Руслан Киреев - До свидания, Светополь!: Повести
— Подкалываются, — выговорила Рая.
— Почему мы вас… — И лодка с мужчинами взвилась вверх, унося конец фразы.
— Что? — громко и быстро спросила Ника, когда снова встретились.
— Почему не видели вас?
— Может, хватит? — попросила Рая и сама не расслышала своего голоса.
Едва ли не вниз головой опрокидывались они, а Ника все не унималась. Падали так долго, что Рая переставала вдруг ощущать себя: ноги будто не упирались в дно, а онемевшие пальцы не сжимали поручней. Она больше не разбирала слов — слышала лишь проносящиеся крики да видела широко раскрытыми глазами белый вихрь волос.
Вдруг что‑то глухо стукнулось, лодка завибрировала и рухнула вниз. Волос не было перед Раей. Она вскрикнула.
— Сядь, — послышался утомленный голос. Снова вверх взмывали они. Ника сидела, устало откинувшись на решётчатую спинку. И опять лодка стукнулась и задрожала вся. Рая поняла, что коснулись перекладины и выше уже не будет. С трудом согнула она колени…
Сидеть было не так страшно. Далеко внизу горел четырехугольничек танцплощадки, по ту сторону Ригласа мерцали и роились огни.
Усатый поднялся и делал что‑то, изгибаясь массивным телом. Их лодка притормозила, и теперь они взлетали и падали одновременно.
— Но я с товарищем, — проговорил усатый, и в голосе его прозвучал вопрос.
— У вас симпатичный товарищ, — кокетливо ответила Ника. Больше она не раскачивала.
Когда вылезли из лодки, твёрдый деревянный помост поплыл под Раиными ногами, опрокидываясь — с землёй, танцплощадкой, людьми, дожидающимися своей очереди. Ника обняла её за талию.
Те двое уже ждали их.
— Шустро вы махали, — похвалил усатый, блестя золотыми зубами. На земле он казался ещё грузнее. — Так как насчёт подруги?
— Вы же видите — я с сестрёнкой.
Рая независимо глядела в сторону и чувствовала на себе своё новое платье.
— Сестрёнке спать пора. Мы ей купим мороженого.
— Хочешь мороженое? — живо спросила Ника.
Рая растерялась было, но тут же взяла себя в руки.
— Не откажусь.
Усатый громко засмеялся:
— С сестрёнки будет толк!
Он ушел и через минуту вернулся с четырьмя стаканчиками. В его толстых пальцах они казались игрушечными. Рая с Никой только начинали есть, а он уже отполовинил свой.
Ника отвела Раю в сторону.
— Не подслушивать! — приказала она, полуобернувшись, а затем — тихо и заботливо: — Дойдёшь сама?
— А то, что ли!
— Ну, шлепай.
Подавляя обиду, с опаской вышагивала Рая по тёмной и безлюдной аллее. Справа сиял огнями центральный вход, откуда можно было сразу же попасть на улицу, но она выбрала этот путь. Ничего не боится она. Ничего! Но мороженое на всякий случай ела помедленней, чтоб до самой калитки хватило. Купленное толстяком с усиками, оно как бы охраняло её от притаившихся в тёмных кустах опасностей.
Света на площадке не было. Рая в раздумье остановилась… Раньше двенадцати мать не вернётся.
На скамейке у столика, за которым по вечерам мужчины стучали в домино, светлела газета. Рая провела по ней ладонью и осторожно, боясь помять платье, села.
Кого позовёт сейчас Ника? Конечно, Тамару. Вчетвером отправятся в ресторан пить шампанское, а оттуда — к горбатой Фросе из двадцать третьего номера. Какие потаённые вещи свершаются там? Неужели то, что было у неё с Кожухом? Нет! Конечно же нет — что‑то другое, не изведанное ею, настоящее…
Кто‑то шел от ворот. Не взрослый… Шел устало, немного вразвалочку. Саня? У Раи забилось сердце. Так вдруг захотелось ей, чтобы он увидел её — в новом платье, одиноко, по–взрослому сидящую в такое позднее время. Она тихонько посвистела. Саня некоторое время всматривался в темноту, затем молча подошёл.
— А, это ты…
Рая, по–никиному обняв колени, смотрела на него снизу.
— Что так поздно?
— Тренировка… В субботу играем.
— С кем?
Саня неопределённо махнул рукой.
— Так… С ребятами. А ты чего домой не идёшь?
Беспечно пожала она плечами.
— Отдыхаю… — Темнота скрывала веснушки, и это придавало ей смелости. — С Никой в парке шатались — только пришла вот. Два фрайера подкалывались — умора! Мороженое покупали, то, се. — Она утомленно вздохнула и прибавила, помолчав: — В воскресенье на море идём, знаешь? Вадька Конь… Все, в общем. — Но спросить, пойдёт ли он с ними, не решалась.
В двух окнах погас свет, и стало ещё темнее. Из водопроводной колонки в глубине двора звонко ударила в ведро струя.
— Ты иди, — разрешила Рая. — А то устал. Я посижу ещё. — Она вздохнула. — Воздух какой!
Но он не уходил. Что‑то было на уме у него, он мялся и не отваживался сказать. Рая заволновалась.
— А ты… — услышала она наконец, — ты новую эту девчонку знаешь?
Об Ивановой… Рая опустила колени.
— Мы в одном классе с ней. — А голос — вроде бы не её. — Дина Иванова… А что?
— Ничего, — пробурчал Саня и переступил с ноги на ногу, — Пойду я.
Рая быстро встала.
— Обожди! Хочешь, познакомлю? Мы же в одном классе с ней. Дина Иванова… На пианино играет. Хочешь?
— Нет, я так просто.
Он постоял ещё и, бросив «пока», пошёл. Рая неслышно опустилась на скамейку. Сане тоже понравилась Иванова. Тоже! Ночь пройдёт — всего одна ночь! — и она снова увидит её за партой — такую аккуратненькую, с белыми бантиками в волосах.
ПЯТНИЦАМайка притащил в школу ужа. Девочки визжали, и Рая тоже визжала, хотя ни капельки не боялась. Когда-то — она ещё в школу не ходила — точно такой уж прожил у них все лето. Отец привёз…
Иванова отодвинулась от Майки на край парты. Майка делал вид, что слушает физика, а сам исподволь поглаживал пазуху, где сидел уж. Рае нравилось, как Иванова трусит, — не притворяется, как она, а по–настоящему.
На большой перемене Харитон задержал всех на собрание. Он любил проводить собрания на больших переменах — дождётся в коридоре звонка и сразу же входит, останавливая готовый разлететься класс.
Сегодня он заговорил о вчерашнем случае с карбидом. Но только разошёлся, как дверь приоткрылась и дружок Майки из параллельного класса стал делать ему таинственные знаки. Харитон — к нему, и давай отчитывать: бу–бу–бу, бу–бу–бу… Как наседка. И тут вдруг Иванова вскрикнула и вскочила: Майка подсунул ей ужа. Харитон стремительно обернулся. Лысина его побагровела.
— Вы и в той школе вели себя так?
Отпустив после собрания класс, подозвал Иванову. Рая, хотя и не дежурила сегодня, скользнула к доске и принялась вытирать её, готовая прийти, в случае чего, на помощь. Но Харитон всего–навсего потребовал явиться завтра с родителями. Фи! Можно было соврать, что мать на работе. Или больна. Или уехала в Крутинск, как уезжала, например, моя бабушка. Иванова, паинька, не понимала этого. Молчала, потупившись.
Когда Харитон ушел, Рая, выжимая тряпку, процедила:
— Не обращай внимания! Он вечно у нас…
Печальными глазами посмотрела на неё девочка. Все выложит матери…
На уроке у Раи созрел план, как спасти Иванову. План был прост: явиться к Марии Прокофьевне и сказать, что Эмиль Харитонович перепутал: это она, Рая Шептунова, завизжала на собрании, а вовсе не Иванова.
Директорский кабинет был внизу, но там Марии Прокофьевны не оказалось, и Рая поднялась наверх. За закрытой дверью учительской жужжали голоса. Рая постучала и, не дождавшись ответа, приоткрыла дверь. Учителя, окружив стол Марии Прокофьевны, что‑то наперебой доказывали ей.
— Вы Стечкина спросите, Стечкина! — требовала немка. — Почему у одних тридцать часов, а у других — двенадцать? Двенадцать! — повторила она, округлив глаза. А в классе хоть бы раз повысила голос! Замечания и те делала по–немецки.
Рая отошла. В коридоре висели портреты писателей и их изречения, она читала изречения и ждала, когда прозвенит звонок на вторую смену. Потом снова заглянула. Лишь двое обрабатывали теперь Марию Прокофьевну — немка и ещё одна. В кресле важно курил Циркуль, а у окна, пристроившись сбоку к маленькому столику, строчил что‑то Харитон. Рая — назад, но было уже поздно: Мария Прокофьевна углядела её. Подняла руку, прося учителей помолчать.
— Ты что? — спросила она. — Заходи, что же ты прячешься там?
Рая заметила краем глаза, как Харитон перестал писать. К ней повернул пучеглазое лицо.
— Я с вами хотела поговорить…
— Со мной? Ну, пожалуйста. Входи, не стой там.
Рая осторожно шагнула, но дверь оставила открытой.
Теперь уже все смотрели на неё. Она молчала.
— Товарищ конфиденциально желает, — выпустив в потолок дым, произнёс Циркуль.
— Я после, — сказала Рая, краснея.
— Да нет уж, обожди. — И, опираясь о стол, тяжело поднялась.
В коридоре Рая торопливо рассказала все. Мария Прокофьевна слушала, поджав губы.
— Так это же, детка, к Эмилю Харитоновичу надо. Эмиль Харитонович вызывал — не я. Позвать его тебе?
