Дмитрий Яблонский - Таежный бурелом
Кем-то вспугнутая, с реки взметнулась стая уток, закружилась над тальниками. Кони раздували ноздри, беспокоились.
Казаки спешились, укрылись за кустарником. Кожов вскинул бинокль.
По проселочной дороге, что вилась среди ковылей, по противоположному берегу рысило человек двадцать. Всадники подъехали к берегу, спешились. Через ветлы, подступающие к воде, продрался одноухий казак. Осмотрел из-под ладони местность, крикнул оборачиваясь:
— Здеся, ваш благородие, брод!
Калмыковцы переправились через перекат, опустились вниз по течению и остановились на ночевку. Расседлали коней, запалили костры. Достали из седельных сумок брынзу, хлеб, фляги с молоком. Есаул с двумя подхорунжими расположились в стороне. Около них суетился одноухий казак. Торопливо поставил на пенек жестяной бачок, нарезал хлеба, поставил котелок.
Кожов, сливаясь с землей, по-пластунски прополз на край зарослей. Прислушался. Офицеры говорили о Шмаковском монастыре, где их ждали.
Кожов бесшумно вернулся к сотне. Отобрал опытных пластунов, стали ждать темноты.
— Кончить без шума, чтоб ни один не ушел.
Налетом руководил Кернога. Зажав в зубах кинжалы, казаки бесшумно скользили к поляне. В несколько минут все было кончено.
Кожов обошел выстроившуюся сотню, поблагодарил за исполнение первого революционного приказа. Сотня выдержала испытание. Не дрогнул и Анисим Колченогов.
У убитого есаула нашли приказ о следовании в Шмаковский монастырь, расположенный в глубоком тылу Красной гвардии. Над Уссурийским фронтом, в случае превращения монастыря в опорный пункт белогвардейцев, нависла бы серьезная опасность. Появилась возможность сразу же доказать на деле свою преданность революции.
Захватив оружие калмыковцев и коней, сотня тронулась через тайгу. Медлить было нельзя.
Через сутки выбрались из чащобы. Надели погоны и георгиевские кресты. Затаились в кустах.
Кожов вскарабкался на дуб, в бинокль рассматривал монастырские постройки.
Отчетливо виднелись сверкающие позолотой купола. Вокруг монастыря тянулась высокая каменная стена с бойницами и башнями. Чугунные ворота наглухо закрыты.
— Крепость! — проговорил он, спустившись вниз.
— Н-да, без хитрости не взять, — согласился Кернога.
— Возьмем. Окрутим монахов. Езжай с той стороны, посмотри.
Кернога стегнул коня, скрылся за лесом.
Кожов задумался. О штурме нечего было и мечтать. Но и отступать он не собирался. Если калмыковцы овладеют монастырем, они перережут коммуникации у станции Шмаково, поставят под свой контроль железную дорогу, закроют путь из Хабаровска.
Вернулся Кернога. Он осмотрел всю стену. Ни одной лазейки.
— Сунул командир нам ежа за пазуху, — чуть заискивающе улыбаясь, сказал Колченогов.
— Трудно, но что поделаешь. Монастырь должен быть взят.
Кожов подобрался к берегу реки, стал наблюдать.
Заходило солнце. У пологого берега сгрудилось монастырское стадо. Коровы забрели по брюхо в воду, отмахивались от наседавшего овода.
Пастухи-монахи безуспешно старались перегнать стадо через реку. Скот нежился в воде, не слушаясь ни окриков, ни бичей, ни собак, поднявших громкий лай.
Из монастырской калитки вышел дородный монах в черном нанковом подряснике. Раскрыв ворота и побрякивая ключами, подошел к берегу.
— Эй, торопись, гроза надвигается, — донесся его сильный голос. — Отец игумен гневается…
Кернога поспешно подошел к Кожову, торопливо сказал:
— Поможем монахам. Заодно и помолимся за здоровье наказного атамана. Верное дело!
Минут через пять казачья сотня выехала из леса, окружила стадо. В воздухе замелькали нагайки. Фыркая и вспенивая воду, скот поплыл через реку. Казаки переправлялись, стоя в седлах. Не успели удивленные монахи сесть в лодки, а казаки уже выгнали стадо из реки, посвистывая и улюлюкая, погнали в настежь раскрытые ворота.
Дородный монах-эконом монастыря встретил казаков, поблагодарил за помощь.
Кожов в погонах есаула сошел с седла, преклонил колено.
— Благослови, отче.
Эконом, осмотрев георгиевские кресты есаула, благословил.
— Полковник Смутна приказал до его подхода в обитель никого не пускать.
— Войсковой атаман кланяется игумену Агафону. В лесах за Уссури шайка красных орудует, их превосходительство беспокоится, как бы не разграбили монастырь. Послал казаков из своего личного конвоя. А Смутна ден через пять будет, не раньше.
Эконом засуетился.
— Располагайтесь, ваше благородие. Храни вас богородица! Спасибо за заботу наказному атаману, дай бог ему здоровья. Пойду доложу игумену!
Игумен Агафон казаков принял благосклонно, учтиво пригласил к вечерней трапезе.
Повеселевшие от удачи казаки степенно двинулись на молебен. В монастырской церкви тускло горели лампады и восковые свечи. Богомольцев было мало.
Во здравие атамана Калмыкова и о даровании ему победы служил сам игумен. В углублении правого клироса стояли певчие в черных клобуках и широких рясах.
За вечерней трапезой казаки усердно спаивали монахов. К рассвету всех их удалось замкнуть в подвале. Навесили замок и на келью игумена Агафона.
На исходе дня у стен монастыря появилась конная разведка белочехов.
Кожов, сопровождаемый отделением казаков, выехал навстречу. Поручик поздоровался с «есаулом», бегло осмотрел укрепления.
— Владея монастырем и высотами, мы красных с пылью смешаем, — сказал он. — Атаман правильно решает сложные задачи.
Чехи не отказались от угощения. Обогрелись, обсушились у огонька, распили ведро медовухи, позубоскалили и остались довольны.
— Жду полк казаков и шесть орудий. Их превосходительство атаман Калмыков завтра к ночи будет здесь. Кланяйтесь полковнику Смутне, пусть будет спокоен за свой южный фланг, — провожая неприятельскую разведку, говорил Кожов.
И едва всадники скрылись в косой сетке дождя, Кожов выехал к командующему фронтом Шадрину.
…Из-за деревьев выскочили люди, тускло блеснули стволы винтовок.
— Бросай пистоль, иначе продырявим, — хватая за повод коня, крикнул старший дозора Максимка.
Кожов заметил на фуражках красные звездочки, обрадовался.
— Товарищи, наконец-то!.. Мне к командующему…
— Пароль!
— Не знаю, я из Шмаковского монастыря.
— Из Шмаковского? Там же беляки… Слезай!
Кожов сделал шаг вперед, кинул к ногам маузер и шашку.
— Веди, сопляк, к командующему!..
ГЛАВА 10
Глухая ночь. Изредка громыхнет орудийный разрыв, прозвучит пулеметная очередь, и снова тишина. И тогда слышно, как шелестят деревья, попискивают спросонья лесные птахи, перекликаются перепела.
Опершись локтями на стол и глядя в разложенную карту-двухверстку, Шадрин обдумывал сложившуюся обстановку.
Обескровленная армия продолжала отступать. Все тихоокеанское побережье оккупировано: врагом занята территория, равная всем скандинавским странам. А силы оккупантов все возрастали.
Интервенты рвались на простор забайкальских степей. Страны Антанты решили во что бы то ни стало ликвидировать Уссурийский фронт, неожиданно преградивший им путь к Иркутску.
Дальний Восток — по территории седьмая часть России — оказался отрезанным от продовольственных и промышленных районов. Помощи ждать неоткуда. Тяжело было в эти дни и в Советской России. Рабочие голодали. Войска Колчака на Восточном фронте перешли в наступление. Англо-французские солдаты захватили Мурманск и Архангельск. Австро-германские дивизии совместно с гайдамаками заняли Харьков. По России прокатилась волна контрреволюционных восстаний, организованных белогвардейцами и эсерами. На Северном Кавказе и на Дону белогвардейские генералы подняли мятежи.
И, несмотря на все это, интервенция на тихоокеанском побережье натолкнулась на мужественное сопротивление. Значительная часть среднего крестьянства, долгое время колебавшаяся, после высадки десантов интервентов стала поддерживать советскую власть, включилась в вооруженную борьбу. Крестьянство увидело, что интервенция влечет за собой порабощение, грабежи и произвол.
В боях закалялась и крепла молодая Красная гвардия.
Комплектование фронта подходило к концу. Отступившая из Владивостока горстка красногвардейцев выросла в грозную силу. Добровольческая Красная гвардия Дальнего Востока насчитывала около сорока тысяч штыков, не считая дружин крестьянского ополчения.
На позициях Спасска, чтобы отвлечь внимание врага, было решено демонстрировать отступление. Здесь оставался небольшой, но стойкий заслон из моряков боцмана Коренного и полка шахтеров. Основные силы фронта были отведены на восток от железнодорожной магистрали в обширный степной район.
