Сулейман Рагимов - Сачлы (Книга 2)
— Да… Как раз занимаюсь этим…
— Поздно!.. Слишком поздно!..
— Товарищ Демиров, ведь я был с вами…
Демиров перебил:
— Ничего не хочу знать — со мной или не со мной! — и бросил трубку. Повернулся к Субханвердизаде: — Почему вы сразу не сказали мне об убийстве Заманова?
— Товарищ Демиров, люди увидели вас, обрадовались… Уже несколько дней у нас траур… Не хотелось с первых же минут омрачать ваш приезд… Классовый враг погубил старого большевика. Теперь придется держать ответ перед бакинским пролетариатом.
— В центр вы сообщили, по крайней мере?
— Да, сообщил, сразу же, как я вернулся из района, позавчера вечером. Очевидно, вы были уже в дороге.
— Как Мадат?..
Субханвердизаде пренебрежительно махнул рукой:
— Э, из Мадата проку не будет! Какой он руководитель? Нет опыта, да и таланта нет.
Демиров зашагал по комнате, возбужденно говоря:
— Что же это такое?! Что же это такое?! Надо непременно найти убийцу!.. Уничтожить!.. Врагу не может быть пощады!.. Мы обязательно найдем его и покараем. — Глаза Демирова, устремленные на Субханвердизаде, гневно сверкали: — Мы уничтожим врага!
Субханвердизаде, будто уличенный в преступлении, побледнел, съежился, попятился к стене. Он не смел поднять глаз на Демирова. Пробормотал:
— Да, мы уничтожим врага… Обязательно…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Рухсара и Нанагыз обедали дома, когда в дверь постучали и вошел Аскер. В руке его было письмо. Увидев мать и дочь за столом, он смутился, начал объяснять:
Я был на почте, смотрю — письмо на ваше имя, Рухсара-ханум… — У Аскера был виноватый голос. — Решил занести вам…
Рухсара молча поднялась из-за стола, взяла письмо, бросила взгляд на почерк. Нанагыз улыбнулась Аскеру приветливо:
— Большое спасибо, сынок, да будет тебе удача во всем! Конечно, не стоило утруждать себя.
Аскер, не произнеся больше ни слова, испытывая смущение, вышел.
Нанагыз нетерпеливо поглядывала на письмо.
— Наверное, из дома? — спросила она. — Скучают девочки… Как они там?.. Что кушают?.. Есть ли у них еще деньги?.. Небось пишут: мама, приезжай и Рухсару привези.
— Это не от них, — сухо ответила Рухсара и кинула письмо на подоконник.
— Не от девочек?.. А от кого же? — спросила мать. — Распечатай письмо, Рухсара, прочти… Почему бросила?..
— Оно не стоит внимания, мама.
Нанагыз взяла письмо, долго смотрела на него, вздохнула:
— Значит, от Ризвана?.. — Помолчав, добавила: — Наверное, он раскаялся. Да и как можно осуждать его, дочка?.. Подозрение — плохая вещь…
— Что подозревать-то? Все и так ясно… — Рухсара уныло усмехнулась: Преступление налицо… — Она тронула рукой свои волосы. — Вот оно преступление.
Нанагыз опять вздохнула, рот ее страдальчески искривился, она начала причитать:
— Зачем я отпустила тебя сюда одну?.. Видно, аллах отнял у меня рассудок!.. Надо уезжать, доченька…
— Если тебе надоело здесь, уезжай, мама… От дочери-неудачницы можешь отказаться…
— Постыдись, дочка, постыдись так разговаривать с матерью! — Слезы закапали из глаз Нанагыз. — Молодая ты еще, неразумная. Одно — знаешь, другое — нет. Эх, дочка!..
— Поезжай домой одна, мама… Давай я провожу тебя…
— А ты останешься?.. Какой в этом смысл?.. Я не могу здесь смотреть людям в глаза… Чего только не говорят про тебя… Чего только не болтают… Все шепчутся за нашими спинами… Вот, доченька, что значит попасть людям на язык. Просто беда… Кого ты теперь переубедишь, что это не так? Но ведь есть же на свете справедливость?! Должна быть! — Нанагыз воздела к небу свою единственную руку: — Господь смотрит на нас оттуда, он все видит! За что он карает меня?! За что?! За что, боже, ты пятнаешь нас позором?! От позора надо бежать! От позора надо спасаться!.. Бедняга Ризван!.. Что он мог поделать?.. Мог ли он после всего того, что случилось, ходить среди людей с высоко поднятой головой?! Да будь я на его месте, я бы… Вот этой единственной рукой…
— Ты угрожаешь мне, мама?
— Что скрывать, Рухсара?! Перенести бесчестье очень трудно… Рассказывали, в Шаганах одна мать задушила родную дочь…
— И ты тоже могла бы?.. — Рухсара осеклась, с укором посмотрела на мать, добавила: — Что ж, могу помочь тебе… Могу сама накинуть себе на шею петлю…
— Нет, доченька!.. Нет, детка!.. — Нанагыз порывисто обняла Рухсару. — Я люблю тебя, хочу твоего счастья!.. Скажи, что у тебя на душе?.. Что ты скрываешь от меня? Откройся матери!] Что ты натворила?
— Ничего.
— Но ведь что-то случилось с тобой. Открой мне свое сердце Нехорошо, если дочь скрывает от матери свое горе. Ведь я так страдаю!.. Да разверзнется твоя могила, Халил!.. Нарожал детей, сам спишь спокойно в земле, а мне каково!.. Расскажи мне, доченька, расскажи о своей беде!..
Рухсара обняла мать, зашептала:
— Ничего я не сделала дурного, мама… Успокойся… Конечно, я виновата, но не так, как ты думаешь… Тяжело мне очень, мама!..
Под вечер Гюлейша Гюльмалиева командовала во дворе больницы — шла поливка огорода.
— Эй, девушка, смотри!.. Эти кусты совсем высохли… Пропали бедные помидоры, придется их сорвать зелеными и засолить… А где наш Али-Иса, где этот чемпион болтунов? Неужели я должна делать все сама?!
Санитарка, подставив ведро под кран и ожидая, когда оно наполнится, спросила:
— А картофель поливать, товарищ Гюльмалиева?
— Потом, потом! Полей сначала огурцы! Пусть напьются как следует! Бедные огурчики!
К больничному крану шли женщины с ведрами. Гюлейша покрикивала на них:
— Эй, милые, или вы купаться собрались? Разве не видите, пропадает государственный огород?! Я ведь говорила этому Али-Исе, чтобы не пускал в наш двор посторонних! Ведь сама Москва ведет учет!.. Москва — не шутка!.. Все на бланках отмечается. Каждый день — один бланк. Пишем и пишем. Отчитываемся!..
В этот момент Афруз-баджи и Али-Иса шли по улице.
Они возвращались с базара. У каждого в руках бы, а корзинка с продуктами. Самую тяжелую, конечно, тащил старик.
— Как хорошо, что я встретила тебя, дядюшка Али-Иса! — радовалась Афруз-баджи. — Кесы нет, поэтому отныне ты должен помогать мне.
Али-Иса приложил руку к глазам в знак повиновения:
— Мы теперь, при советской власти, готовы умереть ради женщин, дорогая Афруз-ханум! Подумаешь — корзинка какая-то!.. Я свое дело знаю хорошо. Разве теперь женщинам можно сказать хоть слово?.. Я и Кесу безбородого могу заменить, и любого другого бородатого!.. Что еще сделать для тебя, дорогая Афруз-ханум? Приказывай!
— Ничего, дядюшка Али-Иса, спасибо! Вот только поднеси эту корзинку… Буду очень благодарна тебе.
— А завтра?.. А потом?..
— Иногда по утрам сходишь на базар… Я ведь не могу, как некоторые другие, каждый час бегать на базар.
— Конечно, конечно. Ради товарища Мадата, ради его подруги жизни я готов на старости лет стать рабом с цепью на шее! Всякий раз, когда будешь идти на базар, зови меня. Пусть у меня хоть молоко стоит на огне — все брошу и схвачу вот эту твою корзинку.
Вдруг старик остановился.
— В чем дело, дядюшка Али-Иса? Ты чего ждешь? Может, тяжело? Скажи…
Али-Иса кивнул в сторону больничного двора, мимо которого они проходили:
— Посмотри на нашу атаманшу!
— На кого?
— На нашу товарищ Гюльмалиеву.
— Может, ты боишься ее?
— Боюсь, — сознался Али-Иса. — Клянусь тебе своей жизнью, я при советской власти боюсь женщин больше, чем милицию! В милиции тебя проверят, обыщут. Если ты вор — посадят, если ты честный человек — отпустят… А с женщинами договориться нельзя.
Афруз-баджи схватила старика за руку и начала тянуть за собой:
— Эй, будь мужчиной!.. Где твоя доблесть?.. Разве настоящий мужчина боится женщины?!
Али-Иса не двигался с места, упирался:
— Клянусь аллахом, клянусь своей жизнью, клянусь бесценной головой твоего Мадата, я очень боюсь!
— Не бойся, да что она сделает тебе?! Уволит с работы?.. Пусть увольняет! Будь она неладна! Или ты не знаешь, кто может уладить все это дело?!
— Нет, Афруз-ханум, с женщинами лучше не связываться! Клянусь аллахом, они кого угодно могут сжить со света!..
Афруз-баджи громко засмеялась и, опять схватив старика за руку, принялась тащить его за собой вниз по улице:
— Пошли, пошли!.. Мужчина не должен быть таким трусливым!.. Смелей, смелей!..
Их заметила Гюлейша, помахала рукой, крикнула издали:
— Эй, Али-Иса, ты что там мелешь языком?
Старик втянул голову в плечи, съежился, забормотал:
— Ну, видишь?.. Видишь эту беду, это зло, лягушку, змею, черного шайтана?!
— Вижу. Ну и что особенного? Может, небо упадет на землю, а?..
— Она сейчас набьет мою шкуру соломой! Вот Баладжаев был хороший человек… Аллах всемогущий, спаси нас от женщин, от их козней и интриг!.. Честное слово, Афруз-баджи, у меня ноги отнялись, шагу не могу сделать…
