Весна Михаила Протасова - Валентин Сергеевич Родин
Нацедил Егор Еремеевич из лагуна в ковшик, выпил, но только разобраться не успел — помешали. Приехал сын Владимир, приткнул свою серую «Волгу» под самым окном-избы. Вынес из машины пилу, топор, веревку, поздоровался с отцом без лишних слов — только кивнул.
Владимир в рабочей спецовке, рукавицы всунуты за широкий армейский ремень. Крупноголовый, большеглазый, похожий на Егора Еремеевича, только пошире в плечах, попрямее спиной. Деловито, строго он прикинул, как бревна подкатывать, осмотрел подготовленный фундамент, отковырнул с угла кусочек бетона, раскрошил его в крепких пальцах, понюхал.
— Поди, мало поливал?
— Считай, каждый день, а тут еще дожди шли. Самый раз оно, — ответствовал Егор Еремеевич.
— Добро, неси-ка лопату: ворота убирать будем.
— Это мы организуем. Ломать не строить… Долго ли убрать? Их выкапывать-то нечего — привали плечом, они и упадут… — чувствуя, что брага все же удалась, торопливо и весело заговорил Егор Еремеевич.
Пока они возились с воротами, появились остальные сыновья Егора Еремеевича: Николай, Петр, Иван, Анатолий, Алексей и Семен. Чуть позже пришла дочь Татьяна со своим мужем Федором. Среди мелких, коренастых Бобровых Федор выделялся высоким ростом и рыжими космами волос.
Сыновья живут в Чебуле. С малолетства все на лесной работе, и возиться с бревнами для них дело привычное.
Разделились братья на две бригады: младшие на подкатку бревен, старшие на укладку сруба. Работа пошла ходко. Егор Еремеевич только командует да присматривает, чтобы дело шло споро. Забежал он на минутку в избу, допил то, что осталось в ковшичке и, вернувшись, заметил непорядок.
— Лешка, Сенька! Куды это бревно поперли?! На девятый ряд оно уготовлено! Гони назад, говорю!.. — закричал он на сынов. Поспешил было помочь, но зацепился за скобу, что от ворот на заборе осталась, упал и разорвал штаны.
— Ах, ты, мать честная! — вскричал он в досаде.
— А наш-то Егор шустряк бегать, — заметил младший Семен. Загоготали сыновья на разные голоса, как будто обрадовались, что отец упал.
— Я те, Семка, всыплю ремня! Я те как раз ужгу! — рассердился Егор Еремеевич: уж больно острый и дерзкий Семка. Ишь, куда зашло — отца родного Егором именует!
— Тело не ошкарябал? — поинтересовался Владимир, помогая отцу подняться.
— Какое тут тело! — в сердцах отмахнулся Егор Еремеевич.
— Ты, никак, завеселеть успел? — удивился Владимир, учуяв бражный запах.
— Ничего. Пробовал только. Ох, и крепка получилась, ядрен корень, — конфузливо отвел глаза Егор Еремеевич.
Шевельнул недовольно бровями Владимир и на братьев, которые снова засмеялись, прикрикнул:
— А ну, тормози!.. Раскудахтались…
Приумолкли братья, понагнули ниже головы, вроде как заспешили в работе. Среди них Владимир по возрасту не старший, но слушаются они его пуще отца родного. Во всем Чебулинском леспромхозе поискать более авторитетного и уважаемого человека, чем Владимир Егорович Бобров.
— Вот эдак! — одобрительно сказал Егор Еремеевич, строго оглядывая своих работников.
Он поплевал на ладонь, пригладил порванное место и пошел покурить к соседу Белоглазову, который тоже, видно, пришел на помощь и теперь, облокотившись на изгородь, с интересом ждал Егора Еремеевича.
Белоглазов старик невзрачный: сухой, мелколицый, но борода у него могучая, сивая, с расчесом в две стороны, и глаза усмешливые, бойкие.
— Помочь пришел, да несмелому где тут подступиться, — развел руками Белоглазов. — Вот понагнал ты народу, Еремеевич, вот понагнал — прямо армия!
— Какой там армия — цела орда! — прикурив из ладоней Белоглазова, небрежно уточнил Егор Еремеевич. — Еще снохи да внуки припрут — не столь работы, сколь шуму…
Говорит так Егор Еремеевич потому, что не по совести ему хвалиться перед Белоглазовым своим семейством. Получится укор соседу, с которым давно живет в дружбе и согласии. У Белоглазова тоже много было детей, а вот теперь рядом никого: поразъехались и давно в Чебулу глаз не кажут. Придет редкое письмо от кого-нибудь из детей, бежит бабка Анисья в великой радости к Евдокии почитать ей то письмо и всплакнуть под жалостливым, понимающим взглядом Евдокии. Помочь Белоглазовым-старикам, подействовать на их детей — трудно. У Егора Еремеевича на этот счет свое твердое мнение имеется. Сами Белоглазовы виноваты, коли дети у них такие непомнящие. Чересчур баловали, оберегали они своих детей. Бывало, сами из последних сил, от темна до темна на покосе или в огороде копошились, а дети в пятнашки или в клетки играли, и если порой заставят их что-нибудь делать, так это им не в охоту, а в тягость… А Егор Еремеевич своих детей с малолетства на рабочее дело приваживал. Вот у Владимира слава знатного лесоруба. В газетах лесным богатырем прозывают. За советом, помощью к нему едут. По работе и живет: широко, смело. А было время, когда Егор Еремеевич едва концы сводил в своем многодетном семействе. Тайгой кормились, хотя на соснах калачи не вызревали: кормит-то она человека упорного, работающего. Приходилось везде успевать — ив работе, и в хозяйстве, и в тайге на промысле. Бывало, соседские ребятишки, сверстники Владимира, на прутиках верхом ездят, а Владимир со своими братьями в тайге шишкует, по кедрам лазит и ночью у костра шишки шелушит. Тайга приучила к терпению и выносливости. Она Бобровым теперь что мать родная, потому и крепко осели они в родных местах.
Сам Егор Еремеевич месяцами в тайге пропадал и дома не показывался. Жили в лесных бараках, спали на нарах. В ту пору имелись у него лучковая пила, топор да руки, а выгонял по три нормы. Тут уж как ни хитри, как ни применяйся — все наружу. Сразу всем понятно, у кого жила рабочая. А теперь кругом — техника. Не сразу за этой техникой распознаешь человека — он хороший или машина пособляет. Поехал как-то недавно Егор Еремеевич к Владимиру в лесосеку, посмотрел — не понравилось. Елозят туда-сюда тракторы, лес волокут, какой попало, валят все подчистую. Кругом вороха сучьев, передавленные, изжеванные гусеницами тракторов деревца. Ревут трактора, стучат бензопилы — в ушах больно от этого разбойного шума. Когда работал Егор Еремеевич, сосну и ту какую попало не рубили, в лесосеку ручными граблями подчищали, что
