Скорость - Анатолий Гаврилович Рыбин
Вошла Тамара Васильевна Белкина, хмурая, с заплаканными глазами. Тихим уставшим голосом спросила:
— Как же получается, Федор Кузьмич? Кто не просит квартиры, тому даете. А меня даже из списка вон выбросили.
Сахаров знал, что Белкина придет к нему, и потому заранее готовился к этой неприятной встрече. Круто выгнув рыжеватые брови, он сказал с сочувствием:
— Слушай, Тамара, не жги душу. Говорил я, доказывал. Не согласился начальник отделения, решил по-своему. А что касается намека — «Кто не просит, тому даете», это зря. Надо все-таки разбираться.
Белкина посмотрела ему в лицо, покачала головой.
— Эх, Федор Кузьмич. Чего там разбираться. У Дубковых ведь целый дом свободный. Да и не выгоняли они Мерцалова. Это все знают.
— А ты за всех не говори. И Мерцалова не касайся.
— Как же не касаться. Квартиры-то он не просил. И заявления не подавал.
— Причем тут заявление. Мерцалова вся страна знает. Может, ему начальник дороги особняк персональный выстроит.
— Конечно, тебе можно говорить, семья в квартире. А Майя как будто не твоя дочь. Пусть мучается. — Тамара Васильевна часто заморгала и на ресницах у нее заблестели слезы.
В этот самый момент в дверях показалась Елена Гавриловна Чибис. Она вошла по привычке, не стучась и не спрашивая разрешения. Ее широкое меховое пальто и яркий зеленый платок словно обожгли Сахарова.
— Занят я, не видите, что ли! — крикнул он с явным раздражением.
— Извиняюсь, — ответила Чибис и удалилась.
— Но вы подождите! — неожиданно смягчился Сахаров. У него мелькнула мысль, что это поможет поскорее закончить неприятный разговор с Белкиной. Он поднялся со стула, плотнее прихлопнул дверь и опять вернулся к столу.
В комнате стало так тихо, что слышен был шорох платка в руках Тамары Васильевны.
— Ну зачем эти слезы? — негромко спросил Сахаров. — Думаешь, без них не понятно? Все понятно. Когда можно было, помогал: и самой дать путевку в санаторий за счет профсоюза настаивал, и Майю сколько раз в пионерский лагерь бесплатно посылали. Верно?
— Эх, Федор, Федор! Чего ты считаешь? — пуще заплакала Белкина. — Не за свои же кровные посылал. За государственные. А сам ты, можно сказать, в сторонке стоишь. Да я и ничего от тебя не требую. Раз уж вышло так, терпеть надо. Вот с квартирой бы только. Ей ведь, Майе-то, комнату нужно. Невеста.
— Знаю, все знаю, — почти шепотом сказал Сахаров. — Буду настаивать. Обязательно буду.
— Да уж, пожалуйста, — попросила Тамара Васильевна. Она вытерла слезы, подтянула концы платка и, тяжело ступая, направилась к двери.
Сахаров потер пальцами горячий лоб. Теперь ему предстояло еще объясниться с упрямой Чибис. «Это даже хорошо, что она явилась», — подумал Федор Кузьмич и крикнул, не вставая:
— Заходите!
Елена Гавриловна сбросила на плечи платок, подошла вплотную к столу. Полное энергичное лицо ее горело. Глаза глядели сурово.
— Оправдались? — спросила она вздрагивающим голосом. — Успокоили?
Сахаров сделал вид, что не понял вопроса.
— Да не хитрите вы, Федор Кузьмич, — махнула рукой Чибис. — Разве партком не может повлиять на Кирюхина? Может. Я уверена. Не хотите вы портить с ним отношений, вот в чем дело.
— Ну это вы бросьте! — вскипел Сахаров. — Что значит не хочу? У нас отношения деловые, партийные.
— Партийные. Кому вы говорите? Ходите перед Кирюхиным на цыпочках. Один Алтунин только и держится.
— Вон как! — Сахаров подумал: «Спелись вы с Алтуниным крепко. Уже по ночам в цехах вместе сидите. Даже людей не стесняетесь». Он хотел вслух сказать ей об этом, но, подумав, как бы не разозлить человека еще сильнее, воздержался. Однако намек все же сделал:
— Захвалите вы Алтунина по соседству. Смотрите.
— Не язвите, — сказала Елена Гавриловна, и взгляд ее сделался еще суровее. — Алтунин как раз принципиальный человек. А насчет квартиры нужно немедленно разобраться, иначе я напишу секретарю горкома…
— Только не пугайте, — прервал ее Сахаров. — Можете писать куда угодно. А вот нарушать партийную дисциплину не позволю. — Он встал, сощурил налитые гневом глаза, спросил, положив на стол обе ладони: — Вы думаете, мне ваша хитрость с этой самой летучкой не понятна?
— Какая же это хитрость? Просто деловой разговор.
— А кто навязал его?
— Жизнь.
— Бросьте! — погрозил пальцем Сахаров. — Меня не проведете. Я знаю ваши замашки… Я вижу…
Чибис промолчала, дав ему высказаться, потом резко ответила:
— Зря сочиняете, Федор Кузьмич. Летучка была открытой. На ней и начальник депо присутствовал, и представитель горкома.
Сахаров знал, кто присутствовал на летучке, но все же упоминание о представителе горкома покоробило его, сбило с высокого тона. Собравшись с мыслями, он сказал:
— Учтите, если будете покушаться на заслуги Мерцалова, привлечем к партийной ответственности. Мы не можем допустить, чтобы какие-то завистники тушили коммунистические светофоры. Ясно?
— Нет, не ясно, — сказала Чибис. — Я не вижу никаких завистников.
— Что же вы тогда видите?
— А то, что новая квартира Мерцалову пока не нужна.
— Ну, знаете!.. С подобным понятием…
Елена Гавриловна так выразительно посмотрела, что фраза секретаря парткома осталась оборванной. Помолчав, он сказал уже несколько спокойнее:
— Не думаете вы, товарищ Чибис. И других слушать не хотите. Понимаете, в чем дело?
— Да, я все понимаю, — сказала Чибис. И, не желая больше разговаривать, ушла.
«Ох и камешек», — озабоченно вздохнул Сахаров и долго сидел за столом, подперев щеки ладонями.
22
Было очень холодно. Жесткая снежная масса хлестала в ветровое стекло «Волги», а Лида все равно радовалась, и Петр не отводил от нее взгляда. Ему хотелось обнять жену, прижаться губами к милым похудевшим щекам, к пышным волосам с завитками на концах, и так ехать долго, долго, ни о чем не думая. Только руки его были заняты. На них лежал сын, такой близкий, родной, что при одной мысли о нем у Петра сладко замирало сердце.
Машина бежала неровно: то набирала скорость, то вдруг задерживалась на перекрестках, потом, чтобы выбраться на простор, обгоняла троллейбусы. По сторонам мелькали большие дома, заборы с театральными афишами. Лида смотрела на все с таким трепетом, будто очень давно не видела.
Неожиданно для нее шофер повернул машину вправо, в длинный узкий переулок. Навстречу поплыли одноэтажные домики с палисадниками, деревянными воротами и ярко выкрашенными наличниками.
— Куда мы едем? — встревожилась Лида, зная, что Семафорная улица в противоположной стороне.
Петр молчал. Он был рад, что жена ничего не знает о новой квартире, и хотел, чтобы эта приятная тайна сохранилась как можно дольше.
— Ну, Петя? — Она посмотрела ему в лицо. — Куда ты везешь меня?
— Домой, — сказал он безобидным тоном и улыбнулся.
— Не шути, пожалуйста. Эта прогулка совсем некстати.
