Трое в тайге - Станислав Васильевич Мелешин
— Алексей что-то веселый сегодня! — кивнул всем Зимин. Опять начали трунить над Зыбиным, от веселого настроения или оттого, что он всех моложе в бригаде. Пусть, хоть и тяжело ему. Они все не знают, что он любит! И хочется сказать им об этом, открыться, чтоб не насмехались над ним и Любавой.
— Братцы… — начал тихо Алексей, и ему сразу представились ее глаза, смотрящие сейчас в упор, с укором. Заволновался, заметив, как плотники подняли головы.
— А ведь я, — проговорил он глухим голосом, — люблю!
И будто только сейчас, при них, почувствовал это «люблю» серьезно. Наступила тишина. Плотники молчаливо, как по уговору, подсели на бревна в круг, задымили махоркой. Только Лаптев, стоя на лесах, выжидательно свесился со стены, опершись грудью на обвязку: он во время отдыха не курил «отравы».
Зимин, поглаживая бородку, подсел к Алексею и ласково проворковал:
— А мы ведь, Алеша, знаем об этом.
Послышался смех. Будылин нахмурился, заложил руки за фартук.
— Люблю! М-м, эко счастье человеку привалило!
— С собой уведешь ее али как?..
— Наверно… здесь останусь, — ответил Алексей, погрустнев, и шутливо выкрикнул: — Бейте меня, что хотите делайте, а только вот… не могу я!
Лаптев взмахнул рукой.
— Хор-ррошо это, мать честная! Забавно! Ведь вот везде человеку, значит, можно жить. К примеру, в степи — пожалуйста, жена нашлась, дом поставил и живи! В тайге или у Ледовитого океана где… с моржами в чумче какой…
— В чуме! — строго поправил Будылин.
— Вот я и говорю — в чу-ме! Только бы помочь сперва ему надо. Так я говорю, эх ты, мать честная!
Хасан, слушая разговор, задумчиво хлопал в ладоши, будто баюкая ребенка, пристукивая ногой, пропел-ответил:
— Прабылна, прабылна… Нищава ни прабылна!
Будылин завозился, крякнул:
— Тихо! Я скажу. — Помедлил. — Блажь все это! Дурь! Ветер!
Махорочный дым обволакивал лица. Плотники задымили чаще. Повернулись к Алексею, слушая бригадира, будто это они сами говорят Зыбину.
— Ты человек молодой еще… Несерьезная она, а ты тоже хорош. Не получится у вас жизни… этой! — Будылин потряс ладонью, как бы взвешивая что-то. — А еще вот что скажу: бригаду подводишь! Ты останешься здесь, а мы как бы уже не бригада… одним мастером меньше. Столяр ты хороший. Рамы, двери — твоя забота. Кто их без тебя делать будет? Нет замены! А скоро в соседний совхоз идти… Любовь-то она любовь, а все же это дело такое… коллективно решать надо. Правильно я говорю, мужики, фактически?!
Кто-то растянул со вздохом:
— Эт-то правильно… Так если!
— Да… — протянул сверху Лаптев, соглашаясь с речью Будылина.
— Она ведь, Любава, не женщина, а прямо черт знает что такое!
Алексей ковырнул ногой стружки. Зимин толкнул его в бок.
— Ну что молчишь, Лексей!
— А ну вас! — с горькой обидой выпалил Зыбин. — Душу раскрыл. Думал, легче станет! — Зашептал, будто сам себе: — Как заколдовала она меня… Ядовитая она какая-то. Хмельная. Дикая. Горит душа, как степь.
Будылин понял тревогу парня:
— За версту ее не подпускай! Тебе только дай губы — присосешься, не оторвешь. О бригаде забудешь…
Зимин выбил пепел из своей трубочки.
— За версту… А это тоже несправедливо, Михей Васильич. Надо же человеку когда-нибудь жизнь начинать. Надо! Случай есть! Баба по нраву — что скажешь?
— Я говорил уже — ветер это! Беда для него. Сгорит он в ее душе! Ишь закружилось в голове…
— Я бригаду не подведу, — вдруг устало произнес Алексей и отвернулся.
Будылин положил ему руку на плечо.
— Правильно мыслишь, сынок. Вместе собирались. Маршрут есть, чертежи… Против общества нельзя бодаться. Иди скажи: мол, уезжаю. Побаловалась и хватит. — Встал и, чтоб скрыть неловкость за грубость, проговорил:
— Давай, ребята, поживей… время идет. Скоро Мостовой нагрянет на дело поглядеть.
Алексей подумал о том, что артель — сила, что много в их словах было трезвой правды.
III
Мостовой действительно «нагрянул». Директор совхоза, никем не замеченный, появился неожиданно — вышел из зернохранилища, отряхиваясь, тяжело ступая сапогами по щепкам. Располневший, в зеленом френче с двумя «вечными» ручками в боковом кармане, он встал перед бригадой, кудрявый с рябым веселым лицом, на котором голубели спокойные хитрые глаза.
— Привет, милые работнички!
— Добрый день, товарищ директор.
Полуобнимая каждого, он вытирал круглый лоб клетчатым платком, смеясь, говорил, будто отчитывался:
— Не день, а пекло! Катил по хуторам — отсиживаются в холодке молчальники! Это я о своих. — Указал рукой на постройку.
— Храмина-то? Изюминка! Закуривай всей компанией, — раскрыл пачку «Казбека» — черный всадник дрогнул и, скакнув, скрылся за рукавом Мостового.
Плотники поддержали «компанию», покашливая, закурили папиросы, присаживаясь около Мостового на бревна.
— Ну как, не жалуетесь? Хорошо кормят? Спите где? Ага, значит неплохо!
Алексей ждал чего-то, зная, что Мостовой осмотрит работу, выяснит срок ухода бригады, выдаст расчет по договору. Тогда можно будет послать деньги Леночке в город, и, может быть, станет яснее: остаться здесь с Любавой или итти дальше.
— Так вот, милые, новость какая… — объявил Мостовой и встал.
«Милые» тоже встали. Мостовой начал издалека:
— Вот записку кладовщику — сметану с маслозавода привезли, так я выписал вам… Работаете здорово…
Лаптев, поглаживая щеку, предложил:
— На жару надбавить бы надо.
Все засмеялись.
— А новость такая… — Мостовой оглядел всех, выждал паузу, — решено школу-пятистенник ставить, да вместо самана — дома работникам… Лес везут. Дело срочное, хорошее. Мастера нужны. Может, кто из вас останется… А может, всей бригадой, а? Что, никому степь не приглянулась? Ага, нет, значит…
Все промолчали.
— Нужны нам плотники, ой, как нужны! Будылин мял в пальцах раскуренный «Казбек», ответил за всех:
— Это дело дельное… Обмозговать надо, как и что. Работы ведь везде много, и всюду мастера нужны, ко времени, фактически.
Мостовой улыбнулся:
— Вот, вот! За нами дело не станет. А знаете, что? Перевозите-ка семьи сюда. Каждому дом поставим.
Будылин взглянул на Алексея. Тот молчал. Зимин ответил:
— Мороки много с переездом-то.
Алексей встал и сел чуть в стороне, слушая разговор о том, что «мороки много», что трудно с насиженных мест трогаться, да и детишки по школам… кто где учится… Срывать с учебы нелегко… Оно ведь одним махом трудно… Подумать надо…
— Ну, подумайте, промежду себя, — сказал, нахмурившись, Мостовой и, уходя, добавил:
— А насчет сметаны я распорядился.
Плотники повеселели: зернохранилище Мостовому понравилось. Начались приготовления к уходу, к дороге. В ларьке и магазине покупали промтовары, обсуждали предложение Мостового остаться, гордились тем, что они мастера и нужны.
