Алексей Горбачев - Сельская учительница
«Быстров может подойти, вежливо поклониться — разрешите, барышня, пригласить вас… И ты, «барышня», не смеешь отказать кавалеру», — невесело подумала Валентина. Однако вместо Быстрова к ней, дымя сигаретой, вразвалку подошел Таран; от него попахивало спиртным и на ногах он держался нетвердо. Пиджак у него расстегнут, коричневый, с косыми полосками, галстук сдвинут набок. Всем своим видом Таран как бы говорил: ну-ка, найдется ли такая девушка на свете, которая устоит, откажет мне в удовольствии потанцевать с ней…
— Может, станцуем, — сказал он Валентине, перегоняя сигарету из одного угла рта в другой.
Она не ответила, отвернулась.
— Мы вместе пришли и первый вальс танцуем вдвоем, — поспешила выручить подругу Лиля.
Таран встал между ними, нагловато улыбаясь.
— Извини, Лиля, но я решил открыть нынешнее топтание с Валентиной Петровной. Я думаю, отказа не последует?
— Отказ уже последовал, — резко предупредила Валентина.
— Это почему же? — игриво спросил он. — Или деревенские не по вкусу?
— Послушайте, Таран, вы притворяетесь нахалом или в самом деле такой? — Валентина еле сдерживала себя, ей хотелось повернуться и убежать прочь с этих танцев. — Вы хотя бы папиросу выбросили, а то порядочная девушка не то что танцевать, смотреть на вас не захочет.
— Это почему же не захочет? Это чем же я не нравлюсь? — куражился он.
К ним подбежала Настенька Зайкина. Злым взглядом она кольнула учительницу, взяла под руку парня.
— Идем, Сережа, потанцуем. Деревенские мы. Нам папироска не помешает.
Таран отстранил ее.
— Ты погоди, погоди, Настя, дай мне с порядочной поговорить. — Он смотрел на Валентину темными прищуренными глазами, крылья ноздрей подрагивали. — Это почему же мне отказ?..
— Сергей, прекрати безобразничать, или мы тебя сейчас выдворим отсюда!. — крикнула Лиля.
— Меня? Выдворишь?
Валентина заметила, как все, кто был в зале, настороженно притихли, повернулись к ним. В кучку сбились десятиклассники.
«Какой стыд, какой позор», — с отчаянием думала она, кляня себя за то, что согласилась прийти сюда.
Неторопливо подошел, видимо, случайно оказавшийся в зале Щукин.
— Что, Серега, аль мало перепало, аль кулаки почесать охота? — незлобиво спросил он. — Ты, брат, не дурил бы в общественных местах, отвыкать пора.
Таран как-то сразу сник, глуповато заулыбался.
— А я ничего… Я так… Потанцевать с учительницей хотел… Отказала…
— Отказала и правильно. Поклонись, попроси прощения за беспокойство, как водится у культурных людей. — Щукин легонько толкнул парня. — Иди, где тебе рады.
Таран подхватил Настеньку и ушел танцевать с ней.
Щукин кивнул десятиклассникам.
— Вы что же, кавалеры, учительницу свою не защищаете?
— Мы и сами защититься можем, — воинственно заявила Лиля.
— Ты зубастая, от пятерых отобьешься, — улыбнулся Щукин.
— Спасибо, Григорий Тимофеевич, — поблагодарила Валентина.
— Да не за что… Я говорю, допускают сюда всяких… Порядка здесь нету, степенному человеку и заходить сюда неловко.
Валентине тоже не нравились танцы — пустая трата времени: орет радиола, топчутся пары, а те, кто стоит в роли зрителей, курят, грызут семечки, хохочут. Вот появился агроном Ветров — молодой симпатичный блондин, для солидности отрастивший пышные, ковыльного цвета, усы. Дымя папироской, он удивленно глядел на танцующих, будто не понимал, что они делают. К нему подпорхнули Аня Пегова и Люся Иващенко. Аня — веселая, говорливая, а Люся вела себя как-то странно: она смущалась, краснела и не поднимала глаз на Ветрова.
Многие парни под градусом, выпили для храбрости, и потому разговаривают громко, хохочут во весь голос, никого не стесняясь.
Таран подошел к Жене Кучумовой, и та, видимо, побоялась отказать, вышла с ним на круг. Ветров снял полушубок, подхватил Люсю Иващенко и, кажется, не очень-то прислушиваясь к музыке, танцевал. Девушка прильнула к нему, и ее лицо выражало такую восторженную радость, что Валентина удивилась: не влюбилась ли хорошенькая Люся в молодого агронома?
— Давайте потанцуем, Аня, — пригласила она.
— Давайте, Валентина Петровна, — согласилась та.
— Иващенко часто танцует с Ветровым?
— Нет, только сегодня. Это я подстроила.
— Зачем?
— Аркадий Тихонович нравится Люсе, — шепотом призналась Аня.
«Это заметно, это очень заметно… А Ветрову нравится Лиля, классический треугольник», — грустно подумала Валентина и вслух сказала:
— Зачем вы, Аня, ходите сюда?
— На людей посмотреть, себя показать.
— Вам интересно?
— Нет. Но больше пойти некуда.
Да, да, больше пойти некуда. По субботам и воскресеньям старшеклассники могут ходить на танцы и кружиться до десяти вечера, только до десяти. Если кто задержится и об этом узнает Марфа Степановна (а она обязательно узнает!), будет нагоняй и ученику и классному руководителю. До десяти на танцах делай что угодно. По всей вероятности, вот на таких танцах школьники приучаются курить, поругиваться, с запретным любопытством посматривать на девушек. Словом, танцы превращаются в ту пресловутую «улицу», на которую потом так часто кивают: испортила-де человека, погубила.
А на школьных дверях по вечерам и в воскресенье висит замок…
На танцы пришел Саша Голованов — принаряженный, чисто выбритый, надушенный. К нему сразу подбежала Настенька, встала рядом — счастливая, тревожно-улыбчивая.
— Лиля, дай ключ от библиотеки, пойду одеваться, — попросила Валентина.
— Уже уходишь? — удивилась Лиля. Она хотела задержать подругу, но махнула рукой — бесполезно, не удержишь.
На лестничной площадке Валентину догнал Саша Голованов.
— Лучшие танцоры только прибыли, а вы уходите, — с сожалением сказал он.
— Пока лучшие собирались, плохим надоело.
— Оставайтесь, Валентина Петровна, потанцуем, — упрашивал парень.
— Знаете, Саша, откровенно скажу вам — такие танцы возмущают меня и бесят. Если и дальше так пойдет, здесь появятся всякие рок-н-ролы, буги-вуги и прочая дрянь.
— Мы не допустим такой пошлятины.
— Допустите. Если допускаете курение, плоские шуточки, хулиганство, почему не быть другому? Будет! А вы, добру и злу внимая равнодушно, проходите мимо. Где-то я читала, что танцы — это праздник души. А что делается у нас? Подойдет подвыпивший «кавалер», пыхнет в лицо табачным дымом и потащит, именно потащит на круг… Это грубо, дико. И никому дела нет, словно так и надо. Я проведу беседу в классе и категорически запрещу ребятам ходить сюда на танцы.
Саша Голованов переступал с ноги на ногу, подавленно молчал. Он и сам бывал редким гостем на танцах: не хотелось видеть того, что порой творилось в фойе. Но так уж издавна повелось, что танцы были чем-то вроде приманки для сельской молодежи. Если, например, должна была состояться какая-нибудь лекция или демонстрировался полезный сельскохозяйственный фильм, в извещениях об этом говорилось: «После — танцы». Ребятишки, а может быть, и взрослые, добавляли к этим словам: «До упаду». Часто рядом с «танцами» пестрело: «Работает буфет». К «буфету» никто и никаких слов не добавлял, всем ясно: там выпить можно и закусить…
— Хозяйничает на танцах Таран, свои порядки устанавливает, он — всему голова, — продолжала Валентина.
Еле переводя дыхание, к ним подбежала Настенька Зайкина.
— Вот где ты, Саша… А я тебя ищу. Идем.
— Погоди, — отмахнулся он. — Я сейчас вышвырну этого Тарана! — Саша Голованов застучал каблуками по ступенькам.
Валентина и Настенька остались вдвоем на узкой лестничной площадке.
— Отстань от него, Майорова, — грозно и в то же время умоляюще-беспомощно сказала Настенька. Ее серые влажные глаза смотрели враждебно, подкрашенные губы нервно подрагивали.
— Настенька, поверь, я не пристаю к нему.
— Врешь, врешь! — шепотом выкрикивала девушка. — Опозорю я тебя, Майорова. Слышишь? Опозорю. Отстань от него. Слышишь? Отстань.
Валентине было жалко Настеньку, и отвечала она ей правду — не пристает к парню, не нужен ей Саша Голованов. А самой было приятно вспоминать недавний разговор с Лилей, когда подруга сказала, что Саша любит, страдает… Тогда она рассердилась на Лилю, потом стала присматриваться к парню, прислушиваться к его словам. Иногда он прибегал к ней домой и просил: «Валентина Петровна, проверьте контрольные работы. Неудобно посылать в институт с грамматическими ошибками». Она с удовольствием проверяла и радовалась, не находя ошибок. Саша Голованов — парень скромный, простой, но вместе с тем он казался ей необыкновенным, не похожим на других. Валентина боялась признаться самой себе в том, что он понравился ей, боялась говорить о нем с Лилей, потому что догадливая Лиля по тону голоса, по блеску глаз может понять многое.
