Евгений Воробьев - Незабудка
Василь ушел, а Вашкевич и Данута, то помогая, то мешая друг другу, рассказали Незабудке его историю.
Предатель Жорж Фат, засланный гестапо в городское подполье еще осенью 1941 года, стал начальником штаба организации и выдал подпольщиков. Василь оказался среди арестованных службой СД на Романовской улице. После допросов, пыток их перевели в камеру во дворе типографии, оттуда в тюрьму на Сенной Улице. Когда в камеру смертников поздно вечером вошел часовой, Василь, спрятавшийся за тюремной дверью, убил его ударом бутылки по голове. Автомат убитого подобрали, пустили в дело, застрелили еще двух часовых, и вся группа убежала в лес под Еловики...
Уходя, сосед Вашкевич пообещал сегодня же вечером привезти новой жиличке ее вещи, когда узнал, что они лежат в камере хранения ручного багажа. Он и подводу найдет на товарном дворе, возчики знакомые, а расплатится бутылкой самогона. На станции все знают Вашкевича! Ему выдадут багаж даже в том случае, если Легошина затеряла свои квитанции.
Незабудка осталась с Данутой в пропыленной комнате с ободранными обоями.
Незабудка решила вымыть полы и принялась за это дело с энтузиазмом. Но вот вытаскивать ведра из колодца и носить их за полтора квартала... Это стало заботой Дануты.
На книжной полке, под немецкими учебниками и словарем, лежит пачка пожелтевших газет. Данута вынесла их во двор, перетряхнула и положила на старое место; газеты всегда могут понадобиться.
Вымыт до блеска большой таз, будет в нем купать малыша.
А рядышком с тазом стоял заслуженный утюг. Когда-то он работал санпропускником, а позже Незабудка отдраила его прибалтийским песком и прокипятила для дальнейшей жизни.
Печка в углу комнаты обита гофрированным железом. До уборки она была серой, а сейчас лоснилась черным лаком.
Не меньше обрадовалась ожившему репродуктору, к нему тоже вернулся черный цвет.
— А радио разговаривало при фашистах?
Данута только что пришла от колодца и отдыхала, опершись о косяк двери.
— Еще сколько брехали! И по-своему, и по-русски, и по-нашему.
— Интересно, что германская сводка набрехала напоследок? Что услышала учительница перед бегством? — неожиданно подумала Незабудка вслух. — О скольких наших победах промолчал репродуктор за последний год, выключенный...
На фронте Незабудка совсем забыла, что по разным волнам гуляет радио без шифра, без условных словечек, непонятных противнику, и очень обрадовалась, что в комнате есть черная тарелка и она будет сообщать ей всякие новости. Разве можно пропустить мимо ушей хотя бы одну фронтовую сводку, пока Павел и другие товарищи воюют на Третьем Белорусском, пока идет война народная?
Радостно было услышать в шесть утра Государственный гимн, узнать о новых успехах на фронте.
На Незабудку обрушился бурный поток новостей.
Что принесло с собой раннее утро— пятница 13 апреля? Умер президент Соединенных Штатов Америки Франклин Рузвельт, и его место занял вице-президент Гарри Трумэн. На всех зданиях советских государственных учреждений два дня будут висеть траурные флаги. Госпожу Клементину Черчилль наградили орденом Трудового Красного Знамени за то, что она собирала в Англии фунты стерлингов для медицинской помощи Красной Армии. Что-то Незабудке не попадался английский перевязочный материал. Наверное, на те фунты англичане оборудовали несколько госпиталей, вполне возможная вещь. Югославский маршал Иосип Броз Тито присутствовал в ЦДКА на концерте Краснознаменного ансамбля песни и пляски, а на следующий день выехал поездом из Москвы, счастливого ему пути в Югославию! Из Польши приехал президент Рады Народовой господин Болеслав Берут, а с ним премьер-министр господин Осубка-Моравский — добро пожаловать! Маршала Василевского наградили орденом «Победа» — давно пора, толково командует их Третьим Белорусским фронтом! Вернулась из эвакуации и вновь открылась Третьяковская галерея. Начинаются экзамены в вузах. Праправнучке генералиссимуса Суворова, ей 69 лет, вручена медаль «За оборону Ленинграда». В Туле возобновили производство самоваров. С оружейного завода вернулся старый мастер, не разобрала фамилию, еще до войны он изготовил двадцать пять тысяч самоваров. Авось и она посидит когда-нибудь у самовара из двадцать шестой тысячи, почаевничает в свое удовольствие, да не вприглядку. У самовара я и мой Павлуша, вприкуску чай пить будем до утра...
В Москве объявили приказ начальника гарнизона — все войска, военно-учебные заведения и учреждения с 15 апреля 1945 года переходят на летнюю форму одежды. Хорошо, у кого она есть, эта самая летняя форма одежды, а вот у нее с платьями и туфлями дело, если высказаться по-немецки, швах... А потом пошла радиопередача на белорусском языке: «Увага, увага! Говорыць Менск! Добрай ранiцы, товарышы радыёслухачы!..» Давали советы и наставления: как приучать коров к полевым работам.
Каждый раз, когда со скрипом, сама по себе, открывалась дверца пустого шкафа, Незабудка торопливо закрывала ее. Будет ли она когда-нибудь по утрам задавать себе вопрос: «Какое платье надеть сегодня?» Сможет ли приодеться, хотя бы совсем скромно, к демобилизации Павла?
Завязывая перед отъездом из полка «сидор», она подумала: если бы не подарки добрых людей, которые узнали о ее демобилизации, — отрез на гимнастерку, юбку, хромовые сапоги, кожаные перчатки, кашне — и укладывать было бы нечего. Перед штурмом Кенигсберга она выкинула почти все свои вещички и, кроме санитарной сумки, набила перевязочным материалом «сидор». Чем дольше ползаешь под плотным огнем, тем быстрее тают бинты и вата, их частенько не хватает.
Вот бы загрузить пустой шкаф нарядным барахлом, брошенным хозяйкой того немецкого дома под Кенигсбергом, где в подвале был оборудован перевязочный пункт. Не меньше шести комплектов платьев, костюмов, пальто, туфель припасла себе хозяйка-немка, а белья набила в ящики видимо-невидимо, хватило бы одеть всех девчат медсанбата.
Нет, она не жалеет, что шкаф совсем пустой.
Из вещей Незабудки, которые украсили комнату, следует прежде всего назвать плащ-палатку. Она повесила ее на обшарпанную стену, всю в потеках и темных квадратах на месте снятых картин. Эта плащ-палатка укрывала Павла под кручей на берегу Немана той июльской ночью.
Для Незабудки плащ-палатка — самое драгоценное из всех изобретений нашего века!
Она умела быть и крышей лесного шалаша, и дождевиком, и одеялом, и матрацем, и кровлей над траншеей, и тентом над полуторкой, а сейчас висит на стене ковром. Не всякий персидский ковер может сравниться с этой плащ-палаткой.
Когда-то, на заре туманной юности, Незабудка не обращала особенного внимания на крышу, разве если та была причудливой формы или если на ней гремел жестяными крыльями забавный петушок-флюгер. Крыша подразумевалась сама собой, крыша и крыша... И только на войне она стала такой желанной. Уважение к крыше появилось, когда в верховьях Днепра зарядили ливни-проливни. Уже не пообедаешь, поставив котелок на дно окопа, где под ногами мокрая глина, лужа, не поставишь котелок и на осклизлый бруствер окопа. А на лесной опушке хорошо бы найти ровный пень, пристроить на нем котелок и сидеть перед ним на корточках, доставая хлеб из-за пазухи.
Дождевые капли стекают с каски за шиворот, падают в котелок со щами, и без того жидкими и остывшими, капают в ложку, когда несешь ее ко рту. А потом ложишься спать в сыром белье, в мокрой, тяжелой шинели, в набухших от воды сапогах, чавкающих, даже когда поворачиваешься с боку на бок. Как мечтала она отоспаться, вытянув ноги, стащив сапоги, размотав портянки, чтобы пошевелить пальцами...
Первую фронтовую осень Незабудка прослужила санинструктором на батарее. Не рыть же для нее одной отдельно землянку! Она ночевала в кабине грузовика, который таскал пушку. Какая-нибудь да нужна человеку крыша над головой, черт побери!
А как соскучилась по мягкой подушке! Одно время даже возила с собой наволочку — то набивала ее сеном, то засовывала в нее завернутый в гимнастерку противогаз, а то — пару белья и перевязочный материал.
«С давних времен на ковры вешали шашки, ружья, кинжалы. А на моем ковре-палатке пусть висят по углам на гвоздях каска и фляга».
Много воспоминаний связано у нее с этой каской в царапинах, с вмятинкой на темени, в заусенцах там, где чиркнули пули. Эту каску она дала Павлу, чтобы выгреб песок, углубил окопчик под корягой. Позже отмыла каску от песка, тщательно прополоскала в неманской воде, и тогда каска превратилась в посуду — Незабудка зачерпывала чистую воду на стремнине и поила раненых.
Девчата, когда она оформляла демобилизацию в санотделе армии, смеялись — оставила себе каску!
— Куда тебе, модница? Тоже нашла шляпку для мирной жизни!
Но Незабудка заупрямилась и каску вместе с плащ-палаткой, трофейным пятнистым макинтошем, флягой, котелком и кружкой взяла с собой. Каску уложила нутром вверх на дно «сидора».
