Семен Пахарев - Николай Иванович Кочин
Пахарев познакомился с Мастаковой и нашел ее умной, она опасалась с ним лукавить и высказывала дельные педагогические суждения, которых, впрочем, в своей работе не придерживалась.
Дальше официальных и сдержанных отношений их знакомство, однако, не пошло.
Школа имени Маркса стояла над Окой, на самом высоком месте города, рядом с колокольней. Звон огромного колокола в православные праздники разносился по всей окрестности. В этой школе, бывшей мужской гимназии, и теперь учились почти одни мальчики. И это происходило по той же простой причине: школой заведовал старый учитель гимназии Троицкий. Он ничего не потревожил с Октября ни в методах обучения, ни в оборудовании классов. Начальство считало школу отставшей, а пресса именовала ее мужским монастырем. Но школа не подвергалась со стороны уоно ни разгрому, ни даже реформации. Директора чудаком именовали интеллигенты, самодуром — в профсоюзе, хвостистом — в уоно. Но пока не трогали. Были и на это причины. Слава школы выходила за пределы уезда; только в этой школе ученики получали прочные знания и легко выдерживали экзамены в вузы. Не менее важную роль играла и репутация мужественного директора, не давшего мятежникам разгромить школу. Это случилось в 1919 году, когда Колчак подошел к Самаре и к Казани. В уезде вспыхнуло кулацкое восстание, охватившее двадцать девять волостей. Восстанием руководили бежавшие из Ярославля савинковские офицеры, а также колчаковские эмиссары, пробравшиеся в глухие места Заволжья. И городок был захвачен мятежниками. Отряд их хотел закрепиться в школе: отсюда с холма удобно было отстреливаться. Но Троицкий заявил: «Убейте меня — и тогда превращайте школу в стойло». Он затворил двери и ждал смерти. Мятежники натаскали соломы и подожгли ее. Но сгорели деревянные пристройки, а само каменное здание с лабораториями и библиотекой осталось цело. Там прятался и учитель с семьей. После подавления мятежа школу отремонтировали. И с той поры ни у кого не повертывался язык сказать, что Троицкий — чужак и чужд новшествам. Мастакова тайно завидовала Троицкому, а публично везде подчеркивала его «косность», пользуясь недоверчивым отношением к нему начальства, к чему Троицкий был совершенно равнодушен. К Пахареву же он занял добродушно-снисходительное отношение, охотно беседовал с ним при встречах и говорил:
— Я, как вам известно, ретроград и никак не могу постичь ваших установок: почему собирание учениками окурков в городских парках и обстругивание досок или переноска железа учениками, при полном забвении элементарной грамотности, есть «великое новаторство», «трудовая школа» и «воспитание нового человека». Видно, я и впрямь устарел безбожно и так умру «несознательным и непросвещенным».
Пахарев разглядел и достоинства и изъяны и той и другой школы и, еще не обретши житейской осмотрительности, твердо решил идти своим путем.
Школа его стояла на берегу речки, отделявшей одну половину города от другой, на пустыре, который можно было превратить в чудесный пришкольный участок. Зданий было два: старое, деревянное, в котором теперь обучались малыши «первой ступени», и новое, просторное, каменное, высокое, в котором находилась «вторая ступень» — пять старших классов девятилетки. Это здание школы было выстроено при Советской власти. Ученики тут были из семей ремесленников и рабочих, и это Пахареву нравилось. Эти ребята были ему близки по быту, по жизни, по духу. Расхлябанность в школе не смущала его.
Пахарев попытался разыскать учителей в разных местах. Удалось найти троих. Один служил кассиром в бане, другой сотрудничал в «Подзатыльнике» — в сатирическом приложении к местной газете, третий работал на салотопке потребкооперации. Пахарев обрадовался: все же новые люди — и попросил их прийти на пробные уроки.
Первым явился географ Пальченко. Он явился в седьмую группу в кожаной тужурке нараспашку и в коленкоровой косоворотке без пояса. Недоброжелатели утверждали, что из бань не раз увольняли его за недозволенную торговлю водкой под этикеткой лимонада.
С минуту он покачался перед столом, кашлянул и протрубил басом:
— Я до вас специально. Прислан обучать географии экономической и физической, а также и всякой прочей другой. Стало быть, тише.
И начал развертывать немую карту полушарий. Он разгладил карту и стал рассказывать с южным придыханием в голосе:
— Всех частей света будэ четыре: Африка, Азия, Европа и еще… Амэрика. — Вслед за этим он пристально поглядел в угол полушарий, спохватился: — И маленькая Австралия. Ну это не в счет. Она очень маленькая. — Учитель нерешительно покрыл Австралию своей могучей ладонью. Потом ткнул пальцем в пустыню Сахару. — Поняли?
Ученики лукаво ответили хором:
— Поняли…
— Дужэ гарно. Топэрича посмотрим, что ученые насчет Африки говорят. — Он недружелюбно поглядел на Африку со стороны Индийского океана и добавил: — Африка — это ужасно сухая и широкая страна и в ней водятся стравусы… Стравус есть огромадная така птица, и она несет яйцы по пять фунтов весу. О!
Пальченко руками показал в воздухе, какие яйца несет «стравус». Ученики фыркнули. Кто-то заметил:
— Одного яйца на целый класс хватит.
И все громко захохотали.
Учитель немного смутился и, не зная, что еще можно было бы сказать об этой жаркой стране, бросил Африку и стал показывать границы Азии. Звонок застал его в Северном море, недалеко от Таймыра. Учитель быстро отрезал пальцем пространство Азии от Европы по Уральскому хребту и, облегченно вздохнув, ушел.
— Дужэ шкодливые у вас детки, — сказал он Пахареву. — В такой, представьте, трудной обстановке я робить не обык.
В восьмой группе давал пробный урок обществовед Восторгов. Его знали в городе как автора бойких статеек в местной газете. Он писал о кино, о постановках самодеятельных кружков и об артистах, иногда гастролирующих в городе. Его считали знатоком искусства, ценителем изящного и неошибающимся критиком.
Восторгова ученики хорошо знали. Он часто выступал в Летнем саду с разъяснением спектаклей, гулял с артистками на Большой Круче и неограниченно пользовался контрамарками. Он имел высшее образование, был молод, шумлив, всегда восторженно говорил только об искусстве и собирал толпы слушателей. Ученики ждали его с нетерпением. Восторгов вкатился в кабинет непринужденно, кивнул головой: «Здорово, ребятки!» — и остановился на середине класса.
В глазах учеников засветились веселенькие огоньки. Учитель прошелся по аудитории, поглядел в окошко и сказал:
— Отличнейшая стоит погодка. Наука точно ее предсказала.
Он явно волновался, скрывая это под маской добродушного веселья. Но с
