Владимир Корнилов - Семигорье
Васёнка одна сошла с высокого клубного крыльца, уже стыдясь, что она — одна.
— Пошто ушёл-то?! — попрекнула Васёнка, радуясь что Макар снова рядом с ней.
Макар развёл руками.
— Ребятня в плен взяла! — и, понимая Васёнку и винясь перед ней, сказал: — Малые ведь! Выгнать, понятно, легче…
Они шли, поотстав от всех. Народ дорогами и тропами разбежался по селу. Какое-то время слышалось, как по обеим сторонам улицы гулко колотили в дверь, кто-то стучал в дребезжащее окно, кто-то кого-то кликал. То у одного, то у другого дома взлаивали потревоженные собаки. Наконец, всё утихло, и Васёнка с Макаром остались одни, в одной заботе: чтобы дорога, по которой сейчас они шли, была длинной, как ночь.
От околицы, с полей, от стылого леса шла тишина, такая ясная, хрупкая, что Васёнке казалось: хлопни она в ладоши — и с неба, как этот первый иней с деревьев, посыпятся звёзды. Засверкают, посыпятся на тёмные дома, на острые крыши, на дорогу, на идущего рядом «её» Макара…
Среди звёзд Васёнка увидела едва прочерченный тоненький серпик и обрадовалась, тут же поверив, что новорождённый месяц сулит ей счастье.
— Глянь-ка!.. Месяц народился!..
Замерев, она ждала, что ответит Макар. Ей даже не важно было, что он ответит, важно было, как ответит, и она, вот сейчас, сразу, узнает, о чём он думает.
Макар почувствовал на плече робкую Васёнкину руку и посмотрел вверх, куда смотрела Васёнка. Он увидел затерявшийся в звёздах серпик. И, хотя этот краешек будущей луны никак не мог вмешаться в его жизнь, Макар был рад, что именно сейчас он появился в небе, потому что из-за этого лунного краешка Васёнка своей рукой тронула его плечо.
Он почувствовал, что Васёнка связала с народившимся месяцем что-то важное в своей жизни и, угадывая это важное, радуясь и стараясь дольше задержать на своём плече Васёнкину руку, осторожно сказал:
— На счастье…
Васёнка засмеялась, отвернулась, закрыла лицо варежкой.
Они много раз прошли село от околицы до околицы, наконец, остановились под берёзами, у Васёнкиного дома.
Васёнка встала у калитки и сразу увидела, как тоненький месяц отблёскивает в крайнем, её окне.
— Макар! — позвала Васёнка. — Пошто тогда, на «беседе», ты прямо на виду ко мне подошёл?..
Макар долго не отвечал, глядел на Васёнку, потом сказал:
— А к чему скрываться? Пришёл тебя повидать, вот и…
— А я чуть разума не лишилась!..
Макар тихо, как будто про себя, засмеялся, положил ей на плечи свои тяжёлые руки, бережно притянул к себе. Сердце у Васёнки заметалось. Она не уходила от его рук, не отворачивала лица. Беззащитная перед силой Макара, она, едва шевеля испуганными губами, попросила:
— Не обижайте меня, Макар Константинович!
— Как можно обидеть тебя! — сказал Макар дрогнувшим голосом и с осторожностью прижал свою горячую щеку к её холодной щеке.
Васёнка отвернула запылавшее лицо, чуть отступила, загадав ещё раз увидеть ясный серпик в окне, и не увидела. Торопясь, осторонилась, даже привстала на плетень — плетень, прихваченный молодым морозцем, заскрипел, ломая чуткую тишину. У лесника залаяла собака, где-то взвыла другая, в доме глухо стукнуло, как будто в тёмках уронили скамью. В окне сдвинулась занавеска, к стеклу прилипло бледное пятно — Капитолина!
У Васёнки в груди захолонуло, как перед бедой. А Макар спокойно стоял, плечом подпирая ствол берёзы, смотрел на Васёнку, улыбался.
— Погоди, утихнет сейчас… — сказал Макар.
И правда, ночь утихла.
Васёнка повернулась к Макару. Ещё бы чуток смелости — и кинула бы она ему на плечи руки, зажмурила глаза, чтоб Макар не видел её стыда и тоски, зашептала бы: «Веди меня, Макарушка, отсюда! Беду чует сердце… Хочешь моей жизни — веди!» И ушла бы с ним, на Капкиных глазах ушла, не оглянулась. Не хватало Васёнке смелости: девичья доля застыдила. Будто над ухом услышала строгий окрик матушки: «В уме ли ты, доча?! Да можно ли самой-то на парня кидаться! Парню делать, девке ждать…»
Никогда не перечила матушке Васёнка, не ослушалась и на этот раз. А Макар стоял под берёзой, полный спокойствия и силы, смотрел на неё горячими глазами и молчал, как будто они всё уже обговорили и уладили, и дело было только за сроком. Не ведал он её страхов, не знал, что Васёнке нужны были надёжные слова, за которые она могла бы ухватиться в своей неулаженной девичьей жизни.
Васёнка подождала, теребя концы завязанного у шеи платка, улыбнулась потерянно, робко поклонилась и пошла по тропке к дому.
У Макара тревожно стукнуло сердце, он шагнул в калитку. Васёнка дошла до крыльца, обернулась, и Макар, нарушая тишину, позвал:
— Васёна! Васёнушка!.. Ты не затворяйся в дому. Завтра же к клубу приходи!
— Приду-у… — шёпотом ответила Васёнка и уже с крыльца махнула Макару варежкой.
ЮРОЧКА
1Странно, но ещё в прошлую осень Алешка не знал, что на свете есть Юрочка Кобликов. Среди семигорских ребят Юрочка не появлялся, он жил в районном городке, за Волгой, и судьба свела их уже в новой для Алёшки городской школе.
Когда Алёшка стоял перед незнакомым классом, близоруко выглядывая свободное место, в отчаянье готовый сесть на первую ближайшую к нему парту, он вдруг почувствовал на плече тяжёлую руку и близко увидел знакомые, цвета спокойной летней зелени глаза Васи Обухова.
— Что, оробел? — басок у Васи стал поглуше, взгляд, как всегда, усмешливый. — На своей земле робеть не положено. Ребят в классе восемь, с тобой — девять. Девчат — двадцать шесть. Так что держись к нам поближе… Пойдём, покажу тебе место. Вот по ряду — последняя, по положению — особая. Парта Юрочки Кобликова. — Вася качнул блестевшую парту, как будто пробуя на прочность. — Кобликова сейчас нет. На соревнованиях. Через денёк-другой явится. Хочешь испытать свой характер — садись. Обижать будет — скажешь…
Алёшка улыбнулся наивной заботе Васи Обухова и решительно положил портфель на парту. Он ещё не знал, что очень скоро Юрочка чёртом войдёт в его жизнь, накидает ему в душу горячих углей. И не раз за годы жизни Алёшка обожжёт о них своё сердце.
День, когда Юрочка появился в классе, Алёшка помнил и сейчас. Нахмуренный, с надутыми губами, ни на кого не глядя, он подошёл к парте и бросил свою сумку прямо на Алёшкины учебники.
— Двигайся к краю. Я у окна сижу, — приказал он. За парту сел шумно, как большая птица на дерево, расставил локти и затих. На втором уроке Юрочка долго косился на скромно молчавшего Алёшку и вдруг ногтем прочертил границу поперёк парты, отхватив от Алёшкиной территории полосу в два сантиметра шириной. Кровь бросилась к щекам Алёшки, но он сдержал себя. Он решил выстоять перед Юрочкиным напором и добавил Юрочке ещё сантиметр своей территории.
Три дня прошли в обоюдном и твёрдом молчании. На четвёртый день Юрочка убрал широко расставленные локти. Хмуро уставившись в беспросветное, мокрое, как река, небо за окном, отрывисто спросил:
— Откуда?.. Где живёшь?.. Почему не в городе?..
— Живу там, где отец работает, спокойно пояснил Алёшка.
— Охотник?
— Кто, отец?
Юрочка медленно повернул свою красивую голову с пышными, как у девчонки, волосами.
— Ты что — чудак? — спросил он, разглядывая Алёшку не моргающим взглядом. — Твой отец мне до кисточки… Сам охотник?
— Охотник.
— Без шуток? Может, так, ворон пугаешь?
— Без шуток… — сказал Алёшка и рассмеялся. — Ну, хватит дурить, Кобликов! Уж знакомиться, так по-человечески… — он протянул Юрочке руку.
Юрочка крутнул головой, отвернулся, тут же выставил острый локоть.
Два урока он каменно сидел, не замечая Алёшку. На третьем подобрал руки, уткнул подбородок в кулак, угрюмо спросил:
— Кем работает?
— Кто?
— Отец…
Алёшка ответил, стараясь, чтобы даже тень улыбки не проскользнула в его глазах. Но Юрочка и на этот раз не оценил его стараний: он сердито провёл рукой по своим волосам и отвернулся к окну, подперев кулаком побледневшую щеку. Алёшка тогда ещё не знал, что Юрочка живёт без отца.
— Ладно, — сказал, хмурясь, Юрочка. — Ты, чудик, мне по душе. По крайней мере, не хочется влепить по твоей физиономии. Зайдёшь ко мне домой, поговорим…
На следующий же день Алёшка отыскал на тихой улочке с деревянными мостками-тротуарами дом Кобликовых, очень похожий на все другие дома: обшитый тёсом, с простыми наличниками, глухим забором и закрытыми воротами. На всех трёх окнах горшки с гераньками, наполовину раздёрнутые занавески, как у всех — на глухой тёсовой калитке железное кольцо с лязгающим запором. За воротами — маленький двор с гусиной травой, запущенный садик с пятью яблонями и кустами малины вдоль забора, огород с уже пустыми осенними грядами. У сарая лежали и мокли под дождём берёзовые дрова.
