Тихая заводь - Владимир Федорович Попов
— Николай Сергеевич, а что, если мы с вами пройдемся? — неожиданно для всех и, пожалуй, для самой себя предложила Светлана. Отвечая на недовольный взгляд матери, намеревавшейся довести разговор до логического конца и полагавшей, что это возможно, добавила: — Хочется глотнуть свежего воздуха.
— Конечно, конечно, пройдитесь, — поддержал дочь Константин Егорович, раньше чем Николай согласился.
Предложение это пришлось Николаю по душе, потому что его начала раздражать бездоказательность утверждений Клементины Павловны, а еще больше потому, что хотелось побыть со Светланой наедине. До сих пор их встречи были короткие и происходили всегда при ком-нибудь, так что и поговорить вдоволь не удавалось.
Светлана накинула вязаный платок, и они вышли.
Вечер был тихий, погожий, с той приятной свежинкой, которая прокрадывается навстречу наступающей темноте и исчезает с первыми солнечными лучами. На берегу пруда там и сям сидели ребятишки, рыбачили. Светлана знала их наперечет. Спустившись по пологой тропке, остановились возле самого рьяного — Кешки, сына Афанасии Кузьминичны.
— Ну как, будет ужин?
— А чего нет? — Мальчишка указал на марлевый мешочек, лежавший на ивняке, и следом ловким рывком вскинул удилище. На конце его трепыхался довольно-таки крупный линек.
Светлана наклонилась над мешочком.
— О, да у тебя тут…
— Семь! — отозвался довольный собой мальчишка.
— Подсекай! Подсекай! — крикнул подошедший Николай.
— Все. Ушла, стерва, — досадливо пробубнил незадачливый рыбак.
— Не будем мешать. — Николай взял Светлану за руку и в один миг выволок с откоса на дорогу.
В воздухе тихо — ни ветриночки. Оттого деревенские звуки густо наполняли его. Блеяли возвращающиеся с пастбища овцы, на все лады звякали коровьи ботала, доносились удары колотушек — пастухи давали знать, что пришло время запускать коров, погромыхивали колодезные вороты, взлаивали потревоженные псы, где-то раздавались бесшабашные возгласы упившегося забулдыги. И редкие людские оклики тоже звучали по-деревенски. Громко, надсадно.
— Вы знаете, я возненавидела наш пруд, — заговорила Светлана.
— И в этом виноват я? — мгновенно среагировал Николай.
— Да, — бесхитростно подтвердила Светлана. — Я очень… Страшно стало мне тогда… Страшно и тяжело…
— Спасибо.
— Что тяжело?
— Что я не безразличен вам.
— Этого мало…
— Правда?
— Правда…
Николай ушам своим не поверил. Светлана ли это? Скромная, порой даже застенчивая — и вдруг… Сердце его зашлось от нежности и признательности к этому милому, непосредственному существу, которое при всей обреченности их отношений, зная наперед, что будущего у них нет, признается в самых сокровенных чувствах. Взял ее руку, сжал тонкие пальцы и ощутил, как обжигающая волна пошла по всему телу.
— Мы сегодня видимся последний раз в жизни, — заговорила Светлана, когда, пройдя узеньким проулочком, свернули к дороге, с обеих сторон которой уже горбились стога сена, — буйно, тучно росли этим летом травы. Еще не опустившееся солнце рясно пестрило и тропку, и траву, и деревья поодаль. — Могу я рассчитывать на полную откровенность?
— Безусловно.
— Вы очень любили свою жену?
К этому вопросу Николай готов не был и потому чуть замешкался.
— Не хотите — не отвечайте, — пришла ему на выручку девушка.
— Нет, Светик. Вам я на все могу ответить вполне искренне, но хочется, чтоб было и убедительно.
— Искренность всегда убедительна.
— Не всегда. Вот ваша мама была сегодня вполне искренна, но неубедительна. — Николай явно тянул время, чтобы собраться с мыслями. — Видите ли, когда любовь проходит, почти всегда кажется, что ее не было.
— А вы уверены, что она прошла?
Он снова задумался, потом сказал твердо:
— Прошла.
— А мне кажется, нет.
— Почему кажется?
Долгая пауза перед ответом. И еще один вопрос:
— Если б жена явилась с повинной, вы могли бы ее простить?
— Нет, — ответил Николай на сей раз мгновенно, чтобы Светлане не вздумалось снова выразить ему недоверие из-за замедленной реакции.
По отлогому угорышку, желтому от одуванчиков, вышли на хорошо укатанную дорогу. Недавно прошедший дождь ничуть не размыл ее. Пышно, рясно набирая силу, цвело, особенно в нетронутых низинках, бойкое дурнотравье. От посвежевшего леса тянуло сыростью и пахучим духом хвои, в разъятом небе гасла радуга, ее колдовское свечение еще держалось на линялых облачках. Было невероятно тихо. Рокотали лишь верхушки елей, подрозовленные закатным солнцем.
Дорога раздвоилась. Одна вбежала в лес, другая спускалась в овражек, неглубокий, но буйно поросший кустарником и местами затянутый куделями туманца. Невольно зашагали быстрее.
Вежливо, с поклоном поздоровавшись, мимо прошла женщина с тряпкой через плечо, в горошковой косынке, повязанной по-крестьянски — углышком надо лбом.
Николай заботливо придержал Светлану, вспомнив, что еще недавно она ходила неуверенно, с опаской.
— Как ваша нога? Не болит?
— Не болит, когда забываю о ней.
Рядом в кустарнике что-то зашелестело, беспорядочно захлопали крылья, и крупная птица, взмыв вверх, понеслась над ними.
— Сова. Всего-навсего сова. — Николай прижал к себе испугавшуюся Светлану.
Выбрались из овражка и остановились, чтобы пропустить двуколку с лихим, лет четырнадцати от роду возницей. Вознамерившись блеснуть ухарством, мальчуган перетянул лошадь батогом, на рыси спустился вниз и, не убавив скорости, вымахал на подъем.
Двинулись по тропе вдоль таинственного непроглядья леса, вслушиваясь в завораживающий шум листвы, то и дело переступая через корневища деревьев.
Лес был наполнен разными звуками. Завели свою вечернюю песню после трудов праведных сойки — самая одаренная птица из всех пересмешников. Похлеще скворцов подражают голосам других птиц и даже животных. Торжествуя победу, гулко барабанил по дереву дятел.
— Слышите? — Светлана вскинула голову. — Давайте поищем, где спрятался.
Обошли вокруг дерева.
— Вон, смотрите, красный хохолок. Глядит вниз, прикидывая меру опасности. — Светлана постучала палочкой по стволу. — А ну-ка лети, покажись как следует городскому жителю.
Дятел одним махом перелетел на другое дерево и, спрятавшись, притих.
— Ой, кедровка! Крек-крек. Намаялась за день, теперь отсиживается в кустарнике.
— Это скорее дрозд или скворец.
— Нет, нет. Остановимся. Послушаем. Очень пугливая птаха.
— Откуда здесь может быть кедровка?
— Залетают. Да еще сколько! Они ведь не одни кедровые орешки едят, а и боярышник, и чернику, и бруснику, не брезгуют и насекомыми, и червями. Голод им никогда не грозит.
— Вы так хорошо знаете птиц. Откуда?
— О, Николай Сергеевич, я ведь сжилась с лесом. Сызмальства.
Светлана сложила рупором ладони и что было мочи пронзительно, с девичьим задором крикнула:
— Ага-га-а!
Эхо подхватило ее голос и, многократно повторяя, покатилось за лес.
Внезапно в небе появились разрозненные серые тучки, и сразу крапанул мелкий, как пыль, дождик-сеянец. Светлана запрокинула лицо, наслаждаясь окропившей его росяной влагой.
— Давайте под то лохматое дерево, — обеспокоился Николай. — А вдруг усилится? — Схватив Светлану за руку, уволок ее под сомнительное укрытие.
— Ну зачем, пусть бы… — Светлана встряхнула дерево, и на них, шурша, посыпалась роево капель. — Хо-ро-шо! — раздался ее
