Ледовое небо. К югу от линии - Еремей Иудович Парнов
Что же случилось, господи? Шахта? Подумаешь, невидаль! Ну, не был он никогда глубоко под землей и не очень рвался туда, потому что успел повидать в жизни достаточно и не ждал особых открытий. Любопытство, конечно, осталось, иначе бы он давно забросил хлопотные командировки от газет и журналов, удивлявшие, кстати сказать, маститых коллег. Но разве можно было назвать любопытством то, что с ним творилось сейчас? Горячую нетерпеливую волну, которая подхватила и несла его на радужном гребне, черт знает куда. Наваждение да и только!
Выйдя из кабинки, он с наслаждением надел свежее заботливо согретое белье, ощущая во всем теле бодрящую приподнятость, отер туманную дымку с зеркала и вынул расческу. Причесывался обстоятельно, долго, упиваясь каждым мгновением бездумного, нежданно нахлынувшего блаженства.
Комната отдыха, куда он вышел из душевой, ослепила стерильным блеском. Все — от чехлов на креслах до веселеньких занавесочек и телефона — сверкало снежной белизной. Даже легкий озноб пробегал по разгоряченной коже.
Мечов уже ждал, потягивая дрожжевой витаминный напиток, мутно опалесцировавший в зеленоватом стекле графина.
— Порядок? — спросил, вытирая ладонью обветренные резко очерченные губы. — Тогда пошли. За чистилищем следует не рай, но преисподняя.
— А, может, я тоже хочу пойла? — Лосев потянулся к чистому перевернутому стакану.
— Нечего, — с бесцеремонностью давнего приятеля отрезал Мечов и толкнул дверь в раздевалку. — Времени нет. Вагнер слезно просил не опаздывать к обеду.
Отомкнув отведенный для него шкафчик, Лосев снял с крючка брезентовую робу, спецовку. Сбросив тапочки, натянул литые резиновые сапоги. Портянки наматывать не захотел. Остался как был, в шерстяных носках.
— Каску, — напомнил ему Мечов, надевая пластмассовый шлем.
Потом они прошли в ламповую, где взяли аккумуляторы, респираторные сумки и специальные номерки. С этого мгновения, еще и шагу не сделав вниз, они уже считались находящимися в подземном царстве.
— Если в пятнадцать ноль-ноль жетоны не будут висеть на доске, поднимется тревога, — то ли в шутку, то ли всерьез предупредил Мечов. — Вагнер отпустил вас под мою ответственность. Учтите!
— Что так строго, Андрей Петрович? — неуверенно улыбнулся Лосев.
— Существуют правила, не знающие исключений, Герман Данилович, — Мечов еще раз проверил напряжение батарей и кивком указал на длинную обшитую вагонкой галерею. — Без сдачи экзамена по технике безопасности туда, — он указал себе под ноги, — дороги нет.
— Ценю, что подобное исключение сделано, — все еще храня выжидательную улыбку, заверил Лосев. — Примите мою благодарность.
— Не стоит. Но я вас очень прошу не отходить ни на шаг. Григорий Ефимович занят, иначе бы он обязательно спустился с нами.
Галерея все не кончалась. Мягкий стук рифленых подошв отчетливо разносился по дощатому коробу, освещенному жидким расплывчатым светом, скупо сочась из матовых, защищенных проволочным каркасом плафонов, он словно обозначал переходную зону меж дневным сиянием и сумраком подземелья.
«И впрямь чистилище», — подумал Герман.
У скоростного лифта их встретила крепенькая старушка в завязанном на груди пуховом платке. Ласково кивнув, толкнула решетку и пропустила в железную клеть.
Зажглись два световых глаза, ударил колокол.
— Триста пятый, — сказал Мечов.
— Почему не на самую глубину? — поинтересовался Лосев.
— Зачем? Там сплошная закладка. Жила-то снизу вверх вырабатывается.
Бетонный колодец, в который падала клеть, заблестел водяными струйками. Сливаясь, они растекались ржавой слизью по кольцевым швам, мелькавшим перед глазами, словно полосы на экране забарахлившего телевизора. Теплый дождик заливал деревянный затоптанный пол, стучал по каске, отмечая зеркальным глянцем складки робы.
— Мерзлота тает? — спросил Лосев, застегивая верхнюю пуговку.
— Артезианские воды. Много хлопот было с ними. Да и теперь много. На «Маяке» ствол на четверть километра углубился, когда хлынуло из-за тюбинга. Как ударило с самого верха, с отметки тридцать метров. Ребят пришлось в бадье на канатах опускать. Прямиком в ледяной водопад.
— И что?
— Заделали, конечно.
Пружинно покачиваясь, клеть остановилась по вызову.
— Вниз? — вошли четыре горняка с запорошенными каменной пылью блестящими лицами.
— Вниз, — кивнул Мечов. — Это какой горизонт?
— Двести десять.
— Значит, прошли мерзлоту, — понизив голос, наклонился Андрей Петрович к корреспонденту. — А на том же «Маяке», на двести девятнадцатом метре клетевого ствола, впервые жила блеснула. Так и засияла под лампой рассыпными искрами. Век не забуду.
— На «Маяке» у вас тоже свой штрек был?
— Обязательно. На каждом руднике оставляется участок для науки. Обобщаем опыт проходчиков, анализируем успехи, неудачи. Но темпы такие, что практика опережает исследования. Рекомендации, выработанные на «Маяке», Вагнеру, пожалуй что, и не пригодились. Оно и понятно. Горное дело не знало таких скоростей. А ведь условия на «Комсомольском» оказались куда труднее, чем на «Маяке». Большие глубины, высокое давление пород, повышенное содержание метана…
— Все заново пришлось начинать после шестой сотни, — подал реплику один из горняков. — Я же работал на «Маяке».
— Как ваша фамилия? — спросил Мечов.
— Ковалев, маркшейдер.
— Помню, — кивнул Мечов. — На «Октябрьском» тоже, едва дошли до горизонта тысяча сто, начались сюрпризы. Никто не знал, как поведет себя порода на такой глубине.
— Не знали, но продолжали бурить, — уточнил Лосев.
— А что делать? — пожал плечами Мечов. — Кто-то должен начать? Мы, вернее, уже не мы, а мои бывшие сослуживцы проектируют сверхглубокий рудник с нижней отметкой две тысячи. Темный лес, Терра Инкогнита.
— Если я вас правильно понял, — нахмурился Лосев, с трудом ориентируясь в незнакомой сфере, — научные рекомендации почти ничего не дают строителям будущих рудников? Меняются условия, резко возрастают масштабы…
— Так тоже нельзя говорить, — несколько смешался Мечов. — Но от неожиданностей, действительно, не застрахуешься.
— Еще как дают! — подал голос маркшейдер Ковалев, когда клеть остановилась на его горизонте. Пропустив товарищей, он задержал на мгновение решетку. — Помните, какие обвалы тут были? Бывало, крепили чуть ли не через каждые двадцать сантиметров… Ну, бывайте, — он зажег фонарь и отступил в красноватый сумрак, где шатались мутные
