Владимир Малыхин - Наследник
До обеда она водила Машу по улицам и переулкам городка. Галина была местная и поэтому вовсю
старалась, расхваливая все и вся вокруг. Кроме того, ей ужасно не хотелось показаться провинциалкой
в глазах симпатичной ей москвички. Она поведала Маше великое множество всяческих городских
былей и небылиц. Маша все прекрасно понимала и была благодарна Галине.
Домой они возвратились утомленные, но очень довольные друг другом. Сели обедать. Галина
говорила:
— Ты, Маша, мне, однако, очень пришлась по душе. Живите-ка у нас, пока Виктор получит
комнату. У нас места всем хватит.
— Ты, Галочка, мне тоже очень нравишься, мне кажется, что мы с тобой знакомы сто лет.
Их беседу прервал звонок в дверь. Галина пошла открывать. В комнату она вошла вместе с
Виктором. Он был бледен и сильно взволнован. Маша быстро встала из-за стола и подошла к нему:
— Что случилось?! Почему ты такой бледный?
Он бросил кепку на стул и положив руки ей на плечи, сказал дрожащим голосом:
— Телеграмма... мама... скончалась...
Маша несколько мгновений смотрела на него огромными испуганными глазами, лицо ее
побледнело, она качнулась. Виктор подхватил ее под руки и усадил на диван. Галина сбегала на
кухню и подала ей стакан воды. Потом они долго молча сидели за столом. Рука Маши осторожно
гладила скорбно ссутулившуюся спину Виктора. Галина неслышно вышла на кухню ставить чайник,
ее знобило. Вскоре пришел ее муж. Он почему-то очень долго не входил в столовую, стояли курил в
прихожей. А когда вошел, Виктора и Маши там не было, они ушли в другую комнату.
— Пусть побудет вдвоем, — вздохнула Галина. — Им теперь надо быть рядом.
Василий вынул из бокового кармана три железнодорожных билета и положил их на стол:
— Два для них, один — мой. Я тоже поеду. Надо помочь... директор разрешил... Вернемся вместе...
— Вась, а Вась, — сказала Галина, — пускай они у нас пока живут, а?
— Пускай живут, — сказал Василий. — Я не против. А ты пока пойди приготовь нам что-нибудь в
дорогу.
Где-то вдалеке протяжно загудел заводской гудок. Окончилась первая смена. Гудок показался
Виктору тоскливым и прощальным... Услышав его, он положил руку Маше на плечо и тихо произнес:
— Это завод прощается с ней. Она всегда любила слушать его гудки.
— Я знаю, — прошептала Маша, — она рассказывала мне, как жила здесь в войну. . И про гудки
тоже...
В дверь негромко постучала Галина. До проходящего поезда Новосибирск — Москва оставалось
менее часа. Они заспешили на вокзал. Виктор даже не позвонил старому Ноделю.
* * *
Тяжелая скорбь по матери овладела всем существом Виктора. Сойдя с поезда, он не заметил ни
солнечного майского утра, ни многоголосой вокзальной суеты. Он ушел в себя и все происходящее
вокруг воспринимал по-своему. Даже в шелесте шин такси по асфальту Виктору слышался
приглушенный мотив, похожий на тихую молитву.
Дома они застали трех сестер Анны Семеновны и нескольких соседок по дому. Они сидели в
столовой и негромко беседовали, лица их были заплаканы. Виктор снял кепку и кивком головы
поздоровался, посторонился, пропуская в комнату Машу и Василия:
— Это... моя жена, а это — Василий, мой друг.
Присутствующие с нескрываемым интересом посмотрели на Машу. На ней был строгий темный
костюм и небольшая шляпка с черной вуалькой. Эту вуальку в самую последнюю минуту сунула ей в
сумочку провожавшая их на станции Галина. К Виктору и Маше подошла старшая сестра Анны
Семеновны. Она поцеловала Виктора и бледно улыбаясь скорбными губами, протянула руку Маше:
— Мы с Вами уже знакомы...
— Да, тихо проговорила Маша.
— Это было здесь... совсем недавно...
* * *
Хоронили Анну Семеновну на следующий день. Во время гражданской панихиды на кладбище
Виктор почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он повернул голову и увидел... Зою. Ее
голова, лицо и плечи были плотно закутаны темной шелковой шалью. Видны были только глаза,
большие и неподвижные.
Потом были поминки. Тяжелые и гнетущие. Когда, наконец, все присутствующие разошлись, а
измученный Василий, добровольно взваливший на свои плечи все связанные с похоронами хлопоты,
задремал за столом, Виктор подсел к Маше и сказал:
— Хорошо, что мы уезжаем. Я бы сейчас тут не смог. .
Она молча прислонила голову к его плечу и тихо вздохнула. Ночью Виктор не мог заснуть,
выходил курить в кухню... В голову лезли воспоминания. Ему захотелось перелистать старый
семейный альбом с фотографиями. Он обнаружил его почему-то не в обычном месте, а в тумбочке
Анны Семеновны.
"Наверное, просматривала иногда перед сном, вспоминала... — со вздохом подумал Виктор.
Медленно перелистывая плотные листы альбома, он задумчиво разглядывал старые пожелтевшие
фотографии. Почти каждая из них была связана с дорогими для него воспоминаниями. Вот он на даче
в Удельной играет с отцом в мяч. А вот они все втроем на пляже в Ялте. Тогда Виктор нашел там в
песке золотые часы-луковицу и они объявили об этой находке директору дома отдыха. Вскоре
обнаружился и хозяин часов. Он принес Виктору в подарок шоколадку и кисть винограда. Спустя
несколько дней дом отдыха облетела весть о том, что это был вовсе не хозяин часов, а какой-то
проходимец.
— Век живи — век учись, — вздохнула тогда Анна Семеновна.
А вот он стоит рядом с матерью в белой краснозвездной буденновке с игрушечным ружьем в руках
и держит под уздцы деревянного буланого коня с белой гривой и длинным рыжим хвостом. А это
фотография их 6-го класса "Б". Он долго смотрел на эту фотографию, внимательно вглядываясь в
знакомые лица. И вдруг ему стало страшно. Из пятнадцати ребят после войны в живых осталось лишь
двое. Илья и он. Виктор давно знал этот безжалостный счет. Но сейчас, когда перед его глазами они
были все вместе, ему стало страшно. Он не мог представить себе мертвыми этих мальчиков с
челками, буйными зачесами и стриженными под машинку, мечтавших стать буденновцами и
чапаевцами и ставшими защитниками Москвы и сталинградцами... Они смотрели на него дерзкими,
наивными, насмешливыми и настороженными глазами и были дороги ему сейчас больше, чем когда-
либо раньше. Виктор захлопнул альбом, отнес его в комнату и положил на видное место, чтобы не
забыть при отъезде взять с собой. Маша спала одетая на диване, неудобно свернувшись калачиком.
Василий продолжал спать за столом. Почти неслышно тикали знакомые Виктору с незапамятных
времен старинные стенные часы-скворечник. На стекле одного из окон блеснул и замер первый яркий
зайчик утренней зари.
Альбом растревожил душу Виктора. Он стал рыться в старых-престарых семейных папках с
письмами, открытками и документами, которые Анна Семеновна долгие годы собирала и бережно
хранила. Здесь были и пожелтевшие листки грозных мандатов, подписанные председателями каких-
то ревкомов и ЧК, в которых предписывалось "всем военным и гражданским должностным лицам
оказывать всяческое содействие предъявителю сего чрезвычайному комиссару Дружинину". Увидел
Виктор и почти истлевший на изгибах большой пожелтевший лист бумаги, подписанный его отцом —
комиссаром отдельной кавалерийской бригады. Это было воззвание к населению одного из
освобожденных от Деникина районов Донбасса. Воззвание было написано от руки замысловатым
почерком военного писаря и оканчивалось строкой: "Раздавим гидру мировой контрреволюции!"
Неожиданно в большом конверте из черной фотографической бумаги Виктор обнаружил считавшиеся
давным-давно навсегда утерянными фотокарточки многих друзей его отца по гражданской войне и
военной Академии, арестованных в тридцать седьмом... И вот Виктор видит эти фотографии... "Так,
значит, никуда они не пропадали, — мелькнула у него догадка, — это мама прятала их от
посторонних глаз. Она верила этим людям, как и отец". Он долго и внимательно рассматривал
знакомые лица, потом бережно сложил их обратно в конверт и положил в свой карман. Продолжая с
возрастающим интересом просматривать дорогие его сердцу семейные реликвии, он увидел толстую
тетрадь в коричневой коленкоровой обложке. На первой странице большими печатными буквами
