Дмитрий Яблонский - Таежный бурелом
Шадрин прикрыл бронированный ставень, подошел к карте.
— Никак не рассчитывал, что они нас в затылок ужалят, — глухо кинул он.
— Читал сообщение подпольного штаба из Владивостока? — отозвался Дубровин.
— Не успел. Только взял в руки, а тут ты с этой Карпатской. Деревушка в пятнадцать домов все карты спутала.
— Не волнуйся, Родион. Мы их ночью с разъезда из бронепоезда огнем накроем.
— И зол же я, сам фейерверкером[21] к шестидюймовому встану…
— Когда полководца душит злоба, быть победе, — пошутил Дубровин.
Паровоз дал контрпар. Лязгнули буфера, бронепоезд остановился.
— Мост взорван.
Бронепоезд отошел под укрытие скал. Шадрин и Дубровин сошли на землю.
Их ждали моряки боцмана Коренного.
— Моряки, товарищ командующий, готовы к авралу, — доложил боцман.
Разрушенный мост казался неприступным. Кучка моряков лежала над обрывом. Заметив подползавших командиров, они скатились вниз.
Шадрин поглядел на темнеющее небо, приказал:
— Действуйте, товарищ командир.
Боцман свистнул. Зашуршал песок, посыпалась галька. Железнодорожное полотно запестрело от матросских тельняшек.
Поблескивали прижатые к земле штыки. К боцману подполз матрос, прозванный товарищами Алехой Жарким.
— Кабочный строп[22], — прошептал Коренной.
Алеха Жаркий подтянул к себе лежащий у стрелки трос.
— Отдаю швартовы.
— Смажешь — утоплю!
Алеха Жаркий усмехнулся. Привстал на колено, размахнулся. Стальная кошка, прикрепленная к канату, взвилась в воздух, зацепилась за переплеты обрушенной фермы моста.
— По-нашенски. За рею зацепил, — прошептал боцман. — Готовься к авралу. Часовых убрать без шума!
Алеха Жаркий, слившись с землей, скользнул к затаившейся цепи моряков.
Боцман закрепил конец каната за ствол прибрежной лиственницы, приподнялся на локтях.
По натянутому канату скользнула тень. Через несколько минут раздался отрывистый вскрик. В туманной мгле глухо булькнуло. По цепи матросов, растянувшихся вдоль рельсов, прокатился гул. Следующий за правофланговым моряк отдернул от каната руки.
Боцман, скрипя зубами, кинулся к нему.
— Моряк, моржовый бивень тебе в глотку! — зашипел он. — Ты на кого похож, дохлая камбала?
— Не горячись, боцман.
Дубровин подполз к обрыву, повис на канате над рекой.
— Передай по цепи, — зашептал боцман, — опозорил Мишка матросское племя. Адмирал якорь выбрал.
Моряки напряженно всматривались. Канат натянулся. Военком быстро подвигался к третьему пролету.
Боцман, свесив голову с обрыва, не спускал с военкома глаз. Канат вздрогнул раз-другой. Боцман перекрестился. Один за другим матросы начали переправу. Подвиг военкома пристыдил малодушных. Удалось перетянуть по канату и пулеметы и цинковые коробки с патронами.
Разведка уточнила координаты огневых точек противника. Орудия открыли беглый огонь. Дым заклубился над Карпатской. На рассвете моряки, увлекаемые Дубровиным и Коренным, под прикрытием артиллерии бронепоезда пошли в наступление.
Наступающих встретили пулеметным огнем.
Моряки залегли, припали к земле. Дубровин долго оглядывал местность в бинокль.
Карпатская прилепилась к гранитным утесам. Старые домишки, вросшие в землю, разбросаны далеко друг от друга. Дремучий кедрач окружал деревушку с трех сторон. С четвертой, чуть левее утесов, тянулось болото.
— Вот если бы их скинуть в болото, — сказал военком лежащему рядом с ним боцману.
— Н-да! Надо прощупать как следует. А то попадешь под хвост кашалоту…
Боцман махнул бескозыркой. Подполз все тот же Алеха Жаркий.
— Гляди по горизонту, — указал Коренной на скалистый холм, облепленный солдатами.
— Ясно, боцман! Штык не выдаст, граната не продаст, я на нее мастак.
— Прихвати три пулемета.
— Есть, боцман. Я им переполох устрою, до смерти не забудут.
Старательно маскируясь, полурота под командой Алехи Жаркого доползла до леса и пошла в тыл врага, к скалистому холму.
Артиллерия усилила огонь. Неумолкаемо строчили вражеские пулеметы. Пули свистели над головами матросов.
На огонь противника Коренной приказал не отвечать.
Ободренные этим, японцы оторвались от холма и перебежками стали продвигаться вперед. Не встретив сопротивления, полк, сомкнув ряды, продолжал наступать.
Коренной подпустил солдат противника на сто сажен и припал за щиток пулемета. Одновременно раздались дружные винтовочные залпы.
Японцы отхлынули назад.
Полурота под командой Алехи Жаркого зашла с тыла. В скоротечном налете она переколола прислугу пулеметных и орудийных расчетов, овладела первым холмом.
— За мной!..
Однако с фланга к японскому полку подходили резервы — свежий батальон. Полурота Алехи Жаркого оказалась отрезанной.
Три или четыре раза пытался боцман прорваться к Алехе Жаркому, но это не удавалось. Яростно бились моряки, окруженные плотным кольцом.
Весь день шел жестокий бой, и Дубровину становилось все яснее, что недалек час, когда японцы прорвутся обратно к Карпатской, отобьют захваченные батареи, окончательно отрежут моряков от линии фронта.
— Придется отступить.
Боцман глянул на военкома.
— Не пробьемся, устали моряки, выдохлись… Другого выхода нет.
Боцман кивнул головой, порылся в вещевом мешке, достал четыре гранаты, стал подвешивать их к лакированному ремню.
Неожиданно со стороны заросшего густым подлеском кедрача почти в упор наступающим японцам ударила пушка…
Из леса с гортанными криками выбежали какие-то люди. В их руках сверкали вилы-тройчатки, блестели литовки, насаженные на косовища, как штыки. На этом оружии трепетали красные ленточки.
Отстреливаясь, японцы отступили. И вновь из кедрача по ним открыла беглый огонь пушка.
…Ночью командир наступающего отряда Хан Чен-гер разыскал Дубровина, доложил ему о прибытии на фронт китайского красногвардейского отряда, сформированного из бывших батраков станицы Стрепетовской. Шадрин послал их на помощь морякам.
Дубровин обнял Хан Чен-гера. Это был жизнерадостный, молодой еще человек, очень сдержанный, немногословный.
Китайцы из вновь прибывшего отряда смешались с моряками, оживленно переговаривались на языке, составленном из русских и китайских слов, из жестов и всем понятных восклицаний.
Хан Чен-гер сорвал с подбородка мочальную крашеную бороду.
— Русски люди, не сердися… — сказал он, с трудом подбирая русские слова.
— Хан Чен-гер, говори по-китайски. У нас есть переводчик, — прервал его Дубровин.
— Не сердися! — повторил Хан Чен-гер. — Знаешь, что такое хунхуцзы? Не знаешь? «Хун» — значит «красный», а «ху-цзы» — значит «усы», «борода».
— Краснобородые! — удивился Коренной.
— Твоя красная, а наша еще красней, — весело подхватил старик китаец.
— Во мынь-ши-чак-дан![23] — дружно закричали китайские красногвардейцы.
Хан Чен-гер вскинул сжатый кулак над головой.
— Цюань!.. Цюань!..[24]
К Хан Чен-геру подошел молодой китаец. Он поставил к его ноге стяг, увенчанный искусно вырезанным из дерева кулаком.
— Мы сыновья ихэтуань!..[25] Наша дружба кровью спаяна… Кулак — борьба за справедливость. Мы пойдем с вами, русские братья, — горячо говорил Хан Чен-гер. — Мы из Гиринской провинции. Знаете Сунгари? Младшая дочь богатыря Амура. Она нас кормила, поила. Пришел генерал Аюкави из Японии, сжег наши фанзы. Мы надели красные бороды и усы, украсили оружие лентами из кумача и стали хунхуцзы.
Моряки сорвали бескозырки, вскинул вверх руки.
— Ура-а!.. Ура-а!..
— Во мынь-ши-чак-дан! — вторили китайцы.
ГЛАВА 6
На станции Муравьев-Амурский остановился эшелон из Хабаровска с полком рабочих добровольцев. Сопровождал эшелон член Военного совета фронта секретарь Дальбюро Костров. Он вышел на перрон. Пассажиры, красногвардейцы, крестьяне, приехавшие на базар, узнали его, окружили, стали расспрашивать о последних событиях. Костров поднялся на ступеньки вагона, стал рассказывать о положении на Уссурийском фронте.
— Помните, товарищи, что без советской власти жизни крестьянам не будет. Поделит американец с японцем землю и леса, заберет все, что есть на земле и под землей, тогда и наши правнуки не дождутся хорошей жизни. Россия в опасности, дело ее защиты — дело всего народа. Все без различия звания и состояний, все, в ком бьется русское сердце, должны сплотиться. Мы не можем уступить и не уступим ни одного вершка нашей земли…
Костров обежал взглядом толпу, рассек воздух рукой.
— Мы вернем России ее земли на Тихом океане — пусть об этом знают интервенты. Весь русский народ примет в этой битве участие. Вся Россия отзовется на призыв Центрального Комитета партии, на призыв Ленина о защите отечества…
