Скорость - Анатолий Гаврилович Рыбин
— Смотри еще там с крутояров не прыгай…
В городе у небольшого старинного особняка с вывеской «Студия художников» Ракитин попросил остановить машину и снова повернулся к Римме.
— Зайдем?
— Обязательно, — сказала Римма и первой выбежала из машины.
Полина Поликарповна встретила их в вестибюле. В узком темно-синем костюме, с высокой прической, она выглядела изящно и моложаво. Борис Иванович не удержался, шепнул:
— Красивая ты сегодня.
«Только сегодня?» — спросил ее взгляд.
Они пошли по комнатам, сплошь занятым картинами и скульптурными изображениями. Ракитин сразу же остановился возле крупной фигуры солдата, припавшего к пулемету. Но Полина Поликарповна взяла его за руку.
— Знаешь что, Борис? Ты посмотри раньше, как мы ютимся в этом помещении. Ведь повернуться негде.
— Вижу, все вижу, — сказал Борис Иванович. — Поживите, потерпите.
— Как же терпеть? Нам выставку устраивать негде.
— Почему негде? Идите в клубы, в Дома культуры. А то чего вы тут прячетесь?
— Ты погляди на него, — повернувшись к дочери, сказала Полина Поликарповна. — Он скоро и художников по клубам разгонит.
— Папа! — воскликнула Римма. — Это же искусство!
— Правильно, искусство. А где ему место? В салонах?
Полина Поликарповна только вздохнула и повела мужа дальше. От картины к картине переходной неторопливо, иногда понимающе переглядывались. У портрета машиниста Мерцалова Борис Иванович задержался дольше, чем у других.
— Не нравится мне эта работа. Нос не нос, глаза не глаза. Не похож человек совершенно.
— Художник лучше знает, похож или не похож, — ответила Полина Поликарповна. — Это тебе не фотография. Здесь каждый мускул на взлете.
— Мускулы может и на взлете, — согласился Борис Иванович, внимательно прищурившись. — Но все же не то, что нужно. Да, вон пусть Римма скажет? Она Мерцалова лучше нас знает.
— Ладно, не играй у человека на нервах, — рассердилась Полина Поликарповна и резко повернулась к противоположной стене, где на мольберте стояло небольшое полотно с изображением похожего на ракету локомотива, устремленного навстречу полыхавшей в полнеба заре. — Может, и это не нравится?
— Краски великолепные.
— Разве только краски? А движение? Римма, ты чувствуешь, какая стремительность? Страна в коммунистическом полете. Это пока эскиз.
Римма энергично закивала головой:
— Очень хорошо, мама! Великолепно!
— И все-таки одного движения для такого замысла мало, — сказал Ракитин после долгого раздумья. — Холодком веет.
У Полины Поликарповны на лице выступил румянец. Она заявила с достоинством:
— Для кого веет, а для кого нет. Начальник отделения дороги, например, в восторге. Заказал для своего кабинета.
— Кирюхин? — удивленно переспросил Борис Иванович. — Странно. Я бы не заказывал.
Еще минут двадцать рассматривал Ракитин картины местных художников. Под конец повернулся к жене, сказал серьезно:
— Хоть ты, Поля, и боишься рабочих клубов, а они вам нужны. Очень нужны.
16
Четыре дня ходил Петр в роддом. Но ни разу не смог повидать ни Лиду, ни сына. С завистью он смотрел на тех счастливчиков, жены которых находились в палатах первого этажа. Они без особых трудов заглядывали в окна, улыбались и даже разговаривали через открытые форточки. А Петру приходилось довольствоваться лишь короткими записками.
В сегодняшней записке Лида попросила достать бутылку кагора. Он обегал все магазины, буфеты. Побывал даже в ресторане. Но кагора не нашел.
Расстроенный неудачей, Петр медленно брел по центральной улице города. Возвращаться к жене с пустыми руками не хотелось.
Он остановился у витрины самого большого магазина и уже в который раз принялся рассматривать огромную бутылочную пирамиду.
И вдруг ему пришла в голову счастливая мысль: «А что, если купить разных виноградных вин? Они ведь очень полезны. Правильно, куплю сразу три бутылки. Нет, четыре. И пусть выбирает. Авось, что-нибудь подойдет вместо кагора. Да, да, так и сделаю».
Когда Петр со своей покупкой предстал перед женщиной в белом халате, выполняющей роль связного между больными и посетителями, та испуганно воскликнула:
— Батюшки! Неужели ваша жена так пьет? Вы подумали, где она находится, молодой папаша?
Петр начал было уговаривать:
— Не сердитесь, пожалуйста. Я хочу, чтобы жена выбрала. Понимаете? Выб-ра-ла.
Но та и слушать не хотела.
— Немедленно забирайте. Иначе позову главврача. Уж он-то вам объяснит все наши инструкции, — кричала она, размахивая руками.
— Да зачем же главврача, мамаша?
— А затем, что у нас не ресторан, и я вам не официантка.
— Ну ладно, ладно, три бутылки я заберу обратно, — сдался Мерцалов. — Передайте хоть одну.
— Одну могу, — неуверенно согласилась женщина.
— Тогда вот эту. А потом в другой раз…
— В какой другой? Вы что, в уме? — опять возмутилась женщина. — Я говорю одну только, а не четыре.
— Да вы не так меня поняли, — начал старательно объяснять Мерцалов. — Я прошу показать жене сперва одну бутылку. А когда вторично пойдете в палату, другую отнесете. Потом еще две. Какая из них понравится, ту и заберет пусть. Остальные вернете. Хорошо?
— Ишь, как рассудил, — покачала головой женщина. — Молодой, да хитрый. Это что ж, я весь день с бутылками нянчиться буду? У меня работы вон сколько!
— Да не сердитесь вы, — взмолился Петр. — Уважьте ради такого события.
— Ох и папаша! — смягчилась женщина. — Ну ладно, покажу все сразу. Давайте! — Она положила бутылки в полу халата и, тяжело вздохнув, зашагала по каменной лестнице на второй этаж.
Мерцалов долго ждал ее возвращения. Он стоял за стеклянной дверью, чутко прислушиваясь к голосам и движениям внутри дома. Сверху медленно сошел высокий хмурый мужчина лет пятидесяти в белой шапочке на седой голове. Когда он сердито взглянул на стеклянную дверь, Петр сделал два шага назад. Ему показалось, что это и есть главный врач, который идет отчитывать упрямого посетителя. Но человек в белой шапочке свернул вправо и скрылся в коридоре нижнего этажа. Петр снова подступил к двери.
Наконец появилась знакомая женщина. Улыбнувшись, она передала записку. Лидин почерк был необычный, корявый, но разборчивый: «Ох, Петя, как ты рассмешил всех. Сперва мне было очень стыдно. А теперь я даже рада твоей выдумке. Угощу всех обитательниц второго этажа. Пусть выпьют за нашего сынищу. Целую тысячу раз». Затем под жирной чертой шли еще две строчки: «Иди скорей во двор и смотри в третье окно от угла. Сестра покажет тебе наше чудо».
Петр будто на крыльях вылетел из парадного на улицу. Мигом обогнул правое крыло большого кирпичного здания. И только за углом, когда резкий ветер опалил его своим ледяным дыханием, вдруг вспомнил, что оставил на скамейке шапку. Возвращаться не стал. Слегка потирая уши, он приоткрыл тяжелую калитку во двор, отыскал нужное окно и впился в него глазами.
Дом был старинный, высокий. Оконные стекла
