Трое в тайге - Станислав Васильевич Мелешин
— Куда спешишь? — чувствуя непонятное волнение и радуясь степной тишине, спросил Семен.
В вечернем небе угадывались первые звездочки, далеко разносилась по степи звонкая трель запоздалого жаворонка.
— Очумел, парень… Чтоб тебе ни дна, ни покрышки!
Зоя нагнулась сорвать стебель полынника и заметила, что чулок порван. Не стесняясь Семена, разулась, стала снимать чулки. Семен наблюдал за ней, а Зоя, глядя снизу ему в глаза, сказала с осуждением:
— Отвернись… Мог бы и сам догадаться.
Семен медленно отвернулся. «Хм, тоже мне!» Стоял, переминаясь с ноги на ногу, чутко прислушиваясь, как шуршат чулки.
Поехали. Семен включил фары, и в степи сразу словно потемнело. Машина покачивалась, скрипело пружинистое сиденье. Взглянув на тормоз, Семен заметил на ноге у Зои царапину.
— Смотри, кровь…
Зоя благодарно улыбнулась ему, наложила на царапину платок.
— Пустяки!
— Жаль, бинта нет…
Семен вздохнул, а Зоя засмеялась и провела ладонью по его щеке. Задержалась на секунду и отдернула руку. От волнения у Семена перехватило дыхание. «Ласковая!» — подумал он и, не зная, как выразить свою радость, несколько раз подряд нажал пуговицу сигнала.
— В клуб сегодня придешь… Зоя Макарова?
— Не знаю…
Впереди затемнели избы родной деревни. От освещенных окон веяло домашним уютом.
III
Фары выхватили длинные плетни, стены изб и саманных домиков, телеграфные столбы. Зоя спросила Семена:
— Тебе правится у нас?
Семен удивленно посмотрел на нее.
— А что? Жить можно. Людей вот маловато…
У зернохранилища Зоя спрыгнула. Сонный лохматый сторож в полушубке открыл ворота. Семен развернул машину и подкатил ее к ссыпным окнам. Зоя весело простучала каблуками по каменным плитам, устилавшим двор, отперла главную дверь и вошла в зернохранилище.
Семен остановился у запыленного радиатора машины, не решаясь войти вслед за Зоей. «Вот приехали и уже чужие. Ей бы только зерно ссыпать, двери на замок и — домой. Все люди так… Взять и уйти сейчас! Окликнет или нет?»
Зоя вышла из зернохранилища, поправила платок на голове.
— Ну, дело сделано, — равнодушно сказал Семен. — Машина на месте, пора шабашить…
Зоя растерялась, погрустнела. Ей не хотелось итти сейчас в правление колхоза просить кого-нибудь помочь сгрузить зерно, не хотелось, чтобы Семен ушел, оставил ее одну. «Пусть еще поработает, — решила она. — Здоров, как бык, ничего ему не сделается». Зоя сказала требовательно:
— Подожди, Семен. Помоги выгрузить зерно.
Она опасалась, что Семен посмеется над ней, скажет: «Не мое это дело. Мое дело — привезти а чтоб машина в исправности». Но Семен молчал и внимательно разглядывал радиатор. Его молчание разозлило Зою, она схватила лопату и сказала презрительно:
— Не хочешь — не надо. Устал, бедняжка!..
Семен огляделся вокруг, взял лопату у двери и молча полез в кузов.
Выгружали неторопливо, молчали, старались не смотреть друг на друга. Зерно было легкое; казалось, оно само ложится на лопату. Когда очистили кузов, Семен помог Зое спрыгнуть на землю, спросил:
— Устала?
Зоя кивнула головой и наклонилась, скатывая брезент в трубку. Семен взвалил брезент на плечи и понес в открытую дверь зернохранилища. В нем было чисто и сухо. От рогож, пола и пустых дощатых сусеков веяло холодом. Зоя включила лампочку над столиком, села и стала раскладывать какие-то бумаги. «Начальница», — подумал Семен, радуясь тому, что ближе познакомился с ней в этот день, что она теперь ему не чужая, что его тянет к этой девушке, которой доверили хранить зерно.
— Небогато живем, — сказал он, разглядывая пустые сусеки, и на минуту ему стало неловко перед Зоей, будто он один виноват в том, что колхозные сусеки пусты. «Вот снимем урожай, — подумал Семен, — день и ночь возить буду, набью сусеки доверху!»
— Тебе не скучно со мной? — спросила Зоя, повернув к нему освещенное лицо. Она торопливо что-то писала; от электрического света ресницы ее казались длиннее, щеки округлились, Семен ничего не ответил — любовался ею.
Он сидел рядом, отдыхал и думал о том, что курить здесь, конечно, нельзя: Зойка заругает. Придвинуться к ней и обнять — тоже нельзя: обидится! У него было легко и радостно сейчас на душе, одно только смущало: он не знал в точности, хорошо ли Зое с ним.
— А тебе не скучно со мной?
— Нет… — сказала Зоя и пояснила: — Мы с тобой сегодня хорошо поработали!
Семен поднялся и склонился над ее плечом, чувствуя, как в груди колотится сердце.
— Что пишешь?
Зоя запрокинула голову, и Семен, не в силах сдержаться, обнял ее за шею и поцеловал в теплые губы. Зоины губы дрогнули и сжались — стали жесткими.
Он хотел поцеловать ее еще раз, но успел только провести ладонью по пухлым детским щекам и почувствовать теплоту ее плеч. Зоя быстро встала, оттолкнула Семена, а когда он попытался приблизиться, ударила его по щеке. Семен натужно засмеялся, потирая щеку. Она стояла перед ним, сжав кулачки, готовая обороняться, ему было больно видеть ее такой чужой и безжалостной. Щека горела. «Душу вспахивать начинает…» — подумал Семен и покачал головой.
— А я бы вот не ударил! — с вызовом сказал Семен.
Зое показалось, что он смеется над ней, ни капельки ее не уважает и поцеловал просто так, как всех целует — от скуки.
«Слабо я ударила его, — пожалела она. — Надо было изо всей силы стукнуть!»… Она чуть не заплакала, но пересилила себя, строго сказала:
— Пошли, нечего тут рассиживаться! — и, пропустив его первым, повесила замок на дверь.
Семен взял из кабины пиджак, забросил на плечо и пошел к воротам, безразлично смотря себе под ноги.
«Не придет в клуб. Озлилась. Эх! А я приду! Подожду. Может, и придет?..» Из кармана пиджака посыпались папиросы, покатились по каменным плитам — белые и маленькие. Зое захотелось крикнуть: «Семен, вернись: папиросы рассыпал», — но промолчала. За воротами послышался певучий грудной голос вдовы Дементьевой:
— Здравствуй, Семочка! Ждала я тебя, ох, ждала! Зайдешь ко мне? Хоть на минутку…
Семен помедлил и проговорил с сильной усталостью в голосе:
— Ну, здравствуй, здравствуй… Не приду я. Видишь, помыться надо… Всю грязь с себя смыть…
Зоя постояла во дворе, пока затихли шаги Семена, и пошла домой — напрямик через площадь, не разбирая дороги.
IV
Ночь нависла над деревней душная, темная. В избах тускло светились огни; слышался скрип чьих-то ворот, лай собак и плеск воды на реке — за день берега подсохли и глина отваливалась глыбами в воду.
Семен, одетый в белую рубаху и лучшие свои брюки, выглаженные матерью, стоял у клуба лицом к афише, засунув руки в карманы. Из открытых окон клуба доносились покашливание односельчан и зычный бас
