Когда налетел норд-ост - Анатолий Иванович Мошковский
— Где здесь живет Егоров? — спросил отец.
— Вон, почти в плавнях.
Над трубой аккуратного домика с камышовой крышей вился дымок.
— Кажись, Егоров на месте, — сказал отец, и они вошли в калитку. Возле нее высилась куча коленчатого, похожего на бамбук камыша, заготовленного, очевидно, на топливо. Домик опрятно светился побелкой, был окружен дощатым заборчиком, двор был посыпан чистым морским песком и разноцветными ракушками.
«Странно, — подумал Павлик, — а ничего! В этом что-то есть: и здесь нужна людям красота».
Отец спросил у хозяина, работавшего на огородике, тут ли живет Игорь. Хозяин утвердительно кивнул головой и вдруг насторожился:
— Что-нибудь случилось?
— Кое-что, — сурово ответил отец, но в глазах его играло веселье.
Павлик оглядывал комнату брата. Совсем недавно он спал на этой вот койке, смотрел на эти приколотые кнопками к стене репродукции — знаменитые подсолнухи Ван Гога, тянущие ядовитые, как щупальца, лепестки, на твердые монументальные тополя Вламинка, на самолет, по воле Нисского со свистом взмывающий со взлетной полосы, видел в окне жесткую, как ножи, осоку…
— А вы кто ему будете? — осторожно спросил хозяин.
— Да так. Знакомые. Родители просили проведать. Ну, простите нас… Пока. Может, скоро встретимся. — Отец протянул хозяину руку, чистую, аккуратную, с тщательно остриженными и подправленными ногтями.
Глава 4
НА ФЕЛЮГЕ
Уехать из Шаранова оказалось непросто. «Байкал» они проспали: он ушел в пять утра. Зато фелюга, стоявшая у колхозного причала, неподалеку от моста, не торопилась: не было моториста.
Павлик с отцом устали от ожидания. Отец пристроился на тюках лиловых сетей и со скучающим видом смотрел на Дунаец — рукав Дуная, рассекавший Шараново на две части.
А Павлик не скучал. Он приглядывался к двум девчонкам — Верке и Марьке. Они сидели на борту, грызли семечки, фыркая, перешептывались о чем-то и косились на него. «Дурочки, — беззлобно подумал Павлик, — а ведь им лет по одиннадцать».
Бойкая женщина в белом платке — мать Верки — нападала на шкипера фелюги — Филата.
— Ну где ж Серега? Тут люди ждут, а он… Креста на нем нету!
— Тише, Поля. Прибудет вскорости, — успокаивал ее Филат.
Он был в черной рубахе и штанах, заправленных в старые, изломанные в подъеме кирзовые сапоги. Скуластое лицо его, сожженное солнцем, было ненамного светлей рубахи и сапог.
— В «Буфете» пропадает али жинку никак не доцелует? — не отставала тетя Поля.
— А разве это не дело?
— Я тебе! — Тетя Поля сунула в рубку машинного отделения, где скрывался от солнца Филат, жилистый кулак. — Девки совсем скисли, а им мазать сегодня!
«Что они будут мазать?» — подумал Павлик и посмотрел на большую лодку, стоявшую рядом: в ней на охапках сена и рогожах лежали несколько женщин, низко повязанных платочками. Лодка канатом была прицеплена к фелюге.
Но больше всего приковывал взгляд Павлика Витька — крепкий парень в ковбойке навыпуск, с загорелым лицом. Он расхаживал по причалу и ногой сшибал в воду комья грязи и щепки. У него была круглая, бугроватая голова и острый взгляд. И по одежде и по лицу Витька ничем не отличался от москвичей его лет. В его походке, в том, как он для солидности и форса слегка сутулился, чувствовалась независимость.
Из-под моста стремительно вылетел катер с пограничным флажком на корме.
— Пап, смотри, смотри! — закричал Павлик и показал рукой на ту сторону Дунайца, где были причалы рыбозавода. Маленький подъемный краник «Пионер» за хвост вытаскивал из лодки гигантскую рыбину.
Все, кто был на фелюге, повернулись на его крик. Витька, все еще лениво расхаживавший по причалу, сплюнул в воду:
— Хреновая. Килограммчиков сто, больше не потянет.
Павлик с уважением посмотрел на него. Ого! Значит, он и побольше видел!
— Скажите, пожалуйста, а какая это рыба? — спросил Павлик.
Витька уколол его взглядом, ноздри иронически шевельнулись:
— Белугой зовется, — и снова тоскующе заходил по причалу.
Отец посмотрел на рыбину — кран уже опустил ее на тележку — и покачал головой.
— Пап, — Павлик тронул ободранный по углам чемодан, — достанем альбомы. Такая натура пропадает.
Отец зевнул.
— Успеем еще. Не на день приехали.
Внезапно Павлик оглох от пронзительного крика:
— Давай сюда хлеб! На Широком с голодухи мрут, а вы тут зажрались!
На мосту остановилась машина — фургон с хлебом.
— Сорок буханок под накладную! Слыхал? — не унималась тетя Поля.
Шофер прокричал что-то, дал задний ход, и скоро ворота правленческого двора, выходящие к причалу, отворились, и к фелюге задом сползла машина. Тетя Поля с Веркой и Марькой стали выгружать круглые, вкусно пахнущие, поджаристые хлебы, а шофер стоял у кабины и считал.
От одной буханки Витька отщипнул большой кусок и сунул в рот.
— Я тебе! — тетя Поля замахнулась на него.
Витька отскочил.
— И на ларек хватит, и на меня!
Хлебы уложили на разостланный брезент, и машина уехала.
Наконец пришел голубоглазый Серега-моторист в белой рубахе с закатанными рукавами, в берете с колечком, лихо надвинутым на лоб, и фелюга отвалила, вылетела в Дунай и пошла не вниз, не к морю, а в противоположную сторону, к пристани.
Филат подошел к отцу:
— Ваш паспорт… На заставу надо…
Прихватив судовой журнал, спрыгнул на берег и побежал к порту.
Витька, в одиночестве сидевший на носу, зевнул:
— Опять морока с отходом… Скорей бы, черт побери, убрали все эти границы: жить людям не дают. Осточертело!
Полчаса, наверно, проторчали они в порту, пока не увидели бегущего Филата.
— Ты чего там? С тещей конфликтовал? — спросил Витька. — На пол-литра клянчил? Подохнуть можно.
— Жаль, тебя со мной не было, убедил бы портнадзор, что фелюга и лодка не перегружены пассажирами… Теперь тебя брать буду.
— Давно пора, — Витька потянулся.
Серега исчез в машинном, двигатель затарахтел.
Странное дело, но с этой шаткой рыбацкой фелюги берега казались не совсем такими, как со «Спутника». А может, они сами в этих местах, ближе к устью, изменились?
Справа по-прежнему шла Румыния в вербах и лугах, в кучах срезанного камыша и редких домиках. Слева тянулись бесконечно заболоченные, принадлежавшие нам острова. Павлику казалось, что вся человеческая жизнь осталась позади. Впереди только плавни, мели и море. Но где-то там был рыбоприемный пункт и поселок, где живут рыбаки и его родной брат…
Отъезд Игоря был полной неожиданностью для Павлика.
Как-то вечером, когда все были в сборе и, позвякивая серебряными ложечками, пили на кухне чай с тортом «Прага», Игорь все время до того молчавший, сказал:
— Скоро я уезжаю.
Никто этим словам не придал значения.
— На этюды? — вяло спросил отец. — Разве ты уже не охладел к ним?
Было время, когда
