— А ты еще не забыла?
— Скорый больно. — Она остановилась и посмотрела на него в упор. — Возьми, пожалуйста, свой китель. Не нуждаюсь.
— Майечка! — воскликнул Юрий. — Ведь я же сказал: могу хоть завтра выступить перед всеми.
— Ни за что!
— Тогда зачем же ты меня мучаешь?
Она улыбнулась.
— Ах, так! — Он снова привлек ее к себе и сразу почувствовал, как легли на плечи робкие девичьи руки и как неловкие тугие губы сделались горячими, горячими. Ему хотелось ощущать их все время, безотрывно.
Изредка сюда, в глубину парка, доносились шум автомобилей, длинные тепловозные гудки. Но все это было так далеко, словно в другом мире.
Рассвет подкрался незаметно. Сперва потускнели звезды. Потом стали приметными верхушки деревьев.
— Ой, как поздно! — спохватилась Майя. — Теперь меня и домой не пустят. Мать уже наверно у двери поджидает.
— Мать ничего, — сказал Юрий. — Матери не очень сердитые. Вот если я бате на зубок попаду, грому будет.
— А у меня нет отца, — погрустнев, сказала Майя. — И совсем я его не видела. Только во сне он мне снился, когда была поменьше. Каждый раз почему-то гладил меня по голове. А я просилась на руки и от крика просыпалась.
— Он умер или ушел? — спросил Юрий.
— Не знаю. Ничего не знаю. — Она стояла совершенно подавленная.
— Я провожу тебя, — сказал Юрий.
Она ответила с обидой:
— Мог бы, кажется, догадаться раньше.
Юрий взял ее под руку. И они снова шли. Всюду было тихо, сонно. Местами, будто специально для них, горели еще фонари и легко порхали белые ночные бабочки.
* * *
Домой Сазонов-младший вернулся, когда уже было совсем светло. У крыльца на кирпичной дорожке деловито суетились голуби, собирая брошенные хозяйкой семечки. Чтобы не потревожить птиц, Юрий остановился у входа в палисадник, устало налег локтями на низкую решетчатую калитку.
Неожиданно подошел Роман Филиппович, тревожно спросил:
— Ты чего так рано поднялся? С отцом, что ли, плохо?
— Нет, вроде ничего, — засуетился Юрий. — А впрочем, я…
— Да кого ты, Роман, спрашиваешь, — подала вдруг голос появившаяся на крыльце мать Юрия, Анастасия Тихоновна. — Ведь он сам-то со вчерашнего дня дома не был. Похоже, все звезды с барышнями пересчитал, а мать не спи.
— Ах, вон что! — успокоился Дубков и сразу повеселел. Он понял по шутливому голосу хозяйки, что с Александром Никифоровичем ничего плохого не произошло. Но все же поинтересовался его самочувствием.
— Спит еще, — ответила Анастасия Тихоновна и подбросила голубям свежих семечек.
— Значит, пошел на поправку, — уверенно заключил Роман Филиппович. — Сон — первая примета.
Затем он повернулся к Юрию.
— Ну, орел, а ты почему не зашел ко мне вчера после собрания? Забыл? А я ждал тебя.
Юрий смутился, виновато опустил голову. Только теперь он вспомнил, что действительно вчера должен был передать Роману Филипповичу последние сведения для режимной карты северной ветки. Больше недели пришлось ему совершать опытные рейсы на трудных перегонах, чтобы найти самый экономный способ вождения.
— Выходит, подвел я вас, — грустно вздохнул Юрий. — Теперь что же? Представлю сегодня.
— Не сегодня, а сейчас, — сказал Роман Филиппович, — затем и пришел к тебе.
— Тогда я мигом, — загорелся Юрий и, распахнув калитку, врезался в буйно взметнувшуюся голубиную стаю. Мать замахала на него руками:
— Отца-то разбудишь, сумасшедший!
Минут через пять, когда голуби снова облепили кирпичную дорожку, машинисты уже сидели под кленами за дощатым столиком и рассматривали схемы, на которых тонкая ломаная линия изображала все неровности железнодорожных перегонов. Поверх линии рябили бумагу торопливые карандашные пометки: «Выключить обе секции», «Включить одну секцию», «Ехать на шестнадцатой позиции».
— Все, спасибо, — сказал Роман Филиппович и, свертывая схемы, внимательно посмотрел в лицо Юрия. — С техникой ты, конечно, бог. Отрицать не приходится. А вот с товарищами все же едешь не на тех позициях.
— Как это? — не понял сначала Юрий. — Говорю же вчера дотемна собрание шло.
— Да я не о том. Я вообще о твоей запальчивости. Не думаешь иногда, что делаешь. На планерке с Петром схватился. Зачем?
— А я чего? Я прямо, начистоту.
— Вот, вот, «начистоту», а у самого выдержки нет. Кричишь, как мальчишка. И тогда зимой к Лиде-то ходил все-таки?
— Ходил, конечно, Так то без всякого, просто.
— Может, и просто, — сказал Роман Филиппович. — А ходил, когда Петра дома не было. Так ведь?
— Верно, так.
— Опять же Синицына за грудки тряс, — вспомнил Роман Филиппович. — И Петр его тряс, и ты. Правда, за разные вещи. Но трясли-то одинаково. Где же тут новые отношения?
— Тогда я не знаю, — обиделся вдруг Юрий. — И так нельзя, и этак нельзя. Я уже все первоисточники перерыл. Маркса вчера в библиотеке взял…
Неожиданно распахнулось окно и послышался голос Александра Никифоровича:
— Эх, да тут Роман! Здравствуй! Ты чего от меня прячешься?
Лицо у Сазонова-старшего выглядело еще нездоровым: глаза
