Роман Ким - Девушка из Хиросимы
Машина с офицерами повернула назад. Полицейские тоже стали отходить назад и, дойдя до исходной позиции, остановились. Немного спустя громкоговорители объявили об окончании тревоги.
— Психическая атака отбита! — воскликнул Икетани и встал.
Гэт бак! Кип аут! — крикнул Ириэ.
Между рядами сидящих пробиралась Инэко, держа подмышкой кипу газет, с холщовой сумкой на плече. Она выкрикивала звонким голосом:
— «Красное знамя»! «Друг крестьянина»! Сборник стихов «Папоротник»! Песенники!
Сумико окликнула ее. Подойдя к Сумико, Инэко села на траву. Уголки губ у нее опустились, она сделала такое лицо, словно собиралась заплакать.
— Беда… — прошептала она. — Сейчас кто–то приехал с соевого завода и сказал, что вчера на станции около их завода громилы напали на агитбригаду… избили Рютяна и других и передали полиции…
Сумико закусила губу и стала щипать шею дрожащими пальцами.
— Еще точно неизвестно, — добавила Инэко. — Ясаку говорит, что надо проверить эти сведения. Может быть, враки.
Громкоговорители объявили:
— Сегодня в семь часов вечера перед школой состоится доклад товарища Цумото из коммунистического агитационного отряда о борьбе жителей острова Осима против американской военной базы. После доклада выступит ансамбль песни и танца отряда борьбы за национальную независимость, только что прибывшего с Хоккайдо…
Когда стихли аплодисменты, громкоговорители передали извещение о том, что первая и четвертая культбригады союза молодежи должны немедленна собраться у колодца на южной окраине Старого поселка.
Ириэ вскочил, захлопал в ладоши и скомандовал:
— Четвертая бригада, за мной!
з
Культбригада Ириэ разделилась на несколько маленьких групп. Сумико и Мацуко получили приказ направиться с бумажным театром в поселок за Двугорбой горой. После представления они должны были раздать зрителям листовки комитета борьбы.
Они решили пойти в субботу. В этот день кончалась трехдневная стачка солидарности цементников, и в понедельник утром Мацуко должна была поехать на работу.
— Уезжать нельзя… — сказала она и кивнула в сторону белых палаток у шоссе. — Попрошу врачей, чтобы нашли у меня какую–нибудь болезнь и написали бумажку. И возьму отпуск по болез*ни за свой счет. А если уволят… не подохну.
Они пошли за листовками в штаб культбригад, помещавшийся в домике Комао в Старом поселке. Перед калиткой стоял дружинник с палкой. У плетня толпились дети, заглядывая во двор дома. На другой стороне улицы через несколько домов находилась деревенская управа — дом школьного типа с длинными окнами, с крышей из сосновой коры и флагштоком.
Посередине двора работали рисовальщики, усевшись вокруг большого листа бумаги, наклеенного на раму. Один рисовал рогожное знамя, другой писал буквы на знамени, третий раскрашивал фигуру сидящего дружинника, четвертый набрасывал углем еще какую–то фигуру. В углу двора сколачивали транспаранты и передавали тем, кто писал буквы разны–ми красками.
Готовые плакаты и транспаранты лежали на полу открытой веранды. Один из плакатов висел на доске. На нем пока что была набросана углем только длинная физиономия с широким носом и тонкими усиками, свешивающимися вниз. Перед рисунком сидели на корточках Цумото в куртке, измазанной краской, и маленький Комао в одних трусиках, с зелеными и красными пятнами на груди и на спине, но на лице у него под глазом была не краска, а большой синяк. Цумото восторгался наброском:
— Вот это здорово… вылитый Югэ! Пустим на конвейер. — Он крикнул рисовальщикам, сидевшим посередине двора: — Сейчас начнем размножать эту штуку! Хаяно, ты бери голову, а насчет остального сейчас придумаем.
На груди надо непременно депутатский значок с хризантемой, — сказал Комао. — Я буду рисовать значок.
К плетню подъехал велосипедист в каскетке и с утиральником на шее.
— Уже расклеили все, — сказал он. — Сейчас поедем к железнодорожному мосту. Материал скоро будет?
Уже готов, — Цумото вытер лоб тыльной стороной руки. — Кацу Гэнго перешел на поточный метод. Видишь, три конвейера работают. А сейчас пустим портрет Югэ.
Надо успеть расклеить до его приезда, — сказал велосипедист.
Комао вынес из дома несколько пачек листовок и передал их велосипедисту, одну пачку вручил Мацуко.
Узнав о том, что Мацуко и Сумико идут в поселок Кумой, Цумото рассердился. Неужели Ириэ не знает, что в этом поселке неважная обстановка? Туда уже ездили ребята расклеивать бюллетени и нарвались на фашистских молодчиков, еле ноги унесли, а в Комао попали из рогатки, хорошо, что поехали на велосипедах. Во всяком случае, девчат посылать туда нельзя.
— Мы сами выбрали этот поселок, потому что близко. — Мацуко скользнула взглядом по щупленькой фигуре Комао. — А если всего бояться, то надо сидеть дома.
Цумото усмехнулся.
— Все жители этого поселка носят одну и ту же фамилию и считают себя потомками какого–то божества…
Кажется, Исотакеруноками, — сказал Комао, — в честь этого бога есть храм на острове Садо. Насчет бога ничего не знаю, а его потомки… порядочные скоты.
Он осторожно провел рукой под распухшим глазом.
— Умеете быстро бегать? — спросил Цумото. — Вам это может больше пригодиться, чем каратэ.
Мацуко дернула плечом и пробормотала что–то. Цумото вдруг сердито нахмурился.
— Я не шучу. Из этого поселка многие парни пошли в охранный корпус, а жителей приструнили эти сволочи из шайки громил. Они с вами не будут цацкаться. Ты слишком легко на все смотришь. Думаешь, возникла линия Мира, и все в порядке? А ты знаешь, что вчера ночью громилы напали на дом матери Ясуд–зи. Они узнали, что там собрался комитет борьбы. И среди этих громил были парни из Старого поселка. Кое у кого из дружинников уже начались колебания. Стали поговаривать, что дело затягивается, все равно, мол, правительство не одолеешь… и старики пугают все время.
Если’нападут, удирайте, — сказал Комао. — А лучше направились бы в какую–нибудь другую деревню…
Мацуко молча повернулась и пошла к калитке. Сумико тихо спросила у Цумото:
— Это правда, что арестовали наших у соевого завода?
Напали фашисты, но наши отбились и удрали. — Цумото коснулся пальцем плеча Сумико. — Смотри, будь осторожна. В случае чего не стесняйся, беги. Поняла?
Сумико, сморщив нос, улыбнулась.
— Пойду налегке, без пальто. А в шароварах я быстро бегаю.
Поселок находился на западном склоне Двугорбой горы, недалеко от линии железной дороги. За поселком виднелись квадратики и треугольники участшз, поднимавшихся уступами вверх по склону. Вдоль железнодорожной насыпи между соснами выстроились рекламные щиты. На самом большом из них были нарисованы черепахи, пьющие сакэ из чашек. Надпись гласила: «Таблетки «Нестон» укрепляют печень и устраняют все неприятные последствия пьянства. Пьяницам обеспечено долголетие!»
— Черепахи здорово нарисованы, — похвалила Сумико.
Хорошо было бы здесь поставить наши большие плакаты, — оказала Мацуко. — Надо сказать Цумото.
Они пошли по узкай проселочной дороге, окаймленной липами. На той стороне оврага за сосновым бором виднелись красные деревянные ворота, обмотанные соломенными веревками.
— Там, наверно, часовня этого самого бога… родоначальника поселка, — сказала Мацуко.
У входа в поселок они прочитали на дощечке, прибитой к столбу:
Предупреждение Красных просим не входить. Наши дела уладим мы сами, не суйтесь. Если придете, вышвырнем.
Содружество чистого сердца
Они молча переглянулись. Мацуко стряхнула пыль с шаровар и подтянула ящик, висевший за спиной. Сумико оправила халат, заправленный в шаровары, и проверила соломенные тесемки на лаптях.
Они прошли по улице до пригорка, где стоял домик с бочонками, сушившимися на камышовой крыше, и глинобитный амбар. Поставив ящик под персиковым деревом, сели на траву. Мацуко заиграла на губной гармошке, а Сумико стала выкрикивать:
— Начина–е–ем представ л е — ени е бума жного театра! Покажем пьесу детям! И взрослых тоже просим пожаловать! На–чина–аем!
Сейчас же стали сбегаться дети. Вслед за ними подошли женщины с детьми на закорках.
Они обступили полукругом ящик, на котором Сумико поставила раму с первой картинкой.
Как только Мацуко перестала играть на губной гармошке, Сумико заговорила медленно, нараспев:
— Вот это Букити, молодой веселый человек.
Его выгнали с завода, и он ищет работу, идет по дороге. Весна пришла, уже отцвели вишни, теперь цветут персиковые деревья, как у вас в деревне.
Мацуко, сидя за спиной Сумико, засвистела и защелкала языком.
— Щебечут птички в бамбуковой чаше. Букити тоже запел: «Со–ора доккой, доккой на! Со–ора доккой, доккой на!» А небо–то какое чистое! Японское небо…
