Жизнь не отменяется: слово о святой блуднице - Николай Николаевич Ливанов
Минуты две Серафима смотрела на гостью завороженными глазами, беспомощно пытаясь подобрать какое-нибудь слово. Видя это замешательство, Мария придвинулась к Серафиме и шепнула ей на ухо:
— Данилку, Данилку подари господу. Он у тебя такой славненький. Вот господь будет довольный, вот господь будет довольный. А там встретитесь — сама увидишь — ни словом не обманываю. Во время последнего моления он пожелал невинную душу. Затем я и пришла к тебе.
Серафима вздрогнула, шарахнулась в сторону от Марии и вскрикнула. Она подскочила к игравшему подле них Данилке, схватила его на руки и прижала к себе.
— Что я узнала, что я узнала, — дрожащим от волнения голосом твердила Серафима. — Ты слышишь, сынок, она пришла тебя убить… убить она тебя пришла…
Пророчица удивленно и испуганно смотрела на указательный палец руки Серафимы, который она, как ствол пистолета, навела на нее. Видимо, не ожидая такой реакции Серафимы, Мария еще не знала, что ей нужно было делать, чтобы утихомирить бурю, как найти выход из щекотливого положения. Только сейчас пророчица поняла, что допустила спешку, торопливость. Для нее стало ясно: Серафима еще не созрела для такого дела, ее еще по-настоящему не приобщили к богу.
На помощь Марии пришла Прасковья, которая стояла у стола и чистила картошку. Занимаясь приготовлением еды, она повернулась спиной к собеседницам, видимо, желая этим подчеркнуть, что ей нет дела до разговора Серафимы и Марии.
— Ты что, что, Сима? Бога бы побоялась такое говорить… И ведь язык-то повернулся такое сказать. Людей убивают разбойники на дорогах. А тут тебе говорят о подарке богу. Не каждому такое можно дозволить. Господу нужны только чистые и невинные души… Я вот бы сама себя пожертвовала богу, да кому я такая нужна? Ох, а как бы хотелось заслужить эдакую милость Христа… Для тебя же делается лучше, а ты еще ерепенишься. Сам бог берет на себя хлопоты о твоем Данилке… Спасителю нужны истинно божьи дети. Не забывай: вы с ними там вместе будете в раю, а тут мы только гости…
Слушая внушения сестер во Христе. Серафима не верила, что все это происходит наяву: она все сильнее прижимала к себе сына. Данилка захныкал, начал вырываться из рук.
При восковом свете семилинейной лампы фигуры женщин маячили, как тени в монашеской келье. Посередине комнаты, широко расставив ноги, стояла Серафима. Прасковья, растерянная, стояла у стола, скрюченными пальцами то и дело поддевала горку картофельной шелухи, пересыпала хрупкие ленты очисток. Гостья отошла в угол, отвернула лицо от Серафимы и забормотала что-то невнятное, то ли призывая на помощь бога, то ли отпугивая заклинанием дьявола.
— О-ох-ох-ох… — с какой-то странной и непонятной интонацией произнесла Мария, — ну, хватит, кажись, пошутили и будя. — Она хихикнула и кивнула головой Прасковье. — Это мы просто проверяли тебя страхом. Все испытания господь велит выдюжить. А ты вон как заерепенилась. Смиренно надо выслушивать. Кто тебе такое может сказать? Правду я говорю, сестра Прасковья?
— Все так, все так. Как перед богом, — поспешила откликнуться хозяйка. — А я думала, она все-таки догадается… А оно, вишь, как обернулось…
— Ах вы, змеи! — громко сквозь слезы выкрикнула Серафима. — Теперь я догадалась, куда я влипла! Так вот вы какие детоубийцы!
— Да постой же ты, пережди ты хоть малость, что ж ты такое мелешь?.. — испуганно оправдывалась Мария. — Тебе растолковывают все по порядку, а ты…
Но Серафима ничего не хотела слушать. С каждой секундой все сильнее разгорался жар ее негодования. Теперь она уже не могла с собой справиться. И не во всех словах, которые с гневом произносились ею, можно было уловить смысл. Но что хотела ими выразить — было совершенно ясно.
— Я сейчас позову людей, — кричала Серафима, — связать вас надо! Да если вашему богу нужны наши дети, так его оттуда с неба кочергой, кочергой… я его оттуда. И всех вас тоже… кочергой… кочергой…
— Боже мой! Боже мой! Да она же спятила! На бога такое сказать?.. Богохулку хотели в ангелы произвести. Ты слышишь, наш спаситель, что верещит она? Боже мой! Да может ли такое быть? Господи Иисусе Христос… Прости ты нас, прости ты нас, грешных! Покарай ты ее! — исступленно затараторила Мария, не отводя испуганных глаз от Серафимы.
— Пустите, пустите! Я сейчас всем объявлю… Людей надо сюда, Курбатова приведу… в милицию я заявлю, там разберут и про Савинову, и про Гордея. Теперь я вас узнала! Пустите!
Серафима кинулась к двери, оттолкнула плечом Марию и, не выпуская из рук Данилку, выскочила на улицу, окутанную непроглядной летней темнотой.
Через полчаса на безлюдной дороге появились два тусклых огонька. Они то и дело подпрыгивали вверх, метались из стороны в сторону. Это размахивали фонарями «летучая мышь» председатель колхоза Курбатов и счетовод Голиков. К дому Прасковьи их вела Серафима.
Но встречи с пятидесятниками не получилось. Обе сестры во Христе куда-то исчезли, оставив двери дома незакрытыми. Ночевать в жилище Прасковьи Серафима не решилась. Курбатов выделил ей угол в своем доме. Санька в эту ночь со своими сверстниками сторожил в степи табун колхозных лошадей.
XXV
После встречи с пророчицей Марией Серафима долго не могла прийти в себя. При воспоминании о предложении незваной гостьи принести богу в жертву «невинную душу» начинало стучать в висках, к горлу подступал комок. Но были мгновения, когда она вдруг перечеркивала в голове все, что ее мучило, терзало. Тогда появлялись сомнения: а может быть, всю эту бучу она заварила по ошибке, может быть, шутливый разговор Марии она приняла за серьезный и, как подгулявший мужик, разогнала добрых и заботливых людей, отплатила им за все пакостью?
Курбатов не отказал в просьбе дать Серафиме бричку для поездки в Краюшкино и в район, чтобы узнать всю правду, не морочить головы себе и людям, помнить: «Бабка надвое сказала». Курбатов предложил ей кучера, но она решительно отказалась от него. Зато советы о том, где и как следует себя вести, где
