Илья Маркин - На берегах Дуная
— Товарищ гвардии майор, не могу же я, понимаете, не могу без охраны. Ну дайте хоть одного часового.
— Ну где я возьму часового? — рассудительно разводил руками неторопливый, всегда спокойный Дивеев. — Вот подойдет рота охраны — пожалуйста, трехсменный, круглосуточный.
— У нас всегда так, — обиженно сморщил Птицын молодое, с едва пробивавшимися усиками смуглое лицо. — А потом случится что-нибудь, за шкирку-то меня возьмут.
— Товарищ гвардии майор, мне работать негде, — вразвалку подошел к Дивееву высоченный старшина Воробьев. — Карту готовить, а сесть негде.
— А где твой стол? — сверкнул на него серыми глазами Дивеев. — Ты же у окна сидел.
— Заняли подполковники Можаев и Орлов.
Дивеев шагнул было, намереваясь сию же секунду отобрать стол чертежника, но вспомнил, что Можаев его начальник и разговоры с ним коротки, сердито махнул на старшину и кивнул в сторону Птицына:
— Вон тумбочки возьми у него, куда ему столько.
— Ну, уж это, знаете ли… — рассердился Птицын.
— Я тоже вместе с вами носил, товарищ гвардии старший лейтенант.
Приход генерала Воронкова прервал споры. В комнате стихло. Только раздавался ломкий бас майора Котникова, говорившего по телефону:
— Повторите еще раз… Еще раз повторите. Не пойму, какая высота? Вот теперь ясно. А дальше как? Дальше, говорю, где передний край «Астры»?
Воронков подошел к Можаеву и Орлову. Подполковники встали.
— Товарищ генерал, — заговорил Можаев, — на перевале горы Агостиан подбито девять танков.
— После, после доложите, — остановил его Воронков, — дайте-ка мне телефон. Да прикажите не шуметь. Разве можно в таких условиях работать? Наведите порядок.
Можаев оглянулся вокруг. Никакого особенного беспорядка он не заметил. Как и обычно, сутуло склонясь над картой, «изводил» направленцев майор Гаврилов, уточняя обстановку.
Бывший учитель математики, худой и высокий тридцативосьмилетний Гаврилов вообще любил точность, а теперь, выполняя одну из самых трудных работ оперативного отдела, был особенно придирчив. На него была возложена обязанность собирать от офицеров оперативного отдела данные обстановки, обобщать их и подготавливать боевые донесения, оперативные сводки и различные информации. Эта работа требовала большой внимательности и точности. В спешке из штабов часто поступали противоречивые, непроверенные данные. Иногда случалось так, что по телефону из штаба корпуса докладывали одно, а проходило несколько минут — и в официальном донесений, переданном по телеграфу, было совсем другое.
— Подожди, подожди, Миша, — говорил он, — давай по порядку.
— Ну, сколько можно повторять! — возмущался высокий детина в щегольской гимнастерке с новыми майорскими погонами.
— Повторять ничего не нужно. Документик, документик давай.
— Какой документик? По телефону принял.
— Разговор так разговором и останется. СТ[3] работает. Ну, вот и давай ленту.
— Ну и бюрократ ты, Митя, — возмутился майор и, зная, что Гаврилов все равно своего добьется, повернулся и побежал на телеграфный узел.
В самом дальнем углу комнаты, у стола полковника Фролова, стояли его заместитель подполковник Сашин и помощник майор Хлебников. Спорщик b «философ» Хлебников, прозванный так за склонность к длинным рассуждениям по самым различным вопросам, доказывал Фролову:
— Совершенно ясно и понятно. Противник наносит главный удар и бьет вдоль Дуная. Не сегодня-завтра будапештская группировка рванется на запад. Комбинированный удар. Так было под Сталинградом и так же под Корсунь-Шевченковским.
Фролов невозмутимо слушал его, сам давно придя к таким же выводам. Ничего нового Хлебников не сказал, да едва ли и мог сказать сейчас. Никаких новых данных о противнике у него не было. Но Фролова мучили сомнения, тысячи различных предположений, и он старательно выслушивал и своих помощников, и начальников разведки корпусов, и офицеров с наблюдательных пунктов, пытаясь в десятках различных докладов уловить ту крупицу истины, которая помогла бы раскрыть замыслы противника и группировку его войск. Фролов вновь и вновь продумывал всё, что было известно о противнике за последний месяц. Несколько отрывочных данных о сосредоточении в Комарно танковых дивизий «SS» «Мертвая голова» и «Викинг» никакими другими сведениями не подтверждались. Какими же силами наступает противник?
— Ну что, Тимофей Фомич? — подсел к Фролову Воронков.
— Ничего, — отозвался Фролов, — ничего. Только общие предположения.
Воронков взглянул в лицо Фролову. В последние дни оно осунулось, отливало болезненной желтизной. Красные от напряжения глаза сурово узились, подолгу задерживаясь на какой-нибудь одной точке. Генерал и полковник долго сидели молча, вглядываясь в карту.
— Узнайте у Орлова, самолеты вылетели? — приказал Фролов своему заместителю и позвонил по телефону: — Товарищ командующий, разрешите мне выехать на перевал. Лично видеть… Так точно. Товарищ командующий… Товарищ командующий…
Он положил трубку и устало откинулся на спинку стула.
— Ругается. Говорит: «Работать не умеете. Не дело начальника разведки армии самому пленных захватывать. Сиди, руководи и анализируй».
— Конечно, он прав, — сказал Воронков.
— Да я сам знаю, что прав, — вскочил Фролов, — но нет же, нет, ничего нет! Никаких данных!
— Знаешь, ты брось кипеть, — остановил его Воронков. — Признайся честно, твоя просьба поехать на перевал — результат волнения, а не здравого размышления?
Фролов ничего не ответил и вновь потянулся к телефону.
— Товарищ полковник, — подбежал Хлебников, — начальник разведки корпуса Добрукова доложил: перед перевалом подбит танк с опознавательным знаком «Мертвая голова».
— «Мертвая голова», — не то спрашивая, не то утверждая, сказал Фролов.
— Так точно!
Генерал и полковник встали. Фролов рванул воротник кителя. Воронков стиснул кулаки и всем телом навалился на стол.
— «Мертвая голова», «Мертвая голова», — шептал Фролов, — значит, и «Викинг» здесь. Видимо, весь четвертый танковый корпус «SS» переброшен… Генерал Гилле… Наш старый знакомый. Вырвался под Корсунем…
Он говорил все громче. Глаза его вспыхивали юношеским задором. Зазвонил телефон. Фролов взял трубку.
— Я… Слушаю… Так… Так… Карандаш, — шепнул он Хлебникову, — диктуйте, записываю. Двести первая, так… Пишу… Полностью давайте, полностью: «В Будапеште окружены немецкие дивизии. Вас будет поддерживать мощная артиллерия и авиация. Нужно сделать все, чтобы освободить своих товарищей. Я сам буду руководить этой операцией. Гитлер». Ясно. Что он еще знает?.. Наступать — и все… Немедленно пленного направьте ко мне.
Он положил трубку и обернулся к Воронкову:
— Разведгруппа взяла в плен солдата двести первой пехотной дивизии венгров. Дивизии приказано наступать на Будапешт. Вчера вечером солдатам был зачитан вот этот приказ Гитлера.
— Идем к командующему.
— Да. Идем.
— Товарищ генерал, — остановил Воронкова и Фролова подполковник Орлов, — получил первые данные авиационной разведки. В воздухе шесть машин. Сам говорил с экипажами.
— Давайте на карту, — остановился Воронков.
— Начнем справа, — докладывал Орлов. — На берегу Дуная наступают на Байот сорок семь танков и до трех батальонов пехоты. В Шютте до восьмидесяти танков и с запада по дороге в движении колонна — до шестидесяти танков и более двухсот автомашин. На высоте триста тридцать ведет бой в окружении какая-то наша группа. Против нее до двух батальонов пехоты и двадцать танков.
Торопливо нанеся на карту данные авиационной разведки, Воронков и Фролов заспешили к командующему.
— Что нового? — неизменным вопросом встретил их Алтаев.
— На перевале подбит танк с опознавательным знаком «Мертвая голова». Взят в плен солдат двести первой пехотной дивизии, — стараясь держаться спокойно, заговорил Фролов.
— Знаю, — перебил его командующий, — мне об этом командир корпуса доложил. Еще что?
— Авиационная разведка отмечает… — словно не слыша слов командующего, продолжал Фролов.
— Так. Так. Хорошо, — вслушиваясь в его доклад, говорил Алтаев, — хорошо. Давайте все на мою карту.
Воронков, сам хороший чертежник, склонился над картой и быстро наносил данные авиационной разведки. Алтаев неотрывно следил за его подвижной рукой. Тихо вошел член Военного совета и остановился позади командующего.
— Так, — встал Алтаев, — картина проясняется. Наступает не менее трехсот танков и сорок — сорок пять пехотных батальонов. Так, товарищ Фролов?
— Так точно, товарищ командующий. В ночном бою отмечено более сорока артиллерийских и около двадцати минометных батарей. По обороне дивизии Чижова выпущено более тридцати пяти тысяч снарядов и мин.
