Руслан Киреев - До свидания, Светополь!: Повести
— Так это же, детка, к Эмилю Харитоновичу надо. Эмиль Харитонович вызывал — не я. Позвать его тебе?
Рая отрицательно мотнула опущенной головой.
— А как же быть? Нашкодить — нашкодила, а отвечать боишься? — Она помолчала и вздохнула. — Вот горе моё. Ну обожди тут.
Трудно переступая огромными ногами, пошла в учительскую. Через минуту там забурлила скороговорка Харитона, дверь распахнулась, и он вылетел в коридор.
— Так это же не вы завизжали! Зачем голову морочить, я прекрасно слышал — это не вы завизжали…
Следом за ним поспешно двигалась на помощь Рае Мария Прокофьевна.
— Это все те же штучки! — повернувшись к ней всем корпусом, яростно сказал Харитон и погрозил кому‑то пальцем. — Выставить учителя в дураках, опозорить учителя! Учитель, видите ли, не разобрался.
— Минутку, Эмиль Харитонович, — с одышкой попросила Мария Прокофьевна. — Ты‑то почему кричала? — обратилась она к Рае.
— Не она кричала. Уж её‑то голосок я знаю, слава богу.
— Вы спиной к нам стояли.
— Ваш голос я прекрасно знаю, — не из молчаливых.
— Ну, хорошо, — примирительно сказала Мария Прокофьевна. — Ответь мне, почему ты закричала.
— Ужа увидела.
— Ужа? Какого ужа?
— Врёт она. Никакого ужа не было.
— Был уж, — упрямо сказала Рая.
Мария Прокофьевна терпеливо перевела дыхание.
— Откуда уж взялся?
— Не знаю… Принёс кто‑то.
— Вот так! — победоносно сказал Харитон, и огромный лоб его блеснул. — Я вам говорил, что это за класс.
— Ты дружишь с Ивановой? — спросила Мария Прокофьевна.
— Чего это! — Рая передёрнула плечами. — Мы даже не разговариваем.
Мария Прокофьевна размышляла, глядя на Раю.
— Кто эта Иванова? — спросила она Харитона.
— Из вновь поступивших. Отец военнослужащий. С Урала перевели.
Из учительской выглянул Циркуль.
— На проводе гороно.
Мария Прокофьевна рассеянно посмотрела на него.
— Гороно, — отчётливо повторил Циркуль.
Директор закивала. В нерешительности забегали её глаза. И туда надо было, и тут не закончила.
— Ты вот что… Ты подожди здесь, а мы с Эмилем Харитоновичем посоветуемся.
Они ушли, и их долго не было. Ничего… До победного конца будет ждать она.
Харитон вышел один — стремительный и надутый.
— Передадите родителям Ивановой. — И протянул сложенную бумажку. — А ваша мать чтоб завтра в школе была.
Рая подхватила портфель, сбежала вниз, и только здесь, укрывшись за фикусом, развернула записку. «Уважаемая т. Иванова! Ваш приход в школу необязателен». Ниже красовались подпись и число.
…Влетев в дом, распахнула шкаф, бережно и быстро достала новое платье, но, переодевшись, озадаченно замерла у зеркала. С чего вдруг явится она в этом праздничном одеянии? Не в кино же собралась… А может, как раз в кино? Ну, конечно, в кино! Она так и скажет Ивановой!
Пекло солнце, и она сразу же спарилась в шерстяном платье. Влажными пальцами сжимала записку.
В общей кухне стояли рядком покрытые клеёнкой столы. Дверь Ивановой блестела, обитая новеньким дерматином. Рая растерялась — раньше дерматина не было. Сдвинув брови, постучала, но получилось слишком тихо. Беспомощно огляделась… Звонок! В те времена это была вещь редкая — я имею в виду Светополь — и надо ли удивляться, что Рая не сразу отважилась коснуться таинственной кнопки. В комнате задребезжало, она вытянулась, как солдатик, и приготовила записку.
Дверь открыла Иванова. На ней был ситцевый халат — лёгкий, розовый, с белыми пуговками. Рая протянула записку.
— Велели передать.
И без того удивленное лицо — ясное и серьёзное — стало ещё недоуменней. Неуверенными пальцами взяла записку.
— Матери отдашь, — приказала Рая, — Харитон написал. — И повернувшись, вышла — на простор и солнце.
Это была её минута. У каждого из нас бывает такая — у старых и у молодых, у несчастных и у счастливых тоже. Сейчас, сейчас Иванова пробежит глазами записку, потом медленно перечтёт её — раз, другой и, торжествуя, кинется к матери. Это была её, Раина, минута, и мне так хочется, чтобы длилась она как можно дольше.
— С голоду околеешь, пока дождёшься тебя, — проворчала мать, беря мокрой рукой термос. Другая дежурила на кране. Зелёная струя бурно наполняла кружку. — В квартире прибери.
— Все о’кей будет! — весело отозвалась Рая. — Ты поешь.
Мать завернула кран и внимательно на неё посмотрела.
— Что это с тобой? — Цепким взглядом окинув мелочь на ладони, высыпала в тарелку. — Сто тысяч, что ли, выиграла? Следующий.
Рая засмеялась.
— Нормальная! — и выхватила из ящика горсть конфет. — Пока!
В дверях едва не столкнулась с Никиным отцом. Мрачный, с помятым лицом — трезвый. Ника говорила как‑то, что, когда отец не пьян, она боится его.
— Здрасте, дядя Ваня! — громко сказала Рая.
Он буркнул что‑то и угрюмо прошагал мимо. Повеселеет сейчас.
Дома Рая проворно убрала все, перемыла посуду, но ей этого показалось мало, и она затеяла мыть пол. Босиком, в старой материнской юбке, подол подоткнут. Полоская тряпку, услышала музыку. Медленно выпрямилась. Радио у соседей? (Как хорошо я вижу её сейчас! Замерла над ведром с мокрыми руками, взгляд устремлен в пространство, а с невыжатой тряпки капает на босые ноги вода…)
Уроков оказалось немного, и сделались они мигом. Ещё не было шести, а она уже вышла. На что надеялась она? Конечно же застать Иванову, которая наверняка караулит её, чтобы поблагодарить за записку. Но на площадке был лишь Кожух. Крупные тесные зубы засверкали в выжидательной улыбке.
— Привет…
— Здорово, — снисходительно ответила Рая. Воображает, что ему снова удастся затащить её на свой мерзкий чердак!
— Ты что? — насторожённо спросил он.
— Ничего! Такая, как всегда. А где остальные?
— Тебе кто нужен?
— Все. Только не ты.
Какой глупый вид у него!
— Ты чего? — ещё больше обеспокоился он.
Рая усмехнулась. Прошла мимо и села на скамейку спиной к нему. Нисколечко не боялась она его. Никогда больше не будет того, что он хочет, — ни с кем и никогда.
Все по–другому станет теперь… Завтра же она купит зеленую бумагу и обернёт учебники, как у Ивановой.
— Ты думаешь, я натрепался тебе? — тихо проговорил сзади Кожух.
Рая приподняла голову, но не обернулась. О чем это он?
— Пожалуйста, я хоть сейчас могу.
— Что ты можешь?
— Ну, о чем мы договаривались?
— Ни о чем я не договаривалась с тобой.
— Не притворяйся. Позавчера.
— Я не притворяюсь. На баяне, что ли?
— Могу хоть сейчас. Пожалуйста.
Рая фыркнула.
— Не нуждаюсь. Учи кого‑нибудь другого.
Он обошёл скамейку, встал перед ней, потом сел рядом, на самый краешек — чтобы не помять отутюженные брюки. Рая отодвинулась.
— Случилось что? — прошептал он. — Не бойся, скажи.
Рая глянула на него через плечо.
— С чего ты взял?
Но и ей сделалось не по себе: а что могло случиться?
— Ну, может, рассказала кому? Может, матери рассказала? Ты учти, ты сама пошла, я не тащил тебя.
Она больно закусила губу. Зачем он пристаёт к ней!
— Рая! — произнёс он и придвинулся ближе. Парикмахерской несло от него. — Узнал кто‑нибудь, да? Ты говорила кому‑нибудь?
— Отстань от меня! — И порывисто пересела на другую скамейку. Кожух — за ней, но уже не на краешек скамьи, уже как попало — забыл о брюках.
— Учти, — зло прошептал он, — тебе никто не поверит. Меня во дворе все знают, и отца, а ты… Ты уж помолчи. Все видят, как мамаша твоя…
Рая резко обернулась.
— Это не твоё дело, ясно тебе? Не твоё дело, ты у себя смотри!
— На мою смотрят, можешь не волноваться. Моя у всех на виду, а вот твоя — неизвестно. А яблочко от яблони недалеко падает, это каждый знает. Так что тебе лучше язык за зубами держать. И с Никой ты водишься, а уж Ника, будь спокойна, всем известна.
— Дурак ты, дурак, дурак! — крикнула Рая, вскочила и, плача, быстро пошла к дому.
Смеркалось. Накидка, которую она так заботливо расправляла на подушках три часа назад, смялась вся и была мокрой от слез. Ну и пусть, теперь все равно! Иванова не станет даже разговаривать с нею…
Кто‑то стучал в дверь. Мать… На ходу поправляя волосы, Рая побежала открывать.
— Что‑нибудь произошло? — степенно поинтересовалась мать. Не одна… ОН стоял за её спиной, держа перед собой руки в белоснежных манжетах, — боялся задеть примус или кухонный шкаф.
— Ничего, — ответила Рая. — Лежала. — И пошла в свою комнату. Быстро поправила постель, потрогала опухшие глаза и сразу вернулась. Иначе, знала, мать пожалует сюда с допросом. Присев у тумбочки, делала вид, будто ищет что‑то.
Мать шуршала бумагой — покупки выкладывала.
— Садись, — сказала ЕМУ. И вдруг дотронулась до Раиного плеча. — На минутку.
