В пятницу вечером - Самуил Вульфович Гордон
— Тихо! Шат! — прервав вдруг свой рассказ, крикнул нараспев, по-канторски, Абрам Пекер. — Зятек Ицик Пидметик пришел дать своему хозяину, тестю Моисею Эрдману, мат!
Таким приветствием Абрам Пекер встретил вышедшую из боковой аллеи пару: впереди твердым, решительным шагом шел Мойше Эрдман, молодой человек, здоровяк, кровь с молоком, которого Абрам назвал двойной кличкой «хозяин» и «тесть». За ним мелкими шагами семенил «зятек» Ицик Пидметик, малорослый седой человечек с шелковым мешочком в руке, в котором лежало домино. Не рассказал бы Пекер о содержимом мешочка, можно было подумать, что там тфилин[16].
Ицик не спеша развязал свой мешочек, высыпал оттуда на стол черные с белыми крапинками кости, пересчитал их, перемешал и, положив на них руки, вопросительно посмотрел на присутствующих, что означало: «Ну, с кем мы сегодня сразимся?»
Присматриваясь к тому, как после каждой партии противники Моисея и Ицика выбывают из игры, можно было подумать, что никто их здесь не одолел. Обычно ведется так: проигравшие выходят из игры и их заменяют другие. Оказывается, Моисей и Ицик, которых прозвали «тесть» и «зять», никому не уступали места. Они хозяева домино, они и должны распоряжаться.
Не прошло и четверти часа, как столик, где шла игра, тесно обступили болельщики и начали со стороны подсказывать сражающимся в домино, как сделать ход.
Кто выигрывает, а кто проигрывает, можно было сразу узнать по тому, каким «угощением» потчевали друг друга «зятек» и «тесть». Были здесь и такие болельщики, которые помогали подливать масла в огонь, напоминали Моисею и Ицику об ошибках, допущенных ими в игре неделю и две назад.
Однако, едва возникала опасность, что между «зятем» и «тестем» пробежит черная кошка, возникнет ссора и они перестанут разговаривать, как в дело вступал Абрам Пекер и начинал так искусно блеять и мычать, что все в садике оглядывались, не забрела ли сюда коза или телка. Даже Моисей Эрдман, которого Пекер дразнил мычанием, оглядывался, притворяясь, будто ищет по соседству теленка. И этой своей наигранной туповатостыо Моисей выбивал из рук Абрама козыри, которые тот пустил бы, конечно, в ход, если бы заметил, что Моисей сердится на него.
По ходу дела Абрам объясняет мне, почему тридцатилетнего Моисея Эрдмана, агента «Заготскота», прозвали здесь «хозяин» и «тесть», а бывшего гробовщика, семидесятилетнего Ицика Пидметика, «зять». Моисей ведет себя как хозяин: стоит ему только моргнуть, как Ицик подхватывает под мышку мешочек с костяшками и идет за ним, как денщик за генералом. Правда, и Моисей готов всегда уважить старика. Когда тот приходит в гости, он не посылает его на бойню за хорошим куском свежины или в магазин за бутылкой сорокаградусной, а сам туда идет. И так как Ицик частый гость у Моисея, а деньги для того, чтобы немного развеселить себя и немного забыться, имел только один из них, то этому «одному» и дали прозвище «тесть», а другому — «зятек».
Абрам Пекер, видимо, немного недолюбливает Моисея, и при случае не поддеть его он просто не может. Это выше его сил. Не находится рифма, так он говорит без рифмы.
— Реб Ицик! — говорит он Пидметику. — Что вы хотите от вашего «тестя»? Как он может спокойно играть, если в голове у него только овцы и козы? — Но рифма все-таки вкрадывается в его прозаическую речь:
Ваш «хозяин» и во сне
Побежал бы к свежине!
— Авремцл, — отвечает ему и за себя, и за Моисея Ицик Пидметик, — смотрите не растеряйте свои последние рифмы, ибо без рифмы свадебный шут как без огнива трут. Как дым без огня. Оставьте в покое меня.
— Послушайте только этого талмудиста! Откуда v вас такие глубокие познания, уважаемый реб Ицик, в рифмах?
Но Ицик уже не слышит его, он снова углубился в игру. И чем дальше, тем больше мне кажется, что здешняя игра в домино не совсем обычная, что дело не в выигрыше, а в той веселой словесной перепалке, которая вызывает у всех бодрую улыбку. И вот эту улыбку, очевидно, имели в виду и Хаскл, и Йонтл, и Зиша, и Абрам Пекер, уверявшие меня, что Казатин остался Казатином и что почувствовать это можно именно здесь, в вечернем Пушкинском садике.
— Хона, это ты только что из магазина? — спрашивает подошедшего молодого человека с бритой головой седой старик, сидящий без пиджака на соседней скамейке: большие пальцы обеих рук, как при танце, засунуты у него под подтяжки.
— Я уже закрывал магазин, когда привезли товар. Как же не просмотреть его? Я пришел вам сказать, что в новой партии книг, которые я просмотрел, есть несколько еврейских. То есть несколько экземпляров одной и той же книги. Но какая это книга, если бы вы знали! Я только забыл, как она называется.
— А кто автор? — спрашивает высокий мужчина с золотым зубом.
— Я же говорю вам, что я забыл. Но книга-то что надо, и недорогая. Всего шестьдесят три копейки.
— Откуда ты знаешь, что это за книга, — пытается остудить восторженного книжника Хону человек с золотым зубом, — если ты ее не читал?
— Что значит не читал? — оправдывается продавец из книжного магазина. — Ну конечно, не всю, но просмотрел. А мне много ли надо. Я сразу вижу, с чем имею дело. Короче говоря, оставить вам по экземпляру или не оставить? А вы, Абрам, возьмете?
— Она с рифмами?
— Вот этого я вам не скажу. А если с рифмами, так забронировать вам экземпляр?
— Ладно, забронируй экземпляр.
Так как Абрам знакомил меня чуть ли не с каждым присутствующим и о каждом что-то рассказывал, то рассказал мне и о молодом человеке из книжного магазина. Славный и начитанный молодой человек. Даже слишком, говорят, начитанный. А вот тот, с подтяжками, из железнодорожников. Прежде чем стать контролером, он много лет был на вокзале носильщиком. А вот тот, с золотым зубом, Пиня-дантист, тоже интеллигентный человек…
— Москвича здесь не было? — спросила влетевшая в садик женщина в шелковой косынке.
— Что за москвич? — остановил ее Хона из книжного магазина.
— Вы разве
