Скорость - Анатолий Гаврилович Рыбин
— Так сколько же у тебя солнц? — спросил Прохор Никитич. Наташа оторвалась от учебника, рассмеялась.
— Чудной ты, Вовик. Одно же солнце на небе. Понимаешь? Одно!
— И нет, не одно, — категорически заявил Володя. — Ведь дома у нас бывает солнце?
— Ну бывает, — снисходительно кивнула Наташа.
— И в садике бывает, — деловито объяснил Володя. — И на улице. И еще, когда меня папа на паровозе катал, солнце тоже с нами каталось.
— Верно, Вовка! Верно! — поняв мысли сына, сказал Прохор Никитич и повернул его лицом к себе. — Убедил, а? Молодец, честное слово! Ну, так и держись, Это важно. А я тебе сейчас премию выдам. — Он быстро сходил в прихожую и высыпал на середину стола большую горсть конфет.
За ужином Наташа сообщила отцу, что в школе у нее сегодня родительское собрание, но беспокоиться не следует, потому что на собрание пошла тетя Лена. Прохору Никитичу сделалось как-то не по себе. Не хватало еще этого: он дома, а на собрании, где будут говорить о его дочери, посторонний человек. Наташа заволновалась:
— Ты думаешь, я уговаривала ее, папа? Я просто при ней пожалела, что не смогла тебе дозвониться, а она сразу стала собираться.
— Она сказала: а мне как раз нужно в школу, — прибавил Володя настойчиво.
Прохор Никитич улыбнулся.
Потом они снова перешли в большую комнату. Наташа все еще занималась, а он, уложив сына в кровать, долго стоял возле туалетного столика и смотрел на бусы, висевшие на мраморной статуэтке. Жена, Валя, всегда надевала их к зеленому выходному платью. Прохор Никитич, бывало, смотрел на нее в этом наряде, как на невесту.
Наташа, взрослея, все больше и больше делалась похожей на мать. Это и радовало, и мучило Прохора Никитича.
Вот и сейчас, поглядев на красивое задумчивое лицо дочери, он вспомнил: так же сидела когда-то за столом и Валя, проверяя тетради учеников. Она работала преподавателем английского языка. За последнее время она очень устала. Но ни разу не пожаловалась. Даже, если спрашивал ее об этом Прохор Никитич, весело отмахивалась: что ты выдумал. На себя-то вон посмотри. Из прихожей вдруг донеслись телефонные звонки. Один, другой, третий… Так звонили обычно от Кирюхина. Это Прохор Никитич знал. Не ошибся он в своем предположении и сейчас.
— Вы вот что, — загремел в трубке густой бас начальника отделения. — Напишите-ка мне объяснение о всех задержках с выходом снегоочистителей.
— Хорошо, — спокойно ответил Алтунин. — Я уже думал об этом.
— Я не знаю, что вы там думали, а такое объяснение представьте мне завтра же. Вот так.
«Неужели он считает, что я умолчу о главном, о простоях локомотивов на станциях? — положив трубку, спросил себя Алтунин. — Напрасно».
Когда он вернулся из прихожей, Володя уже спал, свернувшись калачиком, тихо посапывая. Он и во сне, казалось, был собранным, сосредоточенным и время от времени шевелил губами, как будто продолжал спорить о своем солнце.
Прохор Никитич подмигнул ему, потом взял со стола одну из его вырезок и тихо положил на край подушки.
15
Старенький горкомовский «газик», прозванный за выносливость «козлом», бежал по степи.
После часовой качки на самолете Ракитин как будто дремал в машине. На самом же деле он думал о вчерашнем разговоре в обкоме партии, о тех вопросах, с которыми летал туда. Но больше всего беспокоил его вопрос о Егорлыкском плече, беспокоил не потому, что был он самым важным. Нет, Ракитин просто не мог никак убедить себя в том, что поступил неправильно, поддерживая инициативу Кирюхина. А секретарь обкома сказал ему прямо, без стеснения: «Не за ту вожжу беретесь вы со своим начальником отделения. Облегчить повозку хотите. Не похоже на вас, Борис Иванович».
Вот это самое «не похоже» и не давало сейчас покоя Ракитину.
Газик тем временем вымахнул на холм и словно повис над раздавшейся во все стороны белой степью. Молодой верткий шофер неожиданно прижал тормоза, вытянул вперед руку.
— Глядите, куропатки!
Ракитин проворно распахнул дверцу, вскинул к вискам ладонь. Пестрая птичья стая, удаляясь, трепетала в розоватом от солнца и мороза воздухе. Вот она снизилась и чуть не коснулась искристого снега. Опять взмыла кверху. Вот колебнулась в сторону и вдруг, будто неживая, упала поблизости от дороги.
— Трогайте спокойно, — сказал Ракитин шоферу, а сам, не отрываясь, смотрел туда, где уселись куропатки.
Подъехали совсем близко. Машину и птиц разделял только сугроб с торчавшими кустиками чилиги. Не боясь набрать в ботинки снега, увлеченный Ракитин вышел из машины и, пригнувшись, побрел к чилиге. Но не успел он сделать и десятка шагов, как стая будто взорвалась, обдав его волной искристой холодной пыли.
— Вот черти! — вздохнул Ракитин и пожалел, что не имеет с собой ружья.
Куропатки на этот раз полетели от дороги в сторону, к единственной в степи горе. И у той горы маячил человек. Один-одинешенек во всей заснеженной округе.
— Охотник, что ли? — предположил Ракитин.
— Не похоже, — сказал шофер. — На гору лезет. Альпинист какой-то.
Человек действительно взбирался на гору, не обращая внимания на куропаток. Он долез до самой макушки, приладил к ногам лыжи и, отчаянно взмахнув палками, полетел вниз.
— Храбрый, однако, — сказал Ракитин и, повернувшись к шоферу, скомандовал: — Поехали!
— Так он же машет, — сказал шофер.
— Кто машет? — не понял Ракитин.
— Лыжник.
Человек и в самом деле торопливо бежал к машине, время от времени подавая рукой какие-то знаки.
Когда лыжник приблизился, Борис Иванович не поверил глазам своим. Это была его дочь в бежевом лыжном костюме, белой пуховой шапочке и с полевым военным биноклем.
— Мило-весело! Ты как сюда попала? — строго спросил Борис Иванович.
— Так, прогуляться. И тебя встретить.
— Хорошее дело: меня встретить. Еще на гору лезешь. Ноги сломать захотела? А это откуда у тебя? — он показал на бинокль.
Римма улыбнулась.
— У Аркадия Петровича выпросила, чтобы не прозевать твою машину.
Борис Иванович, не говоря больше ни слова, взял у нее лыжи. Долго потом ехал, не поворачиваясь и не разговаривая. Лишь перед самым городом немного повеселел, начал шутить:
— Это куропатки тебе помогли. А то бы «козел» наш мимо горы только хвостом вильнул.
— Ну что же, — сказала Римма. — Покаталась бы еще с крутояра. Чудо!
— Ишь ты, отважная какая, — покачал головой Борис Иванович. — Нет уж, лучше ты мне встреч таких больше не устраивай. Обойдусь без фанфар. А как у тебя, кстати, с работой?
