С добрым утром, Марина - Андрей Яковлевич Фесенко
— Я не знаю, — смутилась Марина, так как ничего подобного о Гремякине не могла сообщить Каплуновой, просто не интересовалась этим.
— Культработник обязан многое знать. Иначе нам нельзя.
В голосе Каплуновой прозвучало осуждение, и Марина совсем расстроилась. Они уселись на поваленной старой осине, положив ромашки на колени. Тут, среди берез, была полная тишина, дышалось легко.
Каплунова начала плести венок, черные глаза ее заулыбались.
— Дочке Леночке надену! — сказала она мягко и, бросив на Марину задумчивый взгляд, добавила: — Люблю целовать ее в шейку! Она отбивается, пищит, а все ж просит: «Еще, еще!» Соседи спрашивают у нее, кем станет, когда вырастет. Она важно надует губки и отвечает: «Буду культработником, как мама». А что ж, пусть! Я не возражаю.
Она рассмеялась звонко, весело, потом сразу посерьезнела. На лице ее появилось выражение: «Кончилась безделица, начинается дело!»
— Теперь я расскажу о некоторых наших интересных начинаниях, мероприятиях, — заговорила Каплунова строго по-деловому. — Во многих деревнях проводятся новые обряды и праздники. Я считаю для себя это главным… Вот мы недавно провожали доярку Соколову на пенсию. В Доме культуры вывесила я ее портрет, Почетные грамоты. Чествовали ее, подарки преподносили. А потом выступали наши певцы и танцоры. Три раза исполняли ее любимую песню «Синенький скромный платочек». А на другой день Соколова зашла ко мне и до земли поклонилась, сказала, что навсегда запомнила этот день…
— Господи, да это ж и у нас можно делать! — воскликнула Марина.
Каплунова кивнула и тут же опять заговорила:
— А то еще мы проводим регистрацию новорожденного. Тоже соответствующим образом оформляем Дом культуры. Крестные вносят ребенка. В две шеренги школьники стоят. Родителям вручается свидетельство о рождении ребенка и письмо от парней или девушек, которое надо вскрыть через восемнадцать лет, когда ребенок станет взрослым. Я со всеми молодыми мамашами в дружбе. Устраиваем мы проводы в армию, с оркестром, с подарками: кому — авторучку, кому — чемодан, кому — электробритву. А через всю улицу протягиваем полотнище: «Служи Родине достойно!». Устраиваем и день посвящения в механизаторы, хлеборобы… И знаете, Марина, такие обряды пользуются у нас успехом. А вот обычные лекции или даже выступления агитбригад собирают малую аудиторию… Надо обновлять устаревшие формы культработы. Ведь у многих телевизоры, наши часто бывают в областном городе, да и театр к нам приезжает. Разве ж теперь удивишь суслонцев чем-нибудь? Да они каждый день видят и слушают по телевизору лучших артистов!.. Ну а такие обряды и праздники — другое дело, вызывают интерес. На это я и делаю упор в своей работе, а Дом культуры вроде штабом стал…
Каплунова хотела было еще о чем-то рассказать, но подкатил мотоцикл, и ее муж, привстав, крикнул:
— Не пора ли, боярыни, домой?
— Вы мне очень, очень помогли! — сказала Каплуновой в порыве благодарности Марина.
— Ну что вы, обычное дело! — польщенно улыбнулась та.
Она опять сделалась простой и милой, с венком и букетом ромашек уселась на мотоцикл, а Марина забралась в коляску. Зашуршала трава под колесами, замелькал белый частокол берез.
«Ах, боже мой, что можно делать в деревне, когда настоящий клуб и настоящий культработник!» — думала она под треск мотоцикла.
Каплунова, прижавшись к спине мужа, что-то говорила ему на ухо. Марине казалось, что сегодня она узнала двух женщин: одну — непринужденную, простую, какую-то домашнюю, другую — деловитую, строгую, занятую только клубными делами. И обе ей были симпатичны.
«Вот бы и мне стать такой! — продолжала она размышлять. — А что ж, ростом мы одинаковые, только она постарше, мать, и муж у нее, видать, славный».
Она ловила себя на том, что пытается подражать Каплуновой, то придавала своему лицу выражение женской мягкости, обаяния, то делалась неподкупно-строгой, хмурилась. Вдруг ей представился Виктор, она попробовала вообразить себя и его в домашней обстановке, за обеденным столом и не смогла этого сделать, тихо рассмеялась…
Возле Дома культуры их поджидал Куделин. Он был уже не в комбинезоне, а в костюме, побрившийся, умытый. Остановив на асфальтовой площадке мотоцикл, но никому не давая слезть с него, стал объяснять, что у Любаши давно поспели и борщ и пироги с яйцами и что не хватает только гостей. Он подумал немного и добавил мягко и просительно:
— Пообедаем, посидим. Люди ведь мы…
— А что ж, пироги — это соблазнительно! — рассмеялась Каплунова и толкнула мужа в бок: — Поворачивай, Женя!
— Ну раз молодожены приглашают, отказываться грех! — сказал тот, разворачивая мотоцикл.
— После свадьбы вы у нас так и не были, — удовлетворенно прогудел Куделин, а Марине подмигнул: — А там, глядишь, и Виктор объявится. Так что будет порядочек! Любаша моя, наверно, уже у калитки ждет…
Марина ничего не ответила, опустила голову.
Каким-то чудом Куделин пристроился на мотоцикле, согнувшись в дугу, и они осторожно стали спускаться с пригорка…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Заложив руки за спину, Павел Николаевич шагал берегом Лузьвы и вспоминал то, что было в первый год его председательствования в Гремякине. Годы летят — не замечаешь; многое навсегда уходит из жизни, остается где-то позади, но многое задерживается надолго, потому что события быстротечны, а люди… Люди всегда есть люди, не так-то просто и легко рвутся связывающие их нити…
В то тягостное дождливое лето солнце почти не проглядывало над Гремякином, все хмарило, все дождило, воздух был как в парной, тускло поблескивали мокрые крыши домов. Работы в поле и на токах то и дело прерывались, замирали, люди нервничали. Дорога из Гремякина до шоссе размокла, грузовики с зерном застревали, приходилось посылать на помощь тягач, чтобы вызволить их из плена грязи. Старики говорили, что такого слякотного августа никто не помнил в гремякинских краях. А из района звонили по нескольку раз на день, справлялись, как идут дела с уборкой, возят ли хлеб на элеватор. И голоса в телефонной трубке раздавались нетерпеливей, раздраженней. Павел Николаевич тоже взвинчивался, кричал в ответ, что, к сожалению, небесная канцелярия ему не подчиняется, что, как только наладится погода, гремякинцы будут работать день и ночь и хоть с опозданием, а справятся с уборкой урожая, ну кое-что недовезут на элеватор…
А потом приехал он, Илья Емельянович Ведерников, статный, внушительный, подтянутый; виски пепельные, глаза колюче-проницательные, холодные, почти не мигающие.
Павел Николаевич не понаслышке знал о тех временах, когда некоторые уполномоченные из района вели себя в колхозах как законодатели, всесильные личности, указывавшие пальцем как бы по повелению высшей необходимости: «Не делать это, а делать то!» И хоть тогда он не был еще председателем и непосредственно не сталкивался с районными представителями, но кто же
