Алексей Горбачев - Сельская учительница
— Думаете, не догоню? Попробую! — он тоже разгорячился, прибавил шагу.
Марфа Степановна придержала коня, и Зорич вскочил на мягкое, припорошенное снежной пудрой сено. Он плечом задел Марфу Степановну, и та упала рядом. Они лежали в санях и смотрели друг на друга. Зорич на своем лице чувствовал ее теплое дыхание, и глаза ее, зовущие глаза, смотрели на него с прищуром и улыбались.
Случилось неожиданное — сани перевернулись и учителя вывалились в снег. Смеясь, они барахтались. Марфа Степановна ощутила разогретой щекой его колючий подбородок, и ей хотелось вот так без конца барахтаться, хохотать, как бы нечаянно прижиматься к его подбородку.
Зорич поднялся и стал отряхиваться.
— Дайте руку слабой женщине, — попросила она.
Конь остановился шагах в десяти от них и удивленно поглядывал назад своими большими сизоватыми глазами, как бы говоря: охота вам валяться в снегу, если нужно спешить к домашнему теплу…
В санях Марфа Степановна задорно сказала:
— Все-таки я как завуч отвечаю за ваше здоровье. Если простудитесь, захвораете, кем я заменю вас на уроках. — Она распахнула тулуп. — Забирайтесь, иначе я не довезу вас живым.
Зорич нерешительно подвинулся к ней.
В Михайловку приехали поздно. На квартире у Марфы Степановны пили чай. Настенька уже спала, а завуч угощала и угощала спутника. Она вдруг почувствовала себя по-настоящему счастливой.
— Знаете, Николай Сергеевич, в жизни все можно перенести, кроме одиночества, — пожаловалась она.
Он вздохнул.
— Вы правы. Одиночество убивает в человеке все самое лучшее.
— А главное — уходят годы, годы уходят, — с тоской и сожалением сказала Марфа Степановна. Она думала, что Зорич останется у нее до утра, потом вообще перейдет в ее дом — места хватит и в доме и в сердце. И никто не осудит их, они свободны, они вольны делать, что хотят: у Марфы Степановны муж погиб, Зорич одинок, говорят, он развелся с женой…
Но он не остался той ночью и потом не перешел к ней в дом, а после женился на какой-то девчонке-зоотехнике…
Все это припомнилось, промелькнуло в голове Марфы Степановны. Ожила, болезненно зашевелилась былая обида на мужчину, который не разглядел когда-то нехитрые женские замыслы, отверг… К этому теперь примешивалось и другое: хотелось ей быть хозяйкой небольшого директорского кабинетика с письменным столом, мягким диваном, сейфом. О! Тогда бы она разговаривала с Майоровой по-другому.
— Извините, Николай Сергеевич, но вы напрасно поощряете дурные выходки Валентины Петровны, — с осуждением заметила завуч.
— Но не надо мешать ей думать, изобретать, экспериментировать, — не соглашался директор. — Мы с вами хотели освободить ее от классного руководства, теперь сами замечаете — десятый класс выравнивается…
В окно Марфа Степановна увидела, как встретились у школьной калитки Майорова и Саша Голованов — стоят, разговаривают, смеются.
«Будь я хозяйкой здесь, не только от класса, от школы освободила бы Майорову», — с глухой злостью подумала она.
Валентине и Саше Голованову не было дела до мыслей и угроз Марфы Степановны.
— Я к вам, Валентина Петровна. Разрешите помочь нести тетради, — сказал он.
— Вы за этим и пришли? — с улыбкой спросила Валентина. — Удивляюсь, как не подъехали на грузовике, — и протянула ему тяжелую связку тетрадей. — Несите!
По дороге Саша Голованов говорил:
— Помните, вы рассказывали Мне об институтской световой газете. Мы решили создать подобную и у нас. Уже название придумали: «Соломотряс».
— Не очень-то благозвучно.
— Зато метко. Будем трясти всякие недостатки, пережитки. Предлагается редколлегия такого состава: учительница Майорова, шофер Голованов, агроном Ветров, библиотекарь Муратова. С парткомом согласовано.
— Почему бы не ввести в редколлегию Настеньку Зайкину. Я слышала, она хорошо рисует. В световой газете главное — художник. Настеньке было бы приятно.
Саша Голованов хмуро ответил:
— Художники есть — Ветров и Лиля…
— Кандидатуры вполне подходящие.
— Вечером в кино придете?
— Приду. И не одна — весь десятый будет!
* * *Ах, как некстати приехал Игорь! Валентина думала часок-другой посидеть над тетрадями, а вечером — в кино. Она все-таки своего добилась: все ребята, кроме Туркова (ох этот Турков!), согласились завтра собраться в читальном зале и обсудить фильм.
Игорь вошел, поцеловал ее. Подбородок у него был колючий (в городе никогда не приходил к ней небритым), от него густо пахло табаком (в городе он любил дорогие сигареты с фильтром).
— Еле доехал, в оврагах полно снегу, — снимая пальто, жаловался он.
Это почему-то не встревожило Валентину. «Потому что ты противная девчонка», — упрекнула она себя.
Он рассказывал о школе, о занятиях мотокружка. Валентина старалась внимательно слушать Игоря, но вдруг поймала себя на мысли: ей неинтересно, почти чуждо все то, о чем говорит он.
Прибежала Лиля — шумливая, веселая.
— Ты что же, подружка, моими владениями распоряжаешься? Приходит ко мне Быстров и этаким командирским голосом приказывает: расставьте стулья, уберите из читального зала все лишнее, завтра обсуждение проводить будем. Вот тебе и раз! Без меня меня женили!
Валентина смутилась.
— Извини, Лиля, не успела предупредить.
— Да я шучу, — расхохоталась девушка. — Давай пригласим на обсуждение фильма всех желающих. Саша Голованов сказал — комсомольцы с удовольствием примут участие.
— Нет, нет, — запротестовала Валентина. — Это в первый раз, я не знаю, как получится. Не нужно никого приглашать.
— Трусиха, — упрекнула Лиля и заговорила о световой газете, о том, какой хохот будет стоять в зрительном зале, если они «продернут» некоторых, она даже назвала, кого в первую очередь следует продернуть. И Валентина опять поймала себя на мысли: вот это интересно, близко ей.
Уходя в библиотеку, Лиля предупредила:
— В шесть часов заседание редколлегии. Не опаздывай.
Игорь будто для того и приехал сегодня, чтобы жаловаться:
— Наша директриса просто помешалась на связи обучения с жизнью, — сердито выплескивал он. — Представляешь, пришла ко мне на урок, молча посидела, потом заявила: «Игорь Федорович, объясняя собственные имена, вы упустили много возможностей. Вы, Игорь Федорович, оторвали грамматику от жизни». Меня злость взяла. Ведь не все можно связывать, есть вещи, которые…
— Ты не прав, Игорь, — перебила Валентина.
— Не прав? — удивился он. — Я пользовался учебником.
— Но придерживаться только учебника — значит отстать. Я недавно была на уроке у Василия Васильевича. Он тоже изучал с классом собственные имена. Кроме слов, приведенных в учебнике, ребята записали название своего села, района, области, речки, леса, записали имена лучших доярок, механизаторов, припомнили, у кого из михайловцев есть ордена и медали. Кроме грамматики, ученики узнали много интересного, полезного. Разве это плохое дополнение к учебнику? Вот тебе и связь грамматики с жизнью.
Игорь пренебрежительно хмыкнул.
— Все это показуха, все это годится разве только для того, чтобы пустить пыль в глаза, вот, мол, как мы увязываем грамматику с жизнью. А зачем ее связывать? В повседневной прозе учителя…
Валентина опять упрямо перебила:
— Будничной прозы может и не быть! Разве ты не веришь в поэзию, в поиски, в творчество?
— Хоть ты избавь меня от этих громких слов, — отмахнулся он.
— Ты стал другим, Игорь. Я не узнаю тебя. Что случилось? — тревожно спрашивала она.
— Ничего особенного, просто человек с головой окунулся в жизнь.
«Прежде он и говорил не так, и думал по-другому. А может быть, ты смотришь на него иными глазами? Может быть, ты стала другой?» — билась в мозгу беспокойная мысль.
Игорь собрался уезжать.
— Почему так рано? Оставайся, в кино сходим, — предложила она и впервые побоялась, что он согласится.
20
Лиля, дурачась, подбежала к Валентине, оттащила ее от стола.
— Хватит! Бросай свои тетради, идем на танцы!
Когда-то в институте Валентина любила танцевать на студенческих вечерах, но специальные посещения городских танцплощадок ей казались пустой тратой времени, — уж лучше сходить в кино, в театр или в крайнем случае побродить в прибрежной роще… Она и здесь редко ходила на танцы, потому что была слишком загружена тетрадями, занятиями с отстающими, подготовкой к урокам, дежурствами на агитпункте.
Но сегодня Лиля стояла на своем…
— Переодевайся, пудрись, заворачивай туфли в газету! — командовала она.
В Доме культуры, в просторном и высоком фойе, во всю мощь играла радиола. Средь зала кружились пары — больше девушки. Парни кучками стояли у колонн и окон, покуривая да посмеиваясь. Были здесь и десятиклассники. С Люсей Иващенко танцевал Дмитрий Вершинин, Аня Пегова о чем-то спорила с Федором Быстровым.
