Неисправимые - Наталья Деомидовна Парыгина
— Мне пора идти, — сказала я, вставая.
— А, да, да. Позвольте, я вас немного провожу.
— Нет, не надо. Пожалуйста, не надо.
Он внимательно поглядел мне в лицо.
— Вам тяжело…
— Да. И я должна остаться одна.
Я хотела пройти мимо, но Нилов остановил меня, взял за руку.
— Простите меня, Вера Андреевна. Я понимаю ваше горе.
— Не надо.
Я отняла руку, и мы вышли.
ЭДИК НИЛОВ
1
Что лучше: жить спокойно, размеренно, смирившись со своим одиночеством, ограничиваясь теми радостями, какие приносит труд, и обманывать себя, что ты счастлива, или… Или вдруг по-настоящему ощутить, что такое счастье, любовь, взлет, а потом опять сложить крылья, опять работать и после работы возвращаться в свою комнату, зная, что тебя никто не ждет, что ты — одна, навсегда одна?..
Что лучше? Смешно спрашивать. Ведь это совсем не зависит от нас. Семнадцать лет прошло, как нет Андрея, все время встречались мне и проходили мимо люди, но никогда эти встречи не приносили такого счастья и такого горя. И вдруг этот человек…
Когда любят, говорят: необыкновенный, замечательный, самый лучший. Я не думала этого о Нилове. Обыкновенный, немножко беспомощный, он стал нужен и дорог мне со всеми своими достоинствами и слабостями. И никто не мог бы сказать, и я — всего меньше, почему он, а не другой…
Странно: по первому впечатлению он показался мне на редкость несимпатичным. Моя антипатия к Нилову возникла даже прежде, чем мы познакомились. И у меня для этого были причины.
Позвонил полковник.
— Товарищ лейтенант, вы вызывали Ивана Николаевича Нилова? — спросил он.
— Вызывала, товарищ полковник. Вчера я беседовала с Эдиком, помните, вы сами, поручили мне заняться этими ребятами. А сегодня хотела поговорить с отцом…
— Он у меня, — перебил полковник. — Товарищ Нилов у меня пришел жаловаться, что вы отрываете его от исполнения важных государственных обязанностей.
— У меня тоже государственные обязанности, — запальчиво ответила я.
— Так вы зайдите, объясните свою точку зрения Ивану Николаевичу. Мы ждем.
«Пришел жаловаться, — раздраженно думала я, торопливо шагая по улице, — жаловаться на меня за мою тревогу о его мальчишке. Инженер, а сознательности меньше, чем у малограмотной уборщицы. «Государственные обязанности…» Ну, я ему сейчас скажу… Я ему скажу, что воспитывать сына — это тоже государственная обязанность».
Когда я открыла дверь кабинета, полковник Ильичев что-то говорил сидящему через стол от него человеку. Он кивнул мне, разрешая войти, и продолжал:
— Вы напрасно полагаете, товарищ Нилов, что вас потревожили без причины. Причина очень основательная, я вам ее изложил. Если вы не сделаете выводов, то… То, возможно, со временем раскаетесь в этом.
Нилов был в сером пальто, на коленях его лежала серая шляпа, которую он слегка придерживал тонкими белыми пальцами с аккуратно остриженными ногтями. Все в облике этого человека — и хорошо сшитое пальто, и эта шляпа, и тщательно разглаженная манишка, и скромный галстук, и бледное худощавое лицо с высоким лбом, и зачесанные назад волнистые, уже несколько поредевшие волосы — все говорило об интеллигентности. Он сидел прямо и сосредоточенно глядел на свою шляпу. По-видимому, то, что говорил полковник, не только не волновало Нилова, хотя речь шла о его сыне, но казалось ненужным пустословием, и он лишь ждал возможности поскорее уйти.
Полковник умолк. Нилов медленно перевел глаза на собеседника.
— Я отказываюсь верить, — сказал он голосом удивительно приятного тембра. — Да, просто отказываюсь этому верить. Мой сын — с карманниками… Зачем? Я достаточно даю ему на карманные расходы. Но я, безусловно, поговорю с Эдиком. Если мало — я несколько увеличу сумму…
— На что тратит ваш сын карманные деньги? Вы интересовались? — жестко спросил полковник.
Тон его, видимо, обидел Нилова.
— Мальчику пятнадцать лет, и он должен пользоваться некоторой свободой, — сухо отозвался он. — Нельзя опекать его по мелочам.
— Нельзя отцовские обязанности ограничивать выдачей карманных денег, — еще резче проговорил полковник.
Нилов молчал, окончательно обидевшись. «Всякий милиционер считает себя вправе читать нотации, точно я какой-нибудь мальчишка, — думал он, должно быть. — Что случилось? Ведь ничего не случилось…»
— Ничего, в конце концов, не случилось, — сказал он вслух. — Видели мальчишку в магазине. Мало ли, зачем он мог зайти в магазин? Может быть, купить рыболовные крючки.
— Когда случится, — будет поздно, — предостерег полковник. — Если ваш сын окажется на скамье подсудимых…
Нилов пожал плечами.
— Вы меня извините, товарищ полковник, но…
Он не закончил фразу. По-видимому, предостережение полковника показалось ему чепухой, но он не нашел достаточно мягкой формы, чтобы высказать эту мысль вслух.
— Эдик, правда, допускает кое-какие шалости, но кто в мальчишеские годы… Мы с вами тоже были мальчишками. Это даже хорошо, что Эдик не тихоня. Из тихонь вырастают бездарности.
Нилов говорил с полковником, не обращая на меня ни малейшего внимания, хотя я сидела против него и сосредоточенно слушала разговор. Полковник встал, подошел ко мне.
— Познакомьтесь, Иван Николаевич, — властно проговорил он, — заведующая детской комнатой лейтенант Орлова. В дальнейшем советую поддерживать с Верой Андреевной регулярную связь до тех пор, пока поведение вашего сына не изменится. Мне необходимо отлучиться, а вы можете поговорить. До свидания.
— Вчера у меня был Эдик, — сказала я Нилову, когда полковник вышел. — И вот какой у нас состоялся разговор…
2
Эдик внешне мало походил на Рагозина и Таранина. Он был нервный, порывистый, его длинные руки с тонкими, как у отца, пальцами постоянно двигались, точно совершая в воздухе какую-то непонятную работу, а большие голубые глаза смотрели пытливо и немного презрительно.
— Знаете, почему я к вам пришел? — спросил он, явившись по моему требованию прямо из школы. — Любопытно. Милиция все-таки. Никогда не имел дела с милицией.
Ему явно хотелось казаться более взрослым и независимым, чем на самом деле. Ну, что ж…
— Мне, как ты догадался, тоже хотелось повидаться с тобой. Выходит, что интерес у нас друг к другу обоюдный.
— Выходит так. Вы что-нибудь будете спрашивать? Ребята говорят, что вы любите задавать вопросы и читать нотации.
— Не очень люблю, но иногда приходится. Я вчера звонила в школу, интересовалась твоими успехами в учебе. Оказывается, похвалиться тебе нечем. А в первой четверти учился хорошо. Что случилось, почему такая перемена?
Эдик издал презрительный смешок, подошел к этажерке, снял с нее плюшевого медведя и стал внимательно его рассматривать.
— У меня такое правило, — сказал он, резко обернувшись ко мне, — или все говорить, или ничего.
— Что ж, это неплохое правило. Надеюсь, ты будешь искренним.
— Не знаю, стоит ли…
