Крещенские морозы [сборник 1980, худож. M. Е. Новиков] - Владимир Дмитриевич Ляленков

И о чем бы веселом она ни рассказывала, всякий раз фамилия этого недотепы и тюти слетала с ее языка.

Алена как-то заметила:

— Слушай, Валька, что, у вас в группе один этот недотепа Гридасов? Больше парней нет?

Валентина стрельнула в нее, в Степана своими синими глазами. Засмеялась.

— Много их! — протянула она. — Да все такие же, как и он. Еще и хуже. Лентяи. Он хоть отличник, а они все лентяи. — И стала говорить о том, как трудно теперь учиться в техникуме. Что вот, мол, они скоро закончат учебу, а многие плохо учатся. И бог ведает, какие из них получатся специалисты.

По ночам участковые дежурят в городе редко. Нечего делать. Только на вокзале постоянно находится кто-нибудь из городской милиции вместе с линейщиками. И в отделении с Пушковым всего двенадцать милиционеров. Когда в районе случится ЧП и преступник скроется или из области сообщат о возможном появлении в городе какого-нибудь беглеца, тогда дежурят круглосуточно. Попарно. Двенадцать часов (ночью) отдежуришь — сутки отдых.

Как-то в деревне Погремецкое из ревности парень зашиб до смерти своего соперника и скрылся.

Ночи здесь темные, но зато светлеет рано: в третьем часу улицы просматриваются далеко. Степан дежурил в ночь. Он горел желанием сцапать беглеца, чтоб хоть как-то проявить себя. Готов богу был молиться, чтоб ревнивец в потемках заглянул к кому-нибудь из своих знакомых в городе. От горсовета он ходил к базару, возвращался, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Спешил к мосту, прислушивался там. И торопился обратно. За ночь он устал. Но, кроме собак, парочек на лавочках, любовных вздохов и хихиканий за заборами, ничего он не заметил и не услышал.

Уже когда посветлело, он вдруг увидел фигуру на другой стороне площади. Фигурка вроде бы кралась в сторону Пархомовской улицы. Степан бегом обогнул площадь. Затаился в кустах желтой акации. Это была Валентина. Она не кралась, а двигалась так, будто скользила осторожно на коньках, и напевала.

— Валька, ты? Откуда?

Она вскрикнула от неожиданности.

— Где ты была?

— Ох, Степан, напугал ты меня! — справилась она с собой, узнав Степана. — Была у подруг, хотела домой зайти. Да поздно. — И она побежала.

Иногородние подруги ее жили в общежитии, оно рядом с техникумом. А она шла с противоположной стороны, от своей Чумаковской улицы.

«Телки шалые, — думал Степан, — не спится им. Спали бы себе спокойно». — И он усмехнулся, увидев ее испуганные глаза, темные губы.

Стало совсем светло. Росы не было. Пастух Яков прогнал по Пархомовской свое жиденькое стадо. Пегий бык шел следом за пастухом и тихо стонал от негодования. Заметив Степана, бык остановился, уставился на него. Яшка стрельнул своим длинным кнутом, бык заревел и тронулся дальше.

Медленно выползло солнце из-за леса. В чистом и свежем голубом небе появилась стая парикмахера. Сделав круг, птицы стали на месте. Степан чуть заметно помахал руками. Он ждал, что какая-нибудь птица свернет стаю вправо или влево, разобьет ее. Но нет. Вожак Трехперый удержал стаю, и она незаметно набирала высоту.

Явился напарник Степана Курдюмов.

— Тихо? — спросил он.

Степан вздрогнул.

— Тихо. Одни шалавы чмокались на лавочках.

Степан отлично знал, что вовсе не шалавы целуются на лавочках. Но отзываться презрительно и грубо о гуляющих в потемках женщинах давно вошло в привычку местных мужчин.

По утрам лучи солнца освещают горницу Мильковских. Когда Степан вернулся домой, в комнатах было тихо.

— Ты, Степанушка? — спросила мать из своей комнаты.

— Я, — ответил он, снял шинель и замер.

Хрусталь сверкал тысячами искр в горнице. На ковре разметавшись лежала полуприкрытая Валентина! Господи! Казалось, он никогда не видел такой прелести. Сердце у него заколотилось, он поспешно сбросил сапоги, разделся, юркнул в спальню и прижался там к жене, целуя ее, будто ища в ней спасения.

Днем Степан чистил в хлеву, Валентина встала в дверях. Она была в Аленином халатике, и солнце освещало ее.

— Как дежурство, Степан? — спросила она, как ему показалось, слишком приветливо.

— Спокойно. — И он с силой ширнул лопатой под стену, куда стекала жижа.

— Как ты напугал меня давеча, — сказала она.

Он мельком взглянул на нее. Губы ее улыбались. Ее синие глаза, как Аленкины, в зависимости от настроения иногда превращались в серые. И теперь они были серыми и внимательно следили за Степаном.

«Вот напасть-то. — Степан быстрей шуровал лопатой. — Сестра жены, жена начальника, — билась мысль, — вот напасть. Да уйди же ты!»

— Ты сердишься на меня, Степан? Что я тебе сделала плохого?

— Не болтай чепухи, — глухо произнес он.

— А ты не боишься ночью?.. А я боялась. Когда свернула на Ленинскую, там кто-то опередил меня. Ты видел?

— Где?

— Когда ты заметил меня, еще кого-нибудь видел?

— Нет, ты одна торопилась, а разве ты видела кого?

Она не ответила и убежала.

Степан насторожился. Хотелось расспросить, где и кого она заметила. «Нет, ну тебя к чертям, уходи скорей», — решил он.

17

С женой он сделался ласковым до чрезвычайности. Если и дежурил, то встречал ее после работы у завода. В выходные дни, бывало, она прибирается в комнатах, а он ходил следом за ней по пятам. Будто привязанный.

— Да что ты, Степка, привязался? — весело говорила Алена, отмахиваясь от него. — Поди, вытруси одеяло!

Но однажды разразился скандал. Степан вертелся около Алены, и вдруг выскочило у него:

— Слушай, Алена, а чего Валентина у нас часто так почует?

Алена держала в руках подушку, хотела нести ее во двор погреть на солнце.

— Дожила, — заговорила она, швырнув подушку в угол и глядя на мужа со злобой, — дожила я, слава тебе господи! Чем же она вам мешает, а? Что она вам с матерью твоей сделала? Объедает она вас? Места у вас мало? Мать твоя косится на нее, ты постоянно дуешься, слова ей цедишь сквозь зубы! А что она вам сделала, я спрашиваю? — Степан оторопело молчал, Пелагея юркнула вон за дверь. — Ты и отца моего не любишь, а чем он плох тебе? Почему в гости к нему никогда не соберешься? Чем твой Авдеич лучше был? Твой отец пропивал все, ты знаешь, что он за последние десять лет тысяч десять пропил? А мой отец мне на приданое дал пятьсот, Вальке четыреста, а что Авдеич оставил тебе? Где эти десять тысяч? Две машины купить можно на них!

— Какие десять тысяч? — изумился Степан.

— Какие! Он весь