Руслан Киреев - До свидания, Светополь!: Повести
Рая не подымала горящего лица. Такой несчастной чувствовала она себя, а вот я завидую ей. Пожалуй, это единственный случай, когда я ей завидую. (Та детская зависть из‑за грузовика, в котором она хозяйничала, не в счёт.)
Как многие мои сверстники, я рос без отца, и не нашлось в мире никого, кто отважился бы сказать мне слова, которые услышала сейчас Рая. «С тех пор как человек понимает, что хорошо, что плохо, он отвечает за себя». Возможно, в том возрасте я не понял бы до конца всей беспощадности этих слов, но в душу мне они запали б.
Спустя много лет я услышу их от сорокалетней женщины, толстой и самоуверенной, в кольцах на пухлых руках — услышу, и у меня мурашки побегут по телу, столько тоски и запоздалого понимания будет в её голосе. Произойдёт это в доме Уленьки Максимовой, любови моей и надежде (о ней — особый рассказ). Огромные глаза Уленьки вспыхнут состраданием. «Ну что ты, Раечка!» — и коснётся её толстой руки, а та, задумчиво глядя перед собой, прибавит с усмешкой: «Отец предупреждал: взрослой тебе не будет пощады». Я буду смотреть на неё, не отрывая глаз, и увижу, узнаю в раздобревшей женщине с золотыми коронками худую и рыжую девчушку, с которой рос бок о бок. Бок о бок и так, оказывается, далеко от неё.
Мать сидела у зеркала, и волосы её… Волосы… Что с ней? Её волосы были белыми, как у Ники. Покрасилась…
— Пожалуйста, закрой дверь. — Словно и не случилось ничего. В одной руке держала коробочку с тушью, другой, приблизив лицо к зеркалу, подкрашивала глаз. Рая, не оборачиваясь, прикрыла дверь.
— Я не узнала тебя.
Мать полюбовалась своей работой и только после этого повернулась. В ушах длинно блестели новые серьги.
— Не узнала? — томно произнесла она. Второй глаз и не начинала ещё и, чтобы не портить впечатления, смотрела на дочь сбоку, одним накрашенным глазом. Как курица… Рая улыбнулась. Без задней мысли, так просто, но улыбка отразилась на материнском лице смущённо и вопросительно.
— Плохо, да?
Рая засмеялась. Бросила на кровать портфель и, повернув её лицо ненакрашенным глазом, громко чмокнула её.
— Ты красивая у меня, — нежно прошептала она. — Самая–самая.
Напудренная щека была тёплой и мягкой. И вся она сейчас очень нравилась Рае.
— А чего смеялась? — подозрительно спросила мать.
— Так просто. На курицу похожа.
Накрашенные губы приоткрылись.
— Как на курицу?
К зеркалу повернулась и придирчиво осмотрела себя.
— На курицу! — озорно повторила Рая и закудахтала, вытянув губы.
— Глупости, — обиделась мать и взяла коробочку с тушью.
Рая ласково обняла её сзади.
— Я шучу. Тебе идёт…
Она смотрела на неё в зеркало, и мать тоже смотрела на себя — молча и почему‑то грустно. Морщинки у глаз, утолстившийся подбородок… Очнувшись, предупредила:
— Я поздно сегодня. Не жди меня, ужинай и ложись. Долго не гуляй… Да, а где ты пропадала до сих пор? — спохватилась она и, отставив руку с оттопыренным мизинцем, строго посмотрела в зеркало.
— У него, — сказала Рая. — Он заезжал за мной.
Мать медленно отвела взгляд. Поднесла к глазам спичку, но не красила, думая о своём. Никогда не спрашивала об отце, но очень все же было ей любопытно, как он там, — знала это Рая. Отрывочно и как бы мимоходом рассказывала об отцовской жизни. Ничего вроде не выдумывала, а получилось, что неважно живётся отцу на новом месте, нету согласия между ним и Веркой–диспетчером и в душе крепко жалеет он, что расстался с матерью.
Со двора долетали крики и смех — там уже играли в штандор. Как усидеть тут? Оставив уроки, выбежала на улицу.
Ивановой на площадке не было. Водил Саня. Он уже крикнул «штандор» и теперь выискивал, в кого запузырить мяч. Ближе всех стоял губастый Филя, но какой интерес кидать в него? Что Филя, что дерево… Во внука Вероники Потаповны прицелился он. Я подпрыгнул, как козёл, но Саня попал. Да и кто мог увернуться от него!
Когда мяч снова оказался у Сани, Рая умышленно не побежала далеко. Визжала и делала испуганное лицо, но Саня выбрал Уленьку Максимову, хотя та со своими глазищами стояла гораздо дальше её.
Скоро он ушел на тренировку, и игра распалась. Рая вышла за ворота.
— Как торговля, бабуся?
Старухе повезло: сразу двое покупали у неё семечки. Волновалась и спешила она, словно выстроилась длинная очередь. А когда покупатели отошли, перед нею стоял выросший из‑под земли участковый Гринчук.
Савельевна растерялась. Не спуская с милиционера испуганных глаз, закрывала дрожащими руками сумку.
Марлевый жгут выскальзывал из негнущихся пальцев. Гринчук молчал. Был он коротконогим и толстеньким. Савельевна прижала сумку к себе и с виноватым бормотанием, опираясь одной рукой о стенку, заковыляла к воротам.
— Увижу ещё — штраф! — пригрозил вслед участковый. Подозрительно оглядел Раю и важно зашагал дальше.
Через некоторое время Савельевна выглянула из ворот, затем робко пробралась на прежнее место, но открыть сумку долго не решалась.
Неторопливо вышла со двора Ника — в том же, что и вчера, темно–бордовом платье. Вокруг тонкой шеи дымилась капроновая косынка.
— Скучаешь? — бросила она Рае и опытным взглядом окинула улицу. Небрежно зачерпнула в сумке горсть семечек: Савельевна приходилась ей то ли тётей, то ли двоюродной бабушкой.
Немного семечек Ника отсыпала Рае. От неё хорошо пахло духами, губы были накрашены, и она не грызла семечки, а расщепляла их тонкими пальцами.
— На качелях хочешь? — предложила вдруг.
Рая ушам своим не верила. Ника приглашает её в парк?
— С тобой?
Ника не ответила. Насмешливо глядела она на мужчину, чтЬ проходил мимо.
— Я сейчас, — быстро прошептала Рая. — Переоденусь только. — И замолкла вопросительно.
Ника отпустила её благосклонным кивком. Рая влетела в дом, скинула сарафан, быстро и бережно надела новое платье. Взгляд задержался на флакончике духов. Не сразу решилась — может, духи эти дорогие? — но все же взяла. Намочив палец, коснулась одной щеки, другой… Когда она предстала перед Никой, та с ног до головы окинула её взглядом, улыбнулась и не сказала ни слова.
Парк располагался между улицей Ленина и Ригласом, который почти пересыхал летом. Я говорю: располагался, хотя он и поныне существует, однако, на мой теперешний взгляд, вовсе не парк это, а так — скверик. А вот тогда был парк. Чаща. Лес. Среди диких кустов сирени устраивали мы свои «штабы» и не по аллеям ходили, а осторожно пробирались по диким тропам. Рос тут «чай–молочай», темно–коричневые, величиной с горошину плоды которого состояли в основном из косточки. Сладкая, немного терпкая мякоть ровно покрывала её тонким слоем, но нам было достаточно, и весь сентябрь мы с удовольствием паслись на терпеливых деревцах. Рая — тоже, но сейчас она даже не взглянула на них, а вот Ника вдруг смешно подпрыгнула на своих тонких ногах и нагнула ветку. Осторожно, боясь размазать губы, клала в рот созревшие горошины.
— А ты не любишь?
— Так… — пожала плечами Рая. Она стояла с чуть оттопыренными руками — чтобы не помять ненароком платья.
Возле Зеленого театра было многолюдно и шумно. Молодые мужчины внимательно смотрели на Нику, а она не замечала их.
— Нехорошо что‑то, — пожаловалась она. — Шампанского переборщила вчера.
Рая на Новый год тоже пробовала шампанское — мать налила ей полбокала перед тем, как выпроводить её спать.
— Оно пенится, — сказала Рая и поморщилась. — В нем газа много.
Когда спустились к Ригласу, вспыхнули огни. Оркестр на танцплощадке уже играл, но ещё не танцевали. Уверенно лавируя, Ника пробиралась к городку аттракционов.
— Кататься, девочки? — браво спросили сзади. Двое ребят в белых рубашках с закатанными рукавами пристроились за ними. Рае они показались симпатичными, но Ника скользнула по ним холодным взглядом и отвернулась.
Подошла их очередь, и они быстро направились к освободившейся лодочке. Ника расположилась в центре. Сразу же стала она раскачивать.
Слева от них пролетали двое мужчин. Рая ужаснулась: неужели и они будут так? Впервые каталась она на настоящих качелях.
Крашеные Никины волосы развевались.
— Браво, девочки! — крикнули с той лодки. И — через секунду, проносясь обратно: — Вы и танцуете так?
Толстое, замершее в улыбочке лицо с усиками… Сидел, скрестив на груди руки, а его молчаливый товарищ раскачивал.
— Не только танцуем! — с силой приседая, отозвалась Ника.
Рая крепко сжимала поручни. Отполированный металл становился под её ладонями тёплым и влажным.
— А что ещё? — и лодки разлетелись.
— Все! — лихо ответила Ника. Косынка на тонкой шее рвалась трепещущими концами то назад, то вперёд.
— Подкалываются, — выговорила Рая.
— Почему мы вас… — И лодка с мужчинами взвилась вверх, унося конец фразы.
