Тихая заводь - Владимир Федорович Попов
Острое сожаление о содеянном пронзило его. Не тишь заупокойная нужна ему сейчас, а наполненная смыслом круговерть заводских дел, не чужие, незнакомые люди, а коллектив, к которому привык, с которым сжился. Так что? Сделал опрометчивый шаг, наглупил? Да, глупо, пожалуй, было сорваться с родных мест и, не мудрствуя лукаво, бежать куда повелит судьба, хоть к черту на кулички, только из-за того, что один-единственный человек, пусть самый близкий, разлюбил его. Дорого придется заплатить за свою бесшабашную горячность, за скоропалительное решение. Вспомнились недоуменные лица людей, с которыми успел попрощаться, вопросы, на которые не мог ответить. Что они подумали о нем? Получил диплом инженера — пустился делать карьеру? Так он и без диплома работал помощником начальника цеха — и какого! Современного, оборудованного по последнему слову техники. В его ведении было шесть трехсоттонных печей, каждая из которых давала металла в четыре раза больше, чем весь этот захудалый заводишко. Там, в том цехе, помимо технологических задач ему приходилось решать и задачи оперативные, походившие по своей сложности на игру в шахматы, — все возможные варианты нужно продумать и рассчитать наперед.
А какие задачи придется ему решать здесь? Здесь можно одичать, опуститься, потерять квалификацию. Нет, бежать от этой дремучести, бежать…
Николай так погрузился в свое отчаяние, что не заметил проехавшую мимо пролетку и не сразу понял, что его окликнули. Оглянулся. Из пролетки ему махал рукой Кроханов.
Это был уже не тот Кроханов, которого помнил Николай. Он пополнел, поважнел и выглядел далеко не таким миролюбивым, каким казался прежде. Красивое лицо его, на котором все еще молодецки горела пронзительная синева глаз, выражало надменность.
— Что-то ты ко мне не торопишься, — неприязненно произнес он вместо ответного приветствия.
— Решил оглядеться, — замялся Николай.
— Это успеется. Давай-ка в кадры, потом ко мне. Я скоро вернусь.
«Поднесла нелегкая… — подосадовал Николай. — Теперь, хочешь не хочешь, придется зайти». Проводив глазами пролетку, за которой тянулся длинный шлейф пыли, Николай зашагал в заводоуправление.
Весь штат отдела кадров состоял из двух человек, да и тем, видно, делать было нечего. Впрочем, и сами они этого не скрывали. Мумифицированный хилогрудый мужчина пенсионного возраста не оторвался от газеты, когда вошел Николай, и девушка с пепельной косой и пылающими от избытка здоровья щеками невозмутимо продолжала вязать, словно это входило в круг ее обязанностей.
Когда Николай назвал себя, лицо кадровика не отразило даже естественного любопытства.
— Документы, — жестко потребовал он, как будто перед ним стоял задержанный преступник. Увидев, что посетитель не торопится выполнить требование, отрывисто пояснил: — Направление, трудовую книжку, паспорт.
Николай изучающе рассмотрел рьяного служаку. Изъеденное оспинами лицо, лисий нос, линялые, отжившие, лишенные выражения глаза.
— Я еще не решил, останусь ли.
— Чего ж тогда пожаловали, скажите на милость?
— Выяснить условия.
Кадровик выбросил перед собой руку, с начальственной суровостью посмотрел на Балатьева.
— Ваш паспорт. С кем я разговариваю?
Как пожалел потом Николай, что выполнил эту, казалось бы, невинную просьбу.
Получив паспорт, кадровик педантично просмотрел его листок за листком, положил перед собой на стол и молниеносным движением влепил жирный прямоугольник «принят».
— Оперативны вы однако… — сквозь зубы процедил Николай, взбешенный тем, что его так ловко провели, — с такой отметкой куда сунешься?
Расписавшись и поставив дату, кадровик вернул паспорт владельцу, с внутренним ликованием отозвавшись:
— Опыт-с, молодой человек. Опыт-с. Сюда так просто не заманишь, а инженеров у нас, да еще со стажем практической работы, меньше чем пальцев на руке. Теперь выговаривать условия идите к директору.
«Мальчишка, недоумок, и тут попался на крючок, — распекал себя Николай, поднимаясь по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж. — Так опростоволоситься…»
На дверях с обеих сторон коридора таблички: «Плановый отдел», «Финансовый отдел», «Отдел труда и зарплаты», «Технический отдел», «Транспортный отдел», «Главный инженер», «Главный…» «Главный…», «Главный…»
«Все как на солидном заводе», — не без иронии отметил Николай.
А вот и дверь с табличкой «Приемная».
И тут как на солидном заводе. Секретарша за столом с телефонами и пишущей машинкой, стулья для посетителей и две двери одна против другой — кабинет директора, кабинет главного инженера.
Отложив в сторону книгу, секретарша неторопливо повернулась к вошедшему, и ее большие, детски доверчивые глаза на тонком юном лице приветливо засветились.
— Вы — Балатьев?
Николай молча наклонил голову, совместив в этом жесте и подтверждение, и приветствие.
— Присаживайтесь, пожалуйста. Андриан Прокофьевич сейчас придет. — Секретарша показала на стул, стоявший не у входа, не у стены, а у ее стола, и, завершая ритуал знакомства, добавила: — Меня зовут Светланой.
— Хорошее имя. Кстати, еще дохристианских времен. Светлана и Лада.
— Что вы говорите?! — пришла в восторг Светлана. — А у меня тетя — Лада. Мамина родная сестра.
Николай чуть оттаял. Оказывается, и здесь встречаются вежливые и радушные люди.
— А меня…
— Знаю. — Светлана смотрела на посетителя не прячась, не таясь, с какой-то милой провинциальной непосредственностью. Уловив его настроение, сказала доверительно: — Ну что вы так, Николай Сергеевич… У нас, конечно, не Рио-де-Жанейро и даже не Макеевка, но все же лучше, чем кажется с первого взгляда. И самое главное — народ тут хороший.
— Да? — скептически прищурился Николай.
— Представьте себе. — Уязвленная предвзятостью, Светлана многозначительно добавила: — Хороший, конечно, для хороших.
Николай истолковал этот воинственный ответ по-своему: значит, сам плохой, если другие плохими кажутся, и подосадовал на себя, что напросился на него. Неверно, безусловно, составлять мнение о здешних людях по двум-трем встречам и бестактно высказывать его.
Заметив, что ухудшила и без того плохое настроение приезжего, и досадуя на себя, Светлана снова попыталась найти контакт с ним.
— Вы напрасно скептически настроились. Поверьте, это сначала все видится в мрачном свете. Потом люди привыкают и, случается, даже остаются у нас навсегда. Естественно, те, кто может оценить прелести деревенской жизни…
— …и не видит недостатков, — добавил Николай. — Я закостенелый урбанист.
— Вашему возрасту закостенелость не подходит. И такой пессимизм тоже. Поживете в захолустье — что тут плохого? Здешнюю жизнь узнаете. А то все ищут уюта и благополучия.
Николай отдал должное мягкосердечию девушки. Царапнула — и наложила пластырь. Признательно заглядывая ей в глаза, сказал уже совсем по-другому, смягченно:
— Ну тогда точнее: врожденный горожанин.
— Кроханов тоже горожанин. Поначалу рвал и метал — дыра, глухомань, как можно жить здесь? А сейчас доволен, и даже очень.
— Признаться, мне и подумать страшно, что Чермыз станет моим привалом, даже ненадолго.
— Не зарекайтесь. Может, и вы… Тем более когда нужно закалить дух, забыться, успок… —
