Дмитрий Яблонский - Таежный бурелом
И оттого, что с волей, наконец, установлена связь, оба повеселели. Настала ночь, но сна не было.
— Знаешь, Гриша, давай воззвание писать к владивостокской молодежи. Кстати, испытаем связного.
Суханов достал кусок графита, стал царапать на носовом платке.
Взвешивая каждое слово, экономя место, он писал «Воззвание Владивостокского Совета к русской молодежи Дальнего Востока».
Буква за буквой, слово за словом рождался призыв.
«Товарищи! Революционная молодежь Приморья! Ваша задача — разрушать тыл интервентов. Вы должны мешать продвижению поездов с войсками…»
Тихо, без обычного грохота открылась тюремная дверь. Вошел молодой казак в папахе с желтым верхом, в погонах подхорунжего, с четырьмя георгиевскими крестами. Из руки Суханова выпал графит. Маслов скомкал в пальцах носовой платок.
Подхорунжий усмехнулся.
— Нужна помощь? На меня рассчитывайте.
Он говорил горячим быстрым шепотом.
— Ты что, сдурел, паря? — озлился Маслов, сжимая кулаки.
— Не бойтесь, спят все — самое время.
Маслов оглядел статного подхорунжего.
— Волчья душа в тебе. Сам суди: порядочному человеку разве место в тюрьме? Знаем мы вашего брата!
— Ранен я был, вот начальство и послало сюда. Охрану несет команда выздоравливающих, а скоро на фронт… Документы уже готовят…
— Проваливай, проваливай, паря, — угрюмо посоветовал Маслов.
Подхорунжий невольно сделал шаг назад: столько презрения и гнева увидел он в его глазах.
— Не верите? Ведь я тоже русский…
Горло подхорунжего перехватила спазма.
Суханов вглядывался в лицо казака.
— Не обижайся, сам знаешь, какое время.
— Оно так, но доносчиком никогда не был. Все-таки поимейте в виду. Борис я Кожов — из Гленовской станицы. Пригожусь. Который день прислушиваюсь к вашим разговорам, тоска гложет, очи на лоб вылазят.
Рука подхорунжего сжала эфес клинка.
— Сестренку Нинку японцы повесили…
— За что?
Подхорунжий пожал плечами, не ответил.
— Эх, уж теперь-то моя шашка умоется в их крови…
Глаза казака зловеще сверкали.
Суханов переглянулся с Масловым, сказал:
— Вот если бы в баню, заела вошь… ну и бумаги бы…
— Устрою, завтра сведут. Все сделаю.
Подхорунжий захлопнул двери, забренчал ключами.
Вечером он повел арестованных в баню. В раздевалке их встретил старый китаец с седой косой. Он вполголоса сказал:
— Моя Цао Ди-сю! Вошка надо жарить?
Суханов показал глазами на гимнастерку. Китаец кивнул головой и, забрав грязное белье, ушел.
На следующую ночь подхорунжий снова пришел, принес бумагу и карандаш. Он рассказал о забастовке. Бастующие требовали освобождения депутатов Совета.
— Что делается во Владивостоке — не рассказать: как в котле бурлящем все прет через край. Попы молебны служат, а японцы на улицу нос боятся высунуть.
Казак вынул из кармана пачку махорки. Курили жадно, пока цигарки не стали жечь пальцы.
— Ухожу я, невмоготу, а следа нет… — сказал Кожов.
— Ищи и найдешь! По готовому следу настоящий охотник не ходит, — заметил Суханов.
— Это верно! Ну покедова, жив буду — встретимся.
— Помни одно: хочешь служить народу — действуй с умом и пользой. А так сгинешь без толку.
Через несколько дней правительство Дербера обнародовало решение об освобождении председателя Владивостокского Совета Суханова. Подкошенный туберкулезом, почти умирающий большевик не казался оккупационным властям опасным. Вместе с тем власти сочли нужным пойти на этот шаг, чтобы не вызывать излишнего озлобления у населения города.
ГЛАВА 33
Утренний ветерок рассеял туман, накрывший скалистые берега, брызнули лучи яркого летнего солнца.
Андрей, сидевший на берегу, отложил книгу. Огляделся кругом, поразился произошедшей вокруг перемене. Недавно еще хмурое небо теперь сияло нежной голубизной.
Сбросил на камни одежду, растянулся на горячем песке. Он ждал.
С отвесной скалы покатился гравий. С обрыва, цепляясь за карнизы и уступы скал, спускался какой-то человек, одетый в бархатную поддевку, как приказчик. Андрей увидел его, но не переменил положения, не поднялся навстречу. Только придвинул к себе брюки, где в кармане лежал браунинг.
— Здравствуй. Ты молотобоец? Нож не откуешь? — спросил незнакомец.
— На заводе запретили ножи ковать, — ответил Андрей. — Вот держи мой складешек, сгодится.
Андрей протянул незнакомцу свой перочинный нож. Незнакомец осмотрел нож и, оглянувшись по сторонам, сдернув с головы парик, вынул крохотный восковой шарик.
— Здесь моя явка.
— Из Москвы? Кушнарев? — спросил Коваль.
— Тише.
Кушнарев сжал ему руку. Они легли рядом.
— Вот разные бумаги. Тут же и проект Устава и программы Российского Коммунистического Союза Молодежи, — Кушнарев протянул книгу Толстого «Князь Серебряный», — вечером расшифруем.
Андрей не сводил с Кушнарева глаз.
— Сам понимаешь, — рассказывал курьер Центрального Комитета РКП (б), — ни через Пекин, ни через Нью-Йорк такие документы послать нельзя. Долго решали, как быть… В Москве сейчас ведется подготовка к Всероссийскому съезду коммунистической молодежи. Решено послать специальных агентов и на Дальний Восток. А ты представляешь, как это сделать? Три тысячи верст железнодорожной магистрали захвачены врагом. Двое погибли в пути; один курьер схвачен сразу за Уралом, другой добрался до Иркутска и там его на конспиративной квартире предали… Кострова я видел в Никольске-Уссурийске, он дал пароль и указал на квартиру Чубатого. Ну вот, под видом скупщика кож для американской фирмы и разыскиваю тебя.
— У Фрола Чубатого был?
— С него и начал. Да старик хитер — ничего от него не добьешься. Другие подсказали. Сегодня с утра слежу за тобой.
Перед ними, под пологим скатом прибрежной полосы, плескалось море.
— Давай выкупаемся…
Андрей заплыл далеко в море, а Кушнарев хлюпался около берега, с опаской поглядывая на сизых крабов, щелкающих клешнями.
— Теперь все ясно, — одеваясь, радовался Андрей, — даже Устав и программа есть. Удачный денек! Здесь останешься? Работы позарез!
— Нет, не могу. Меня ждут с докладом о положении на Уссурийском фронте и еще с кое-какой информацией. Я зря времени не терял, остановка только за тобой.
— А как будешь добираться?
— Ничего, теперь обвык.
Фрол Гордеевич, узнав от Коваля о приезде Кушнарева, расстроился.
— Старый хрыч, язви тя, — весь вечер ворчал он, — дряхлеть стал, волчья сыть! Ведь толковал он мне про Митрича, да нет, думаю, травленого волка на стрихнине не проведешь.
Ночью пришел Кушнарев. Стали листать страницы «Князя Серебряного». Кушнарев расшифровывал, Андрей записывал.
На рассвете Кушнарев попрощался с Ковалем.
— Ну, спасибо тебе! Вооружил ты нас отличным оружием. Теперь легче будет, а то как в потемках, — взволнованно говорил Андрей, обнимая Кушнарева.
— Дело общее. Одним воздухом дышим…
Для Андрея настали горячие дни. Разрозненные союзы и кружки молодежи оккупированного Приморья объединялись в единый молодежный коммунистический союз.
Много раньше, до приезда Кушнарева, решение VI съезда партии «О работе среди молодежи» всколыхнуло города и села обширной дальневосточной окраины России. Возникали различные кружки и союзы: «Красные коммунисты», «Молодые коммунары», «Союз по уничтожению контрреволюции и прочей гидры», «На страже революции». В отличие от буржуазных объединений молодежи эти часто обособленные, стихийно возникающие в самых отдаленных уголках организации, не имея еще программы, единодушно признавали Октябрьскую революцию и советскую власть. В кружках изучались проникающие через линию фронта статьи Ленина.
Андрей стал собираться в дальнюю дорогу. Надо было проехать по деревням всей приморской полосы. В первую очередь ему предстояло провести съезд сельскохозяйственных рабочих в Казанке. В этом селе находился наиболее крупный союз молодежи. Туда после сдачи Владивостока отступил и Тихон Ожогин со своими бойцами. Но вскоре, после того как он появился в селе и был создан союз «Молодых коммунаров», кто-то предал их. Начались аресты. Молодые коммунары ушли в тайгу. Так образовалась первая в крае таежная коммуна.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА 1
Под кленами и дубами ютились землянки и шалаши, дымили костры. В котлах кипела похлебка. Стояли телеги с задранными вверх оглоблями. На оглоблях висели потники, уздечки, седла. Отмахиваясь от овода хвостами, у коновязей стояли лошади. Над одной из крытых дерном землянок развевался красный флаг. У входа торчал пулемет.
