Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 4
— Охо-хо-хо… И чего один ускакал? — бурчал дед Абубекир, подслеповатыми глазами провожая внука. — В ущелье надо спешить, в ущелье… Вот когда я был молодым…
Часа через два гнедой скакун, екая селезенкой и гоняя боками, появился во дворе. Хусин сбил к затылку державшуюся на шнурке войлочную шляпу и соскочил с седла. Быстрыми шагами, как человек, исполнивший очень важное и трудное поручение, вошел в кунацкую, неся узел, перехваченный веревкой. Улыбнулся Илье и Стеше, и его горящие глаза и улыбка говорили: «Вот видите, как все просто! А вы беспокоились, думали, что нельзя ничего сделать, а я сел на коня и все сделал!» Бросил на лавку узел и сказал:
— От Лизы вам посылка! Молодец твоя сестренка, Илюша! Мигом все сообразила. И о брате тоже побеспокоилась! Костюм и рубашку тебе передала!
— Что в хуторе? — спросил Илья.
— Спокойно! — Хусин был взволнован и несказанно рад, что сумел помочь друзьям. — Только в Стешином доме переполох! — И к Стеше: — Твой папаша на мотоцикле бегает, в милицию ездил, все вас разыскивает. — Хусин рассмеялся. — Пусть поищет! У черкесов есть поговорка: ищи ветра в горах!
— Не в горах, а в поле, — поправил Илья.
— Ну, пусть в поле! Какая разница! — со смехом ответил Хусин. — Сейчас ни в горах, ни в поле вас уже не изловить. Верно я говорю?
Илья посмотрел на узел и на грустно молчавшую Стешу.
— Хусин, теперь можно ехать?
— Чудак! Зачем уезжать на ночь? — Хусину стало жарко, он сорвал шляпу и вытер ею мокрый лоб. — Переночуете, а на рассвете поедем. Надо же нам как следует подготовиться! Да и потанцевать охота… А как же? Свадьба и без танцев?
Желая показать, что у него еще много всяких забот и хлопот и что все, что еще нужно сделать до отъезда, он сделает, Хусин теми же быстрыми, решительными шагами вышел из кунацкой, сел в седло и уехал. Снова наши беглецы остались одни. Но зная, как скоротать время и чем заняться, они прошли в садок. В листьях прятались еще не зрелые, но уже красневшие ягоды, мелкие, как горошинки. День был жаркий, над аулом палило солнце. Где-то далеко звенела наковальня и часто, как молот, постукивал, наверное на мельнице, однопоршневой двигатель.
Хусин привел парня по имени Анзор. У парня курчавая голова, не чуприна, а добрая черная папаха. Брови густые, слитые на переносье, не брови, а черная стежка. Хусин сказал, что Анзор недавно вернулся из армии и является лучшим шофером в ауле; что его грузовик готов отправиться в самую трудную дорогу; что и знамя, и цветы, и кумачовые ленты приготовлены; что гармонистка Лейла скоро придет сюда, чтобы показать Илье и Стеше, как она умеет играть на гармошке. Стыдливо потупив взгляд, Хусин голосом тихим, виноватым добавил:
— В легковой машине, как на беду, председатель уехал в Черкесск и вернется только завтра к вечеру… Да оно в грузовике и лучше! — уверенно заключил он. — На грузовике и знамя пристроим так, что оно будет видно за десять верст, и гостей увезем побольше, и вообще наглядно…
Хусин и Анзор о чем-то горячо спорили на своем языке. Хусин злился, покрикивал. Анзор что-то сердито отвечал, сжимал на переносье брови-стежечки, а потом тряхнул чубом и быстро, не оглядываясь, ушел со двора.
— И что за человек этот Анзор! — сказал Хусин. — Я попросил поставить грузовик во дворе, чтобы все было готово, а Анзор обиделся… Ведь надо же все подготовить с вечера…
В конце дня с работы пришла Кулица. Еще у ворот, робея и стесняясь, Хусин что-то негромко говорил матери. Илья не понимал черкесских слов, но догадывался, что речь шла о нем и о Стеше. Кулица не стала слушать сына, поставила у порога ведро и подошла к гостям. Приветливо улыбнулась, и в ее ласковых, в мелких морщинках глазах Илья читал: вы меня не бойтесь, я ведь тоже была молодая, и я все понимаю… Обняла Стешу, прижала к груди, как это делают только черкешенки, когда хотят пожалеть, приголубить дочь. Хусин осмелел и весело сказал:
— Мамо! Это Илья, брат Лизы… А это Стеша, невеста Ильи, она тоже из Прискорбного…
Илья ждал расспросов, думал, что мать Хусина станет говорить никому не нужные нравоучения, спросит, почему они избрали для своего убежища именно ее двор, или начнет выказывать жалость, сочувствие. Кулица озабоченно смотрела на молодых людей и молчала. Как женщина уже немолодая, многое повидавшая в жизни, а более всего как мать, Кулица без слов, без расспросов понимала, какая важная причина заставила явиться сюда и эту белокурую, милую и совсем еще молоденькую русскую девушку, и этого рослого парня, сына Евдокии Ильиничны. Она лишь осведомилась, хорошо ли в ее доме чувствуют себя гости, не голодны ли, и, не дожидаясь ответа, начала готовить обед. И за столом была приветлива, обходительна, ни о чем не спрашивала. Все так же ласково поглядывала и на Хусина, и на Илью, и особенно на Стешу, будто все трое были ее детьми, и одно в своем сердце хранила желание: быть матерью своих детей, помогать им, если в ее помощи они нуждаются.
Когда начало смеркаться и ближние к аулу горы укрыли сумерки, во дворе появились парни и девушки. Пришел и Анзор, все еще хмурый, в войлочной шляпе, нависшей над его смолистым чубом, в армейских бриджах и в сапогах с узкими голенищами. Узкий поясок туго подхватывал его тонкую талию. Среди девушек нетрудно было узнать Лейлу, и не потому, что она была с гармошкой, а потому, что это была смуглолицая, красивая черкешенка. Кажется, сама природа понимала, что гармонистка в ауле должна быть красавицей, и наградила Лейлу такими чистыми, приятными чертами лица, подарила ей такие выразительные, с блеском глаза и такие тончайшие брови, что без удивления на нее невозможно было смотреть.
Парни и девушки знакомились с гостями, протягивали руки, слегка наклоняли головы, и в их веселых глазах светились удивление и любопытство. Хусин поставил низенький стульчик для гармонистки. Красавица Лейла подарила Илье и Стеше улыбку, поставила на стульчик правую ногу и растянула мехи. Полилась, полетела, нарушая тишину вечера, развеселая мелодия черкесского танца кафа. Затем Лейла заиграла свадебный парный танец удж. Как же красив и как же прост танец удж! Своей певучестью, частыми сменами тонов он напоминал то говорливые ручьи, скачущие между скал, то бурную речку на широком перекате, когда вода пенится и поет свою песню, то хор пастушьих свирелей в горах. Парни и девушки переглядывались, понимали, что удж зовет их в круг. Парни осторожно, с левой стороны, брали девушек под руки, поднимали головы и браво выпячивали груди. Выстроившись парами, они поглядывали на гостей, глазами говорили, что вот так они постоят минуту и начнут танцевать. И в такт музыке пары поплыли по кругу, и то расходились и шли врозь, то снова сходились. Видя, что танец начался дружно и без парня остались только Лейла и Стеша, Хусин собрал под поясом рубашку, выпрямился, как солдат перед генералом, улыбнулся и пригласил на танец невесту Ильи. Стеша смутилась и покраснела: не ждала. Взглянула на Илью и смело пошла рядом с Хусином. Шла узкими, спутанными шажками — черкешенка, да и только! Илья не сводил глаз со Стеши, видел, как она семенила ногами рядом с Хусином, то отходила от него, то снова подходила к нему. Илья улыбнулся и подумал: «Ах, Стеша! Ах, молодец! И где и когда ты научилась так хорошо танцевать по-черкесски?» Хусину тоже нравилось, как Стеша, шурша туфлями легко и даже грациозно проходила по кругу, и все же в душе он сознавал и сожалел, что рядом с ним не было Елизаветы… А тут еще этот пристальный и строгий, как упрек, взгляд Ильи. И чего так смотрит? Или ревнует, чудак? И Хусин поспешил подвести Стешу к Илье. «Ну, Илья, ну не смотри на меня таким зверем, — говорили его веселые, блестящие глаза. — Ты же видишь, что со Стешей я прошел всего лишь два круга и только для того, чтобы убедиться, умеет ли она танцевать по-нашему, а теперь бери ее, она твоя, и идите, идите танцевать!»
Сам же Хусин подбежал к Лейле, вытянулся, как струна, чуть наклонив чубатую голову. Казалось, Лейла давно этого ждала. Девушка, не переставая играть, красивая, радостная, пошла рядом с Хусином. Илья, подражая Хусину, прижал своим локтем худенькую левую руку Стеши, и они, переглянувшись, серьезные, сосредоточенные, будто им предстояло выполнить какую-то трудную работу, пошли по кругу. Как и Хусин, Илья делал мелкие шажки, чувствуя, как Стеша подлаживала к нему свой шаг, спешила и не могла подладить. Ему было приятно и танцевать и сознавать, что они идут в одном кругу с аульскими парнями и девушками и что их первый свадебный вечер начался таким веселым хороводом.
В то время, когда молодежь веселилась, заботливая Кулица приготовила две постели, заметьте, две, и в разных комнатах. Для Стеши — у себя в горнице, а для Ильи — в кунацкой. Для Стеши нашлись и мягкая, на панцирной сетке, кровать, и чистая простыня, и напушенная подушка, и байковое одеяло. Для Ильи Кулица расстелила на полу, рядом с холодным очагом, сено, укрыла его буркой — и постель готова. Ложись, казаче, и опочивай.
