Дмитрий Яблонский - Таежный бурелом
— За городом, товарищ командующий, привыкли на вольном воздухе, да и жителей не хотелось беспокоить.
Бригада расположилась верстах в двенадцати от Никольска-Уссурийска. Шадрин и Дубровин в сопровождении Тихона переходили от роты к роте, беседовали с красногвардейцами.
Недоглядел Максимка — командиры вывернулись неожиданно. Взъерошенный, с облупившимся от солнца носом, с запутавшимися в волосах соломинками, он походил на деревенского мальчишку-подпаска. Неумело орудуя иглой, Максимка пришивал желтую заплату на прохудившиеся черные шаровары. Рядом с ним пристроился Ким, одетый в малиновую куртку. Его желтые, из лосиной кожи штаны были заправлены в мягкие голенища ичиг. Он чистил ручной пулемет, поминутно отмахиваясь веткой от комаров.
Шадрин сделал вид, что не признал Максимку, притворно строго поглядел на него.
— Ты что здесь делаешь?
Максимка выронил зажатые в руке шаровары, поднялся в одних кальсонах, отдал честь.
— Дневальный по конюшне, товарищ командующий фронтом.
Сдерживая смех, Шадрин в тон Максимке спросил:
— Сколько тебе лет, товарищ дневальный по конюшне?
— Не считал, товарищ командующий. Что-то запамятовал.
— Есть решение ревкома в гвардию не принимать младше восемнадцати лет, — строго заметил Шадрин. — А тебе, наверное, и шестнадцати нет? По совести?
Максимка не растерялся. Продолжая тянуться, отчеканил:
— Так что, товарищ командующий, лет мне, вспомнил, вчера минуло осьмнадцать, а контриков во Владивостоке самолично садил из винта, ну и вот в разведке…
— Ого, ты парень боевитый! Старый солдат. На коне ездишь?
— Еще как! Бывало, тятька пошлет на выпаса. Пока с ночного приеду, Савраска весь до самых ухов в мыле. Уж и порол меня отец. На задницу неделю не присяду, а заживет — и снова за свое…
От зычного хохота Шадрина тревожно всхрапнули кони.
Тихон укоризненно сказал:
— Оконфузился, однако, ты, товарищ дежурный. Иди приведи себя в порядок.
В березовом перелеске у небольших костров сидели бородачи в выгоревших от солнца куртках из лосиной кожи. Это были зверобои, люди угрюмые, молчаливые. Широкие ножи висели на поясах. Винтовки лежали на коленях. Воткнутые в землю рогатины поблескивали лезвиями. Ротой звероловов командовал Игнат Волочай — известный по всему Дальнему Востоку тигролов. Никто в роду Волочаевых не ходил на медведя с ружьем: черно-бурого принимали один на один на рогатину или кололи самокованным ножом под левую лопатку. С однопульной берданой в одиночку шли и на барса в горах Хингана и на уссурийского тигра. Часто маньчжурские ходоки приходили с поклоном к старику Макару Волочаю, чтобы избавил он их от тигра-людоеда, и редко когда возвращались с отказом.
Завидев командиров, зверобои степенно встали. Тихон поздоровался с красногвардейцами. Его внимание привлекли два пулемета, которых в этой роте не числилось.
— Откуда? Кто принес?
Сутулый бородач привычным движением оправил ремень винчестера, сделал шаг вперед.
— Как добыл пулеметы?
— Шли вчерась из деревни с Игнатом, ну и прихватили, думали, сгодятся.
Все заулыбались. Тихон не стал выспрашивать подробности: все равно зверобой большего не скажет.
— Спасибо, товарищ Черныш.
Бородач удивился: он всего несколько дней как прибился к роте Волочая, а командир бригады знает его по имени.
— А пулеметчики есть? — спросил Шадрин.
— Не хитрое дело! Была бы машина, а машинисты будут.
— Не голодно?
— Тайга-матушка кормит, вчерась трех медведей завалили.
Тихон рассмеялся. Заулыбались и зверобои.
— Одна медвежатина… Туговато, Тихон Сафронович, без хлебца, ослабели от голодухи…
Тихон круто повернулся. Под кустом лежал Савва Шкаев. Опираясь на локти, он смотрел на комбрига. Взгляды их скрестились. Шкаев отвернулся.
— Хлеб скоро привезут.
— Живот под ремнем урчит, — добавил Савва Шкаев, не поднимая глаз, словно боясь, что они выдадут его. — И табачку нет.
Зверобои недовольно зашумели. Савва Шкаев поднялся, пошел прочь.
— Что он здесь делает? — спросил Дубровин.
— Лясы точит, побасенки рассказывает, — ответил Черныш. — Да у нас, товарищ военком, много не поболтает, вмиг вытолкаем.
— Гнать бы надо: кулак из Раздолья! — сказал комбриг.
— Чего ж вы его взяли? — удивился Дубровин.
Тихон замялся.
— Да вот прибился к нам… Связываться мне с ним неохота…
Закончив обход подразделений и проводив командующего и члена Военного совета, Тихон пролез сквозь густые заросли лимонника на елань. Незаметно он вышел к маленькому таежному озерку, окруженному высокой широколистной травой.
На берегу, у самой воды, сидел Игнат Волочай. Он опустил босые ноги в воду и сокрушенно рассматривал совсем развалившиеся ичиги.
— Хвороба тебе в пуп! — бормотал Игнат. — Прохудились совсем! Последнее дело без обуток при такой службе, ядрена копалка.
И он принялся подшивать ичиги медвежьей кожей. Оленья жила с заточенной в ней кабаньей щетиной вместо иглы быстро мелькала в его громадных руках.
Невдалеке паслась рослая светло-саврасая кобыла с длинным черным хвостом и такой же гривой. Лошадь была под стать великану. Много лет колесил он на ней по таежным дебрям.
Тихон остановился, прислонился к липе, издали наблюдая за Игнатом. Он любил присматриваться к человеку, когда тот в одиночестве, какой есть, без всякой рисовки.
Волочая он знал и раньше. Извечный батрак. Вырос Игнат в Раздолье. Когда-то они дружили, вместе плечо к плечу ходили на кулачные бои. Хаживали не раз и на тигров. На спор выпивали ведро браги. Перед падением Владивостока Игнат работал в порту. Трудился здорово: где нужно пять человек, один управлялся.
Игнат пошарил в широченных плисовых штанах, извлек оттуда трубку из корня ореха и зачадил.
Покрывая назойливое жужжание комаров, раздалось сердитое гудение пчелы, запутавшейся в густой, непрочесываемой бородище Игната.
Игнат осторожно выпутал ее из бороды.
— Эй ты, сударыня! — ухмыльнулся он, подкидывая пчелу на ладони. — Лети, ждут тебя, работница, с медком, с хмельком. В бородище задохнешься, как япон в тайге.
Игнат посадил пчелу на медоносный лист.
— Отдохни да и лети до родного крова.
Тихон с любопытством следил за ним.
Игнат отложил починенные ичиги, полюбовался своей работой. Озабоченно огляделся.
— Кеха! Где ты, сынок, запропастился?
— Я здесь, тятя!
Из кустов выскочил босоногий, бронзовый от загара мальчишка — тот самый, которого Игнат, покидая Владивосток, подобрал в придорожной канаве. Губы его были измазаны черникой, а зубы словно тушью покрыты.
— Ну, на кого ты, свет березонька, кленовый листок, похож? — гудел Игнат, оттирая песком руки мальчика и брызгая их водой. — Ведь не дома, мамки нет, кто за тобой доглядит?
Мальчик доверчиво прижался к нему и, щуря смеющиеся глазенки, бойко что-то ответил. Игнат принялся забавляться с ребенком.
— Буку видел? — делая страшное лицо, спрашивал он.
Кеша напряженно следил за движениями растопыренных пальцев.
— Не знаешь? А это что?
Игнат сжал пальцы.
— Кулак, беляков бить.
Кеша быстро вскочил на плечи Игната. Тот растянулся на траве.
— Вот и оборол, — радовался мальчик.
— Подергай меня за бороду, я птичкой спою.
Кеша вновь взобрался на плечи великану и, раздвоив бороду, дергал, причмокивал, понукал.
— Цвирик, цвирик, цвирик!
И тотчас Игнату откликнулся дрозд.
— Рад, чернохвостый!
Тихон не выдержал, засмеялся. Игнат оглянулся и, увидев комбрига, слегка смутился, тихо сказал:
— Кеха вот скучает… тоже забота…
Тихон потрепал Игната по могучему плечу.
— Знаем тебя!
Набегавшийся за день мальчик прикорнул на коленях Игната, захватив ручонкой клок бороды.
— Скоро в бой. Как же ты с Кешей? — спросил Тихон.
— Ума не приложу. В тайге не бросишь!
Игнат поцарапал кудлатый затылок.
— Без меня зачахнет свет березонька, привязался. Ну и мне без него тоскливо. Привык.
Мальчуган приоткрыл глаза, потянулся.
— Что-нибудь придумаем, Игнат. Свет не без добрых людей, — проговорил Тихон.
Игнат снова принялся рассматривать ичиги, потом тихо заговорил:
— Вот живу, небо копчу: панты добывал, живых тигрят купцам сбывал, медведя ножом колол, а жизни настоящей нет как нет. Отец звон, елки-палки, полвека тигра бил, а погиб, похоронить не на что было.
— Жениться тебе надо, хозяйством обзавестись.
— Не могу я сидеть на месте, сердце жиреет, нутро гложет. — Игнат прижал широкую ладонь к груди. — Сосет и сосет, будто пиявка в сердце влилась. Вот и брожу по тайге, бью зверя, тигра живьем беру, потом в порт иду товары грузить, места себе не нахожу.
