Дмитрий Яблонский - Таежный бурелом
— Не троньте!
— Вот как?
— Будь покорной. С тобой сиятельный маркиз разговаривает, — строго заметил майор Ногайе и ткнул девушку пальцем в грудь.
— Не понимаю по-японски.
— Вызвать переводчика.
Мицубиси не разговаривал по-русски, когда у него было плохое настроение.
Вошла Вера, присела за столик, стоявший у изразцового камина.
— Чем занимаетесь? Кто ваши родители? Фамилия? — начал спрашивать Мицубиси.
— Ученица седьмого класса женской гимназии. Папа убит в германскую войну, мама в станице… Зовут меня Ниной, фамилия Кожова. Мой брат Борис Кожов — герой русско-германской войны, георгиевский кавалер…
— Сколько лет?
— Осенью будет семнадцать.
— Нет, барышня, семнадцать вам никогда не будет! Вы совершили убийство японского офицера и в назидание другим вас повесят.
Нина Кожова вскрикнула.
В пальцах Веры хрустнула роговая шпилька.
— Вас ожидает смерть! — повторил маркиз.
— Боже мой… За что?
— Вы убили японского офицера.
— Господин полковник, лейтенант сам виноват: он лез ко мне, рвал на мне платье… — Девушка смутилась и замолчала.
— Расскажите все подробно.
— Вот этот господин, — указала девушка на майора Ногайе, — отправил нас в гостиницу «Тихий океан». Сначала было все хорошо. Офицеры танцевали и пили вино, а потом…
Девушка вспыхнула и поникла белокурой головой.
— Осмелюсь доложить, сиятельный маркиз. Лейтенант Исия хотел поцеловать ее. Она оттолкнула его. Он схватил ее за косы, а девка всадила ему столовый нож в горло… — затараторил майор Ногайе.
— Так было?
— Так, — устало ответила девушка и, глядя с мольбой на полковника, добавила: — Он был пьяный… Я уговаривала его, умоляла на коленях… Я не виновата… Я защищала свою честь.
— Думаете, жизнь японского офицера дешевле вашей чести? — зачастил майор Ногайе. — Вы русская девка, наши требования для вас закон. Лейтенант Исия честь вам оказывал…
— Вы, доктор, говорите непонятное, — сдерживая рыдания, отозвалась девушка.
Мицубиси подумал. Усмехнувшись, предложил:
— Хорошо. Я сохраню вам жизнь, но при условии. Во-первых, спать с японскими офицерами вы все-таки будете, и, во-вторых, вы приведете к майору двадцать своих подруг из гимназии. Хорошо?
Девушка долго не могла осмыслить предложения полковника. Ее умоляющий взгляд остановился на русской переводчице. Вера стойко выдержала этот взгляд.
— Какое великодушие, сиятельный маркиз! — восхитился майор Ногайе. Он взял девушку за руку.
— Мерзавец! — девушка с отвращением выдернула свои пальцы из липкой ладони. — Все вы мерзавцы!
— Подумайте! Вас повесят.
— Знаю! — Девушка шагнула к маркизу и дрожащим голосом тихо сказала: — Лучше смерть, чем позор!
Маркиз позвонил. Вошел конвой. Девушку увели в тюрьму.
Вздрагивая, Вера торопливо собрала бумаги. Как жестоки эти люди!
К ней подошел Мицубиси.
— Вера Владимировна, не узнаете?
Мицубиси поцеловал ее руку.
— Мы виделись в вашем доме в день ангела генерала в шестнадцатом году. Я же вручал ему орден Восходящей звезды.
— Ах, да! — веселым тоном, который ей с трудом давался, воскликнула Вера. — У вас хорошая память, господин маркиз!
— Память не притупляется, если глаза хоть один раз замечают совершенную вазу.
Вера улыбнулась и вышла.
На следующий день Нину Кожову казнили.
ГЛАВА 31
Вера поливала цветочные клумбы.
Какой-то парень медленно шел вдоль узорчатой ограды, раз-другой искоса посмотрел на девушку.
— Мне нужна черная китайская роза! — обронил парень, проходя мимо девушки.
Вера бросила на прохожего быстрый взгляд. В руках у него был букет лесных фиалок. Ресницы Веры дрогнули.
— Здесь ничего не продается…
— Ах, вот как, — обрадовался прохожий, услышав этот ответ, — тогда я подарю вам эти цветы.
Он перебросил фиалки через ограду. Вера вынула из букета свернутый трубочкой листок, и тотчас же швырнула цветы обратно.
— Мне не нужны ваши цветы.
— Не сердитесь, барышня. Скажите, где можно купить черные китайские розы?
— В оранжерее Сухитина.
Парень облегченно вздохнул: наконец-то после долгих поисков связь установлена.
Вера поставила лейку. Охваченная нетерпением, присела на скамейку, прочитала записку. В ней было четыре слова: «Ваши розы нужны Андрею». Сомнений не было. Это тот человек, о котором ей говорили. Она сделала знак пройти через калитку.
— Я так вас ждала! Как отец? Что с ним?
— Здравствуйте. Давайте знакомиться. Андрей Ковальский.
И он скупо рассказывал о Дубровине, о моряках, о битве за Владивосток.
— И все-таки отступаем, — с горечью сказала Вера. — Много людей погибло…
— Не отступаем. Отходим кормой назад. Так сказал боцман Коренной.
— Коренной? — удивилась Вера. — Он здесь?
— Ранен…
Вера наклонила голову.
— Гаврило Тимофеевич для нас близкий человек. Если бы не он, кто знает, что было бы с отцом в плену.
— Боцман крепче мореного дуба, не сдаст.
Оба поднялись со скамейки.
Переходя от клумбы к клумбе, делая вид, что рассказывает о цветах, Вера знакомила Коваля с последними событиями.
Слушая, Андрей засмотрелся на девушку.
— Трудно вам? — участливо спросил он.
Вера промолчала, сорвала пунцовую розу.
— Возьмите.
Коваль взял розу, простился, направился к калитке. Тревога за девушку охватила его. Не ошиблись ли товарищи, справится ли она, устоит ли? Такая нежная…
Проводив гостя, Вера заглянула в домик Кузьмича, где устроила спасенного юношу — красногвардейца Леньку Клеста.
— Лучше тебе, Леня? — спросила Вера.
— В лучшем виде все заживет, — весело отозвался Ленька Клест.
Пришедшая к раненому Агния Ильинична выпроводила дочь за дверь и стала кормить бойца бульоном.
ГЛАВА 32
На рассвете пробуждается городская тюрьма. Скрипят двери, из камер в коридор, из коридора на крутые винтообразные лестницы тянутся озябшие, исхудавшие арестанты с ведрами и ушатами.
Суханова поместили в тесной одиночной камере. Через несколько дней сюда же посадили Маслова — молодого рабочего с минного завода. Суханов хорошо знал его.
Маслов искоса посматривал на председателя Совета. Болезнь его быстро развивалась. «Удивительный человек», — подумал Маслов. Он не видел его унылым, опустошенным: все время находит для себя занятие. Вот сейчас собирается кормить голубей.
— Дай-ка хлебца.
Маслов не без сожаления протянул кусочек овсяного хлеба, треть их запаса до следующего утра.
— Гули, гули, гули! — позвал Суханов.
С крыши слетела голубка, стала склевывать крошки из протянутой за решетку руки.
— О себе бы подумал, — проворчал Маслов.
— А тебе, Гриша, крошек жалко?
— Не о себе думаю…
— А ты полагаешь, единственное счастье в еде? — поглядывая на сидящую на подоконнике голубку, спросил Суханов. — Счастье и в смехе, и в песне, и вот в голубях…
— Ну, пошел философствовать! — буркнул Маслов. — Оплошал ты. Без тебя трудно сейчас на воле…
Суханов закашлялся, сплюнул в парашу сгустки крови.
— Кусочек бы льда — горит внутри, — простонал он, растирая ладонью грудь.
Маслов уложил его на доски железной кровати, скатав пальто, подложил под голову. Затем подошел к двери, постучал:
— Эй, кто там?
Приоткрылся волчок.
— Передай начальнику, если сейчас же здесь не будет доктор, — объявим голодовку.
Только к вечеру появился доктор, осмотрел больного, покачал головой. С этого дня положение арестованного несколько улучшилось: появилось молоко, лекарства, по утрам забегал фельдшер.
Как-то вечером завизжал в ржавом замке ключ, распахнулась обитая железом дверь.
— Суханов, на свидание!
Его ввели в комнату для свиданий.
— Костя, родной мой! — Золотоволосая девушка, которую Суханов видел впервые, покрыла его лицо поцелуями. — Меня звать Наташа, — одними губами шепнула она.
— Близко стоять нельзя! — крикнул надзиратель.
Наташа сунула Суханову носовой платок.
— В теплой воде смочите.
В камере Суханов положил платок в миску с теплой водой. Маслов спиной заслонил волчок. Медленно проступали фразы, написанные бисерным почерком. Суханов перечитывал, запоминал каждое слово, каждую фразу. После этого вынул из воды платок и, по мере того как тот подсыхал, фразы одна за другой исчезали.
— Техника… — рассмеялся Суханов.
Маслов сел на кровать. Суханов вполголоса передал ему текст письма. В нем сообщалось о мерах, предпринимаемых подпольем для их освобождения, и самое важное: фамилия коммуниста, работающего в тюремной прачечной, — Цао Ди-сю и пароль.
