Пространство и время - Георгий Викторович Баженов
«Гена! Извини, но жить с тобой я не буду. Искать меня не надо, да ты знаешь, где я. Объяснять всего не хочу, не поймешь. Пока у нас ничего не было — легче переживешь. С ума не сходи, будь мужчиной. Про меня можешь не говорить ничего, необязательно. Если хочешь, можешь придумать что-нибудь. Тысячу, что мои родители внесли, я взяла. И половину «подаренных» взяла, чтоб дураков проучить. Ну, Ипашка, не вешай носа. Томка».
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Томка сидела на кухне, за столом, когда в квартиру, чуть покачиваясь, ввалился Михаил — с работы вернулся. Посмотрел на нее, усмехнулся, покачал головой:
— Ты чего, сдурела? Шампанское одна дуешь, а?
— Не твое собачье дело, — вяло огрызнулась Томка.
— Нет, ты в самом-то деле, а, — продолжал удивляться Михаил, — ты чего это? Шампанское? Одна? Откуда это?
— А ты думал, только водку с тобой лакать буду? Нашлись добрые люди, угостили…
— Это уже интересно. — Михаил сел на табуретку напротив Томки и внимательно заглянул ей в глаза. — Кто-то был у нас? А-а, чую, гость был… Мужиков стала водить, ай-я-яй! — печально покачал Михаил головой.
— А хоть бы и стала. Тебе же не жалко.
— Мне-то не жалко. Мне что… — Михаил пододвинул к себе стакан, бутылку водки. — О себе лучше подумай…
Томка сидела печальная, словно глубоко задумавшись о своей жизни, с грустными глазами, в которых было все же больше боли, чем грусти.
Михаил немного осмотрелся, поозирался по сторонам, как будто хотел по каким-то невидимым признакам догадаться, кто же это приходил к Томке, знакомый ему или нет, но понять не мог, и Томка, перехватив его взгляд, усмехнулась:
— Да не знаешь ты его, не щупай глазами… Генка это Ипатьев приходил, из армии вернулся.
— Генка? Ипатьев? — не мог вспомнить Михаил, морща в напряжении лоб.
— Я тебе рассказывала… в школе у меня жених был, — усмехнулась Томка.
— А-а, в школе… — протянул Михаил. — Помню, помню… Ну и чего это он навестить тебя вздумал?
— А вот догадайся!
— Чего тут гадать-то… мужик к бабе пришел, и все дела.
— «Мужик», «к бабе»… — передразнила Томка. — А на большее извилин не хватает?
— Ладно умную из себя строить! — разозлился Михаил. — Поставила б лучше чаю. Или я не с работы вернулся?
— Я тоже с работы. Оттуда же! — огрызнулась Томка.
Михаил обиженно запыхтел, даже ноздри от обиды раздулись, но делать нечего, поднялся со стула, сам налил в чайник воды, поставил на газ.
— Меня-то угостишь? — как ни в чем не бывало, миролюбиво спросила Томка.
Михаил не ответил, промолчал.
— Между прочим, — нарочито спокойно, без всякого выражения сказала Томка, — Ипатьев предложение мне сделал.
Михаил слегка покосился на Томку, но сдержался, ничего не сказал.
— Не веришь? — усмешливо спросила Томка.
— Вот и выходи! — не выдержал Михаил. — Чего ж не выходишь? Выходи давай, выходи!
— Подумать надо, подумать… — обронила Томка.
Тихонько забренчала крышка чайника; Михаил обрадованно соскочил с табуретки, ошпарил заварной чайник, бросил туда заварки, залил на две трети кипятком, накрыл чайничек полотенцем. Садиться не стал, а так и простоял минуты две-три рядом с плитой, потом залил заварной чайник полностью, снова накрыл полотенцем. Когда чай заварился, Михаил достал из навесного шкафчика две чашки, два блюдца, ложечки, сахар, поставил на стол.
— Угостишь все же? — спросила Томка.
— Дожил, — сказал Михаил. — К бабе женихи ходят. Чай ставь сам. Веселая жизнь…
— А ты как думал! Любишь кататься — люби и саночки возить…
Они сидели и — со стороны посмотреть — мирно, посемейному пили чай; на пористом, мясистом носу Михаила выступили капельки пота, на залысинах поблескивала испарина, а синие его глаза потеплели, разгорелись мягкой голубизной. Томка тоже разомлела, и задумчивая ее грусть незаметно перешла в мечтательность, будто она сидела сейчас и представляла во всех подробностях какую-то сказочную необыкновенную жизнь в будущем.
За то время, пока они были вместе, их общая жизнь вписалась в прочные берега, Михаил, впрочем, оставался почти прежним, а вот Томка изменилась, огрубела, с шоферней и автобазовским начальством особенно не считалась, говорила всем, что думала и как чувствовала, и прослыла хоть и свойской, но вздорной, взбалмошной бабой, с которой лучше не связываться. Томка часто и сама не понимала, что с ней происходит; одно время она твердо считала, что стала такой из-за Михаила, и дело тут было намного тоньше, чем могло показаться на первый взгляд. Томка все время ждала, когда Михаил сделает ей предложение, и хотя особенно не придавала этому значения и без этих формальностей все у них было хорошо, тем не менее хотя бы разговор об этом ей очень был нужен, как-то тревожил ее, и она исподволь все время ждала его. Михаил или не догадывался об этом, или не хотел догадываться. И тогда она неожиданно начинала грубить, хамить ему и окружающим людям, Михаил только усмехался. Однажды он сказал ей:
«Я ведь не держу тебя. Можешь уходить, когда только вздумается».
«А тебе только этого и надо», — огрызнулась Томка.
«Вот и дура. С чего это ты взяла? Вот же дура баба, ну ей-богу…»
«Была б я тебе в самом деле нужна, то хоть бы раз предложение сделал. Хотя бы в шутку, что ли. А то так удобно, конечно. Спит с тобой баба — и ладно. Чего еще надо…»
«Предложение ждешь?»
«Хотя бы».
«Не дождешься!» — вдруг зло сказал Михаил.
«Спасибо!» — с такой же злостью поблагодарила Томка.
«Да пойми ты, дура… Не в бумагах дело! — Михаил разволновался, глаза его потемнели, стали почти черными. — Ну что толку, что
