Сергей Мартьянов - Дозоры слушают тишину
Граница была беспокойной. Не проходило ночи, чтобы на участке заставы или у соседей не задерживали нарушителей. Обнаглевшие немцы даже обстреливали наши наряды.
Начальник отряда приказал усилить меры предосторожности. Подсумки с патронами и гранаты на ночь укладывались рядом с обмундированием.
Василий Горбунов с величайшим рвением повышал боеготовность своей заставы. С особой энергией он принялся выполнять новый приказ — воздвигнуть вокруг заставы долговременные земляные огневые точки и тщательно замаскировать их. Работу эту строжайше предписывалось закончить к двадцать четвертому июня…
Пограничники рыли землю, несли охрану границы, занимались боевой подготовкой. Чувство надвигающейся опасности усиливалось с каждым днем.
Было видно, как на том берегу немцы подтягивали к границе орудия, танки и другую технику; под прикрытием зеленых щитов в перелесках и рощах накапливались полки и дивизии. Зачем? Официально объяснялось: германское командование отводит свои войска на отдых. А от чего, собственно, они устали? От Балкан, где прошли триумфальным маршем?! Но так объясняли в Берлине, и нашему командованию оставалось только верить этому: ведь Советский Союз был связан договором с национал-социалистским правительством Германии. Главное — «не поддаваться на провокации».
Беспокойство и тревога по поводу подозрительной возни немцев расценивались как трусость и паникерство. Поползли даже слухи о том, что через месяц-другой советское правительство уговорит Гитлера добровольно уйти из Польши.
Если бы знали Горбунов и его товарищи, что 14 июня — в тот самый день, когда появилось сообщение ТАСС, где черным по белому было написано, что, «по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы…» — в тот самый день в Берлине, в имперской канцелярии, Гитлер заслушивал окончательные доклады по «плану Барбароссы» и давал последние указания перед нападением на Советский Союз! На Нюрнбергском процессе упоминался документ, в котором с немецкой точностью предписывалось, кому и в какой час докладывать фюреру:
«a) 11.00 — «Зильберфукс» («Серебряная лиса»); b) 12.00—14.00 — армейская группа Юг; c) 14.00—15.00 — завтрак для всех участников совещания; d) после завтрака — Балтийская группа, армейская группа Север и армейская группа Центр в указанном порядке».
В тот же день участники совещания, в том числе фельдмаршалы Бок, Клюге и генерал Гудериан, возвратились из ставки Гитлера к своим войскам и стали выводить их на исходные позиции.
Много лет спустя в своих «Воспоминаниях солдата» Гудериан напишет:
«…20 и 21 июня находился в передовых частях моих корпусов, проверяя их готовность к наступлению. Тщательное наблюдение за русскими убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе крепости Бреста, который просматривался с наших наблюдательных пунктов, под звуки оркестра они проводили развод караулов…
Перспективы сохранения момента внезапности были настолько велики, что возник вопрос, стоит ли при таких обстоятельствах проводить артиллерийскую подготовку в течение часа, как это предусматривалось приказом».
Вот так и наступила суббота двадцать первого июня. В Бресте под звуки оркестра проводился развод караула. Командиры расходились по городским квартирам. Бойцы чистили сапоги и пуговицы, собирались в кино и на танцы. А на участке 2-й погранзаставы около десяти часов вечера с той стороны Буга приплыл человек. Человек выбрался на наш берег, и его задержали пограничники. Это был хозяин ветряной мельницы в польской деревне Старый Бубель, которую хорошо было видно с нашего берега. Бойцы заставы знали мельника в лицо, знали и всю его семью: жену, дочь и сына.
— Скорее начальника! — попросил мельник, задыхаясь от волнения и усталости.
Младший лейтенант Горбунов прискакал на своей серой Зильде через пять минут. Да, он тоже узнал в нем жителя польской деревни Старый Бубель.
— Что случилось?
Задержанный со слезами на глазах бросился навстречу Горбунову и сказал, что завтра начнется война.
Горбунов успокоил его, велел пограничникам продолжать службу, а сам повел задержанного на заставу.
И там мельник рассказал Горбунову, что сегодня днем подслушал разговор гитлеровских офицеров… Очень важный разговор… Офицеры совещались между собой, и он понял, что завтра, ровно в четыре часа утра, германские войска нападут на Советский Союз. Начнется война. Да, война.
Известие было таким ошеломляющим, что в него трудно было поверить.
Мельник с горечью посмотрел на Горбунова.
— Я солдат русской армии, в четырнадцатом году раненым попал в плен к немцам. Они издевались надо мной, и теперь настал мой черед отомстить им и помочь своей Родине. Я говорю правду.
Горбунов все еще колебался. Он недоверчиво смотрел на мельника и молчал.
— Там остались моя жена, мои дети… Они, наверное, уже расстреляны немцами, — тихо добавил мельник.
Горбунов позвонил в комендатуру, и оттуда приехали на грузовой машине работник штаба отряда капитан Солдатов и начальник штаба комендатуры капитан Кондратьев. Мельник повторил все, что рассказал младшему лейтенанту.
Садясь в машину, куда посадили и мельника, капитан Солдатов сказал:
— Задержанного мы отправим в отряд. Усильте наблюдение. Но имейте в виду: это может быть провокацией. До полного выяснения обстановки никому ни слова о мельнике. Все. Действуйте!
Мельника увезли.
А вскоре позвонил начальник отряда майор Кузнецов:
— Панике не поддаваться. Пришлем к вам поддержку. Ведите усиленное наблюдение. Обо всем замеченном докладывайте мне лично.
И положил трубку.
Горбунов остался наедине со своими сомнениями. Почему приказано только усилить наблюдение и больше ничего? Почему не подняты по тревоге все заставы, все войска пограничной полосы? Ведь завтра — война! Война, черт побери!.. Впрочем, понятно: начальник отряда сам не волен решать такие вопросы. Он докладывает в округ, округ — в Москву, а в Москве доложат Сталину. И как только доложат, Сталин примет мудрое решение.
Такие же мысли в те же самые часы и минуты не давали покоя начальнику Владимир-Волынского пограничного отряда майору Бычковскому и его начальнику штаба капитану Зернову. Они только что закончили допрос немецкого солдата 222-го пехотного полка 74-й пехотной дивизии Альфреда Лискофа, перебежавшего на нашу сторону в районе Сокаля. На допросе бывший рабочий мебельной фабрики в Мюнхене, немецкий коммунист Альфред Лискоф сообщил то же самое, что и мельник из Старого Бубеля: в четыре часа начнется война! Об этом Бычковский доложил начальнику Украинского пограничного округа генерал-майору Хоменко, командующему 5-й армией генерал-майору танковых войск Потапову, а также командирам 87-й стрелковой и 41-й танковой дивизий. Начальник отряда приказал комендантам участков усилить охрану границы, выставить к Западному Бугу дополнительные наряды и обо всем подозрительном немедленно докладывать в штаб отряда.
Альфреда Лискофа отвезли во Львов. Но ни Бычковский, ни командиры приграничных частей и соединений Красной Армии так и не получили никаких указаний к немедленным действиям. Директива Главного Командования о приведении войск в боевую готовность поступила тогда, когда по всей линии границы рвались немецкие снаряды и бомбы.
Что же было с Альфредом Лискофом? Двадцать седьмого июня Советское Информбюро сообщило:
«Немецкий солдат Альфред Лискоф, не пожелавший воевать против Советского Союза, перешел на нашу сторону. Альфред Лискоф обратился к немецким солдатам с призывом свергнуть режим Гитлера».
В тот же день все Центральные газеты опубликовали его обращение. Оно начиналось словами:
«Я — в Советской России. Мой ум не сразу воспринимает эту простую и радостную мысль. Но мои широко раскрытые глаза, которыми я смотрю на новый открывающийся мне мир, говорят, что я не сплю, я вижу все это не во сне, а наяву.
Желание бежать из невыносимого мира гитлеровских ужасов зрело во мне уже давно. Но надо было ждать удобного случая. И вот эта удобная минута настала…
Я выждал, пока был отдан приказ о наступлении, и ночью вплавь переправился через реку. На советском берегу я сразу же попал в руки пограничников. Меня встретили здесь дружественно. Мне дали одежду, обувь, накормили…»
Свое обращение Лискоф заканчивал призывом:
«Германские солдаты! Вы обязаны помочь поскорее покончить с фашизмом. Поверните штыки против Гитлера и его клики, правящей сейчас Германией. Этим вы сделаете святое дело. Настанет мир, которого так жаждет германский народ, и ненавистный фашизм будет уничтожен навсегда!»
