Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 4
В аул пошли не по дороге, а напрямик, через густой карагачевый лес. Пробирались сквозь заросли, по высокой, в цветах траве. Илья впереди, Стеша следом. Илья раздвигал руками ветки, оглядывался, не отстала ли Стеша. Она поспешала за ним, улыбалась ему, и снова без слов, а лишь по ее робкой улыбке, по светящимся радостью глазам он понимал, что она не отстанет, что пусть Илья не тревожится: отныне все будет так, как он пожелает.
Солнце взобралось на высокие горы, на цветах и на траве зарябили блики. Беглецы прошли еще метров сто и неожиданно набрели на родник. Между камнями блестело озерцо величиной с корыто. От него убегала в траву, подпрыгивая на камешках и шелестя, узенькая стежка воды. Грудью, как это делают пастухи, Илья надавил камни, окунул в корыто чубатую голову. Фыркал и пил жадно, крупными глотками. Набрал в ладони, как в черпак, воды и напоил Стешу. Она тоже смогла бы по-пастушьи, как и он, припасть к роднику, ничего тут трудного не было. Не пожелала. Напиться из рук Ильи ей было приятно. Она пила, а Илья, не подобрав мокрый взлохмаченный чуб, смотрел на ее худенькие плечи, на тонкую шею, на разорванное платье.
— Это я за ветку зацепилась, — заметив его взгляд, виновато сказала Стеша. — Нечаянно…
— Беда! — Илья рассмеялся. — Подвенечное платье совсем порвалось…
Илья снял с ее головы косынку и прикрыл ею голое Стешино плечо. Негнущимися, привыкшими к железу пальцами подобрал ее вьющиеся, залитые солнцем волосы, светлые и мягкие, и все смотрел и смотрел на грустные, со следами высохших слез глаза. Не верил, что они вдвоем в лесу и что так, вместе, они теперь будут всегда. Они забрались в кусты и сели отдохнуть на мягкой, как войлок, траве. Говорили вполголоса, и все о том, как они придут в Надеждинскую и станут там мужем и женой, как вернутся в хутор и как Евдокия Ильинична, увидев их, обрадуется и скажет: «Детки мои, хорошие мои, да где же вы так долго пропадали?» Говорили и о том, как у них начнется жизнь своя, новая, радостная и неизведанная, как Стеша уедет учиться в институт, а Илья начнет уборку кукурузы, а затем приедет и навестит ее, как они переедут на Щуровую улицу… Мечты, мечты, отчего вы такие радужные, как сияние весеннего дня? Отчего Илье было приятно похвалиться, а Стеше слушать, что на ста гектарах кукурузы он заработает много денег? Сколько? Илья не сказал, наверное, и сам еще не знал. Важно то, как уверял Илья, что деньги будут и что он купит Стеше самые нарядные платья, каких еще не видали ни в Прискорбном, ни в Трактовой, а туфли непременно на высоком каблуке и шаль, всю укрытую цветами.
— Илюша, у меня наряды есть…
— Знаю, знаю… Но твои платья не в счет, — мечтательно говорил Илья. — Вот я сам тебе куплю…
На тонких, вытянутых на траве Стешиных ногах Илья увидел туфли со стоптанными задниками и разбитыми каблуками. Снял туфлю, повертел в руках, тяжело вздохнул и снова надел на маленькую Стешину ногу.
— Как же в таком затрапезном виде мы явимся в загс? Эх, Стеша! Нарядить бы тебя во все белое! А на голову — цветы, да такие яркие!
И белое платье, и яркие цветы — хорошо! Цветов можно набрать в лесу — сколько их тут! А где взять платье? Рядом шелестел, о чем-то таинственном нашептывал родник. Воздух наполнен теплом и устоявшимися запахами трав. Пестрели цветы, красные, голубые, оранжевые. Протяни руку и бери. Илья сорвал лесные колокольчики, голубенькие, как и глаза Стеши, вплел их в светлые Стешины волосы и улыбнулся: красиво! Стеша поняла его улыбку и пожалела, что не было зеркала. Она положила Илье на колени свою увитую колокольчиками голову, сквозь кружева веток смотрела в высокое, синее небо, и в голубых, полных небесного отблеска глазах показались слезы, потекли по щекам сверкающие капельки.
— А плакать, Стеша, не надо…
— Я и не плачу…
— Отчего же слезы?
— Я маму вспомнила…
— Маму не вернешь. — Илья неумело, согнутым пальцем вытер Стешины щеки. — И не надо плакать… Мы пойдем к Хусину… У Хусина отдохнем. Хусин — парень что надо, настоящий джигит!
Что и говорить, наездник Хусин лихой. На полном скаку пролезть у коня под животом — это сумеет не всякий. А какие выделывает номера в седле! Страшно смотреть! Особенно Хусин старается, когда джигитует вблизи Прискорбного и когда на него, весело смеясь, смотрит Елизавета. Так что слова «настоящий джигит» весьма точно определяют горячую натуру черкесского юноши. Но рядом с отвагой и бесшабашным ухарством в нем жили врожденная потребность дружбы и товарищества. Он умел дружить и доверяться дружбе, беречь ее. Отзывчив, чуток к чужой беде, Хусин всегда готов постоять за обиженного, а если нужно, то и вступить в драку или оказать дружескую поддержку. Поэтому нежданное появление Ильи и Стеши вызвало на худощавом, энергичном лице Хусина удивленную улыбку, а в горячем сердце — желание действовать, и действовать решительно, смело и немедленно, сию же минуту. Но как действовать? Он еще не знал…
Кулицы, матери Хусина, дома не было, ушла на ферму. Отец дневал и ночевал с табуном. Один дедушка Абубекир сидел возле хаты и грелся на солнце. Но что дедусь? Ни посоветоваться с ним, ни поддержки от него. Как же Хусин удивился, когда старый горец поманил внука пальцем и спросил:
— Хусин, этот русский парень заявился к нам с невестой или с женой?
— С невестой, дедусь, с невестой.
— Скажи ему, Хусин, скажи: вот когда я был молодым…
— Ладно, ладно, дедусь, сидите себе молча, — ответил Хусин и хотел уйти.
— Погоди, Хусин! — остановил внука Абубекир. — Беги на конюшню, седлай коней. Увозите невесту в горы и упрячьте ее там понадежнее от погони… Эх, когда я был молодым…
— Хорошо, дедусь… И не надо вам беспокоиться.
Жаль, что Илья и Стеша не понимали, о чем говорили дед и внук. Хусин оставил Абубекира, сказал Илье, что дедушка интересуется, кто они и почему здесь, и проводил гостей не в дом, а в пристройку к дому, сделанную из плетней и обмазанную глиной.
— Кунацкая и мое жилье, — сказал Хусин. — Илья, Стеша, будьте как дома!
Кунацкая — хатенка чистенькая, с двумя подслеповатыми оконцами, с кроватью и столиком. Земляной пол устлан сухой травой. В углу темнела закопченная широкая труба, похожая на перевернутую вверх дном корзину. С потолка спускалась цепь, и на ней висел казанок. В корзину, вставленную в крышу, смотрело небо, слабо освещая и казанок, и холодные угли. В комнате хорошо прижился застаревший запах дыма и погасшего костра. Хусин усадил друзей на лавку и спросил, какая им нужна на помощь. Краснея и поглядывая на потупившую глаза Стешу, Илья сбивчиво, коротко рассказал, почему они здесь. Хусин не стал ни о чем спрашивать, насупил брови и не говорил, а диктовал твердым голосом:
— По обычаю черкесов, запомни, Илья, невесты пешком не ходят. Это первое. Поэтому в Надеждинскую мы поедем на машине, А еще бы лучше верхами! Как, Стеша, насчет седла? Сумеешь? Жаль, что в школе у нас не было уроков верховой езды. Ну ничего, увезем тебя на «Победе». И с гармошкой! Возьмем лучшую гармонистку, есть у нас такая — Лейла! В ее руках гармошка и смеется и плачет! Нет, нет, Илья, помолчи! Ты мой гость, и твое дело — сидеть и молча слушать… Второе: невеста должна быть красиво одета. Такой обычай у всех людей. Эту заботу беру на себя. Я мигом проскочу в Прискорбный. Елизавета что-нибудь сообразит…
— Ты с ума сошел, Хусин! — сказал Илья. — Хочешь, чтобы отец Стеши узнал, где мы?
— Будьте спокойны! Ни одна живая душа ничего не узнает! И третье: вы, черти, наверное, голодные? Сейчас накормлю.
На столе появились кувшин с молоком, стаканы, хлеб, а в тарелке — яйца, еще теплые, сваренные вкрутую и уже очищенные. Илья и Стеша завтракали. Хусин тем временем подседлал на колхозной конюшне застоявшегося, просившего дорогу, неспокойного гнедого жеребца и птицей улетел к мосту. Пыль, вспыхивая из-под копыт, длинной строчкой протянулась по узкой аульской улочке.
— Охо-хо-хо… И чего один ускакал? — бурчал дед Абубекир, подслеповатыми глазами провожая внука. — В ущелье надо спешить, в ущелье… Вот когда я был молодым…
Часа через два гнедой скакун, екая селезенкой и гоняя боками, появился во дворе. Хусин сбил к затылку державшуюся на шнурке войлочную шляпу и соскочил с седла. Быстрыми шагами, как человек, исполнивший очень важное и трудное поручение, вошел в кунацкую, неся узел, перехваченный веревкой. Улыбнулся Илье и Стеше, и его горящие глаза и улыбка говорили: «Вот видите, как все просто! А вы беспокоились, думали, что нельзя ничего сделать, а я сел на коня и все сделал!» Бросил на лавку узел и сказал:
— От Лизы вам посылка! Молодец твоя сестренка, Илюша! Мигом все сообразила. И о брате тоже побеспокоилась! Костюм и рубашку тебе передала!
— Что в хуторе? — спросил Илья.
— Спокойно! — Хусин был взволнован и несказанно рад, что сумел помочь друзьям. — Только в Стешином доме переполох! — И к Стеше: — Твой папаша на мотоцикле бегает, в милицию ездил, все вас разыскивает. — Хусин рассмеялся. — Пусть поищет! У черкесов есть поговорка: ищи ветра в горах!
