Дмитрий Яблонский - Таежный бурелом
— О-о! Это хорошо в Москве решили, — сказал Радыгин.
— Что же здесь хорошего?
— Старый член партии, имеет военный опыт.
— Вы знаете Розова?
— Отлично. Вместе работали в Благовещенске, а во Владивостоке разгоняли думу.
Дверь за Радыгиным закрылась. Шадрин, покусывая губы, смотрел ему вслед, стал припоминать все, что о нем знал. Радыгин явился в ревком в тот день, когда городская дума передала Совету всю полноту власти. Надо честно признать, сделал Радыгин немало хорошего в обороне Владивостока, в укреплении отрядов Красной гвардии. В боях проявил незаурядное мужество и самообладание. Тем не менее настойчивость в навязывании заведомо порочного плана отступления на Бикино и его связи с Розовым вселяли тревогу.
Последнее время на фронте все чаще появлялись лазутчики из вражеского лагеря. Не успели устранить шпионов японского лейтенанта Такатая Кахээ, проникших в отряд Хан Чен-гера, как в бригаде Тихона Ожогина обнаружили трех белогвардейских офицеров, выдавших себя за шахтеров. Миссионеры союза христианской молодежи и Красного Креста США просачивались в воинские подразделения. При том тяжелом положении, в котором находилась отступающая в кровопролитных боях Красная гвардия, вести свою работу им было нетрудно. Возвращение Розова активизирует деятельность оппозиции.
В сенях забренчали шпоры. В дверях показалась плутовская физиономия Максимки. Размахивая наганом, он выпалил:
— Шпиёна, товарищ командующий, на заставе перехватили. По обличью зверь-казачина. Вот и оружие. А лошадь, ох, и лошадь, злее волка.
Две гранаты, шашку, маузер, карабин и цейсовский бинокль Максимка положил на стол.
Два красногвардейца ввели Бориса Кожова. По его утомленному лицу было видно, что казак проделал большой путь. Неожиданно для всех казак разразился затейливой бранью.
— Кто вы такой? — оборвал его Шадрин.
Кожов подтянулся, охватывая зорким взглядом сидевшего за столом командира, доложил:
— Сотня казаков под моим командованием захватила Шмаковский монастырь. Мне нужны пушки, надо укрепляться.
Шадрин смерил казака испытующим взглядом.
— Это надо доказать. Говорите правду. Иначе…
Кожов напряженно смотрел прямо в глаза Шадрину и молчал.
Вошел Дубровин, присел за стол, стал всматриваться в лицо Кожова.
— Врет он, товарищ командующий! — ухмыльнулся Максимка. — Врет, как сивый мерин. Ахвицер он, вот кто. Меня не проведешь, я на ихнем брате глаз поднаторил, будь здрав.
Кожов снова принялся ругаться, порываясь к Максимке.
Шадрин жестом остановил его и почему-то, еще окончательно не осмыслив события, пришел в хорошее настроение.
— Лаяться, — широко улыбаясь, сказал он, — ты мастер, а что-либо путное сказать не можешь. Казак, я вижу, бывалый, а порядка не знаешь.
Кожов чуть приободрился. Но Максимка выдернул из кармана георгиевские кресты, погоны подхорунжего и предписание войскового атамана, изъятые из седельной сумки.
Шадрин посуровел, вплотную подошел к казаку.
— Ты что нам голову морочишь? Вздерну на березовом суку. К Лихачеву прорывался? Отвечай!
Кожов тяжело дышал.
— Да раскорячь меня грозой, ежели вру!.. Погоны и кресты моей кровью политы. За защиту отечества от немцев.
Кожов и сам не представлял себе, как он помог себе последней фразой. Когда Максимка крикнул что-то насчет царских наград, Дубровин так поглядел на него, что тот, втянув в плечи взъерошенную голову, юркнул за дверь.
— Ну, хорошо, — заметил Дубровин, — ты успокойся…
— А кресты свои возьми, — добавил Шадрин. — Что ж, отпустить тебя на все четыре стороны?
— Куда пойду? В монастыре сотня ждет…
Говоря это, Кожов машинально надевал погоны и прикреплял кресты.
Заржал конь. Кожов кинулся к раскрытому окну.
— Назад! — крикнул Шадрин.
— Конь у меня там… Пятьсот верст прошел, кабы не обезножил…
— Дисциплину, подхорунжий, не знаешь! — резко кинул Шадрин.
Кожов вытянулся.
— К дисциплине, товарищ командующий, приучен с малых лет. Командир не отдаст такого приказа, если знает, что конь не поен, не кормлен. Таков устав.
Глаза Шадрина потеплели, нравился ему настойчивый казак.
— Идите! — сказал он и подошел к окну.
Казак кормил коня густо посоленным хлебом, шептал ему что-то ласковое, растирал взмыленную спину соломенным жгутом.
Вычистив коня и накрыв его буркой, Кожов вернулся. Допрос продолжался.
— Значит, ты и есть есаул Савлук, который занял монастырь? — спросил Шадрин.
— Никак нет! Я подхорунжий Кожов, воспользовался документами есаула Савлука.
Командиры переглянулись. Дубровин отыскал среди отобранных у Кожова бумаг приказ Калмыкова, который обязывал есаула Савлука занять монастырь. Прочел предписание войскового атамана подхорунжему Кожову следовать в Маньчжурию, задумался: выходило, что казак говорит правду.
Губы Кожова дрогнули.
— Значит, не верите? Вот так и Суханов: «Иди, — говорит, — ищи, бывалый охотник по готовому следу не ходит…»
Шадрин подошел вплотную к казаку.
— Откуда знаешь Суханова?
Дубровин подвинул стул, но Кожов не сел. Стоя рассказывал о повешенной японцами сестре, о своей работе надзирателем тюрьмы, о встрече с Сухановым, о том, как утратил он веру в своих командиров. С каждым его словом разглаживалась суровая складка между бровей Шадрина, светлело лицо.
— Не хотел являться с пустыми руками, — продолжал Кожов. — Дали мне под командование сотню, вот и двинул… А на Уссури встретились с Савлуком…
Шадрин стиснул руки казаку, переглянулся с военкомом.
— Все ясно! Объявляю благодарность сотне за исполнение революционного долга.
Дубровин протянул Кожову оружие.
За окном раздался дробный стук конских подков.
— По вашему вызову, товарищ командующий, — доложил Тихон Ожогин.
Состоялось короткое совещание. Бригаде Тихона Ожогина было приказано ликвидировать прорыв белочехов, занять Каульские высоты, монастырь укрепить артиллерийскими расчетами, сотню Кожова включить в состав бригады.
— Бери, Тихон, казаков под свою руку… Владея монастырем и Каульскими высотами, мы смело можем переходить в наступление. Тебе-то, Кожов, все ясно?
— Так точно! Мы их огнем накроем внезапно, пока Смутна не очухался.
— Смотри не обнаруживай себя… господин есаул.
Шадрин еще раз внимательно оглядел казака. Из-под лихо заломленной на затылок папахи свисал волнистый чуб. Кожов то и дело встряхивал им. Во всей его стройной фигуре было что-то властное, решительное. Видно было, что твердо человек знал свою дорогу в жизни.
— Ну, желаю удачи, держите связь.
Максимка, разинув рот, долго стоял в воротах, не спуская глаз с распластавшихся в намете всадников: «зверь-казачина», забыв снять есаульские погоны и царские кресты, скакал рядом с командиром бригады.
ГЛАВА 11
В глубине сада у Фрола Гордеевича стоял маленький домик. Он врос в землю, накренился, тесовую крышу покрыл толстый слой моха. Жаль было Екатерине Семеновне ломать это ветхое строение. В нем прошла ее молодость, в нем и свадьбу справили.
В подпольном комитете тщательно обсуждался вопрос о том, где укрыть вырванного из застенка Суханова. Лучшего места, чем домик старого мастера, не нашли. Конспиративная квартира была перенесена в другое место.
Построжала Екатерина Семеновна, стала охранять домик, как свои глаза. Уйдет Фрол Гордеевич на работу, она наглухо запрет окна и ворота, спустит с цепей двух больших лохматых псов. Усадьба, обнесенная забором из толстых лиственничных досок, снаружи охранялась Ленькой Клестом, уже оправившимся после ранения.
Полюбились и Суханову сердечные люди, оберегающие его жизнь.
…Суханов не спал, допоздна трудился над статьей в нелегальную молодежную газету.
«Мы вступаем в решающий период все обостряющейся борьбы, — писал он. — Но мы пойдем вперед смело, с безграничной верой в коммунистическую партию, в рабочий класс, в дело Ленина!
Красная гвардия отступила в кровопролитных, неравных сражениях, потеряла территорию, но она сохранила свою боеспособность. После революции 1905 года большевистская партия подверглась жестоким репрессиям, тысячи ее членов погибли в царских застенках, но партия стойко выдержала это испытание и добилась победы. Так неужели же наша приморская организация большевиков дрогнет оттого, что мы потеряли территорию, потеряли часть своих товарищей?
События на Дальнем Востоке еще раз обнажили перед всем миром хищный облик американского империализма…
Легионеры Грэвса и пираты Найта, попирающие ногами русскую землю, — это ли не лучший показатель самого страшного колониализма нашего времени — колониализма Соединенных Штатов!..
