Сулейман Рагимов - Сачлы (Книга 2)
— Не знаю…
— За что?
Заманов перевел взгляд на Балахана, чуть шевельнул головой:
— Пусть… они… найдут… пусть… никто…
Его бормотание сделалось невнятным.
В глазах старого фельдшера застыл испуг. Он понял — началась агония. Вот губы Заманова перестали двигаться, взгляд застыл. Фельдшер склонился над ним, затем поднял голову и сдавленно произнес:
— Он умер…
Субханвердизаде достал из кармана платок и отошел в угол комнаты. Плечи его судорожно задергались.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Покрытая пылью "эмка" выехала в райцентр. И вскоре весь городок уже знал: вернулся Демиров!
Гиясэддинов, приехавший вместе с ним, направился сразу к себе в отдел. Демиров же, сопровождаемый Субханвердизаде и другими ответственными работниками, пошел к себе домой. Он делал попытки избавиться от окружения, призывал товарищей вернуться к своим делам, но тщетно. Каждый старался сказать что-нибудь Демирову, запечатлеться в его памяти.
— Дела наши без вас хромали, товарищ Демиров. Не бросайте нас больше…
— Я должен был непременно вас увидеть, товарищ Демиров. Столько телеграмм!..
— А я, товарищ Демиров, старался не посылать вам телеграмм, чтобы вы не беспокоились.
— Как вы задержались в Баку!.. Мы очень ждали вас, товарищ Демиров! Добро пожаловать!..
— Все глаза проглядели!..
— В этом году, товарищ Демиров, урожай на славу. Все говорят, что вы, товарищ Демиров, принесли нам удачу! У вас легкая рука…
Субханвердизаде отмалчивался. Он первый поднялся по лестнице на веранду секретарского дома, стоял там со скорбным выражением лица, ждал, когда Демиров избавится от назойливых льстецов.
Худакерем Мешинов держал себя независимо, не лез на глаза секретарю. Он презирал в душе всех этих подхалимов. К нему подошел Бесират Нейматуллаев, с лица которого не сходила угодливая улыбка, шепнул:
— Не осуждай нас, ай, Худакерем!.. Ведь мы столько времени не видели его. Он для нас — что родной отец для сирот…
Субханвердизаде заметил снующего в толпе Аскера, и сердце его закипело злобой: "Нет, вы посмотрите на этого паршивого телефониста!.. Правая рука Кесы, дружок Абиша!.. Источник всех сплетен и интриг!.."
Прибежала Гюлейша, в белом халате, улыбчивая, возбужденная, пропела, растягивая слова:
— Салам-алейкум, товарищ Демиров!
Демиров обернулся к Субханвердизаде, спросил:
— Кто эта женщина?
Гашем Субханвердизаде тяжко вздохнул и покачал головой, будто вспомнил что-то грустное:
— Наш новый главврач…
— Врач?! Вот как… Быстро откликнулся Наркомздрав на нашу просьбу! Я просил их помочь нам медицинскими кадрами. Она — терапевт, хирург? Кто по специальности?
Гащем уклонился от прямого ответа:
— У нее много специальностей, товарищ Демиров.
— То есть большой опыт?
— Да, она окончила курсы санитарок имени Восьмого марта.
— Ага, значит, она санитарка — не врач. Ясно. Ну что ж, быть хорошей санитаркой, работать на совесть — тоже немалое дело.
— Она, можно сказать, с головы до ног — совесть. Мешок с совестью! Воплощение совести!
Демиров обратился к собравшимся у его дома:
— Благодарю вас за внимание, товарищи! Идите работайте… Я немного почищусь, умоюсь с дороги и тоже приду в райком. Тогда поговорим обстоятельно обо всем. Вы мне расскажете, я — вам.
Люди нехотя разошлись.
Демиров и Субханвердизаде вошли в дом. В большой комнате на стене, прямо напротив двери, висел увеличенный фотопортрет под стеклом: маленькая девочка с белым бантом на голове прижалась к миловидной молодой женщине; у женщины длинные косы.
Демиров придвинул стул к стене, взобрался на него, достал из кармана платок, стер пыль с портрета. Вздохнул невесело:
— Это моя Назакет — мой цветочек…
Субханвердизаде тоже громко вздохнул, изрек с деланным пафосом:
— Да, ребенок — самое дорогое на свете!
Демиров спустился со стула на пол, подошел к Гашему.
В глазах его была грусть. Он сказал задумчиво:
— Назакет — единственное, что у меня осталось от ее матери.
— А что случилось с ее матерью? — участливо спросил Субханвердизаде. — Где она?
— Жена умерла…
— Трагическая история, — сказал Субханвердизаде.
— Мать Назакет была лезгинка… Мы поженились в Москве. Она тоже там училась. Но счастье наше было недолгим.
— А где сейчас ваша дочь?
— В ауле, у своей бабушки, матери жены… Назакет живет у нее с четырехмесячного возраста. Я бы забрал Назакет, да старуха не отдает. А я не могу обидеть ее… Думаю забрать их к себе обеих. Надо бы найти время и съездить за ними. Привезу.
— Сюда, к нам?!
— А почему бы и нет?
— В эту дыру?..
— Здесь замечательно. В Баку я очень скучал по нашим краям. Где вы найдете места лучше? Горы, леса, речки, родники, минеральные источники! Птицы поют по утрам — прямо-таки симфонический концерт!.. Я непременно привезу сюда Назакет!.. Кстати, я видел в Баку ваших дочурок. Прекрасные девочки!.. И жену вашу Лейлу-ханум видел. Она жаловалась на вас. Я пообещал ей, что по приезде задам вам перцу. Пообещал, что вы в скором времени заберете их сюда.
— Мы давно расстались с Лейлой, — уклончиво ответил Субханвердизаде, очень давно…
— Но ведь у вас дети.
— Они — дети своей матери.
— У вас очень красивые девочки, Гашем. Меньшую я даже держал на руках. Я выходил из гостиницы… Она обняла меня и просила: "Пришлите мне моего папу!.." И я пообещал ей, что она скоро увидит вас. Лейла-ханум совсем седая, а ведь лет ей, мне кажется, не очень много. Наверное, переживает… Вам известно, что такое мораль коммуниста? Нельзя так жестоко поступать с семьей!
— Наше примирение невозможно! — твердо сказал Субханвердизаде. — Нам с Лейлой не жить вместе.
— Но почему же?
— Мне неудобно говорить вам обо всем, товарищ Демиров. Извините, я умолчу.
— Почему?.. Причина?..
— Почему?.. — Субханвердизаде потупил глаза. — Причина вас интересует?.. Причина очень серьезная… Очень!..
— Понимаю, на что вы намекаете. Но Лейла-ханум показалась мне честной женщиной…
— Вот именно — показалась. Обманывая, человек надевает маску. Вы понимаете, товарищ Демиров?
— По-моему, вы ошибаетесь, Гашем.
— Нет. Мое решение твердое.
— Тогда заберите детей.
— Пытался. Она не отдает.
— Вы должны помогать Лейле-ханум.
— Ей нельзя давать ни копейки.
— Это почему же?
— Я не хочу, чтобы женщина, которая шатается по гостиницам, проедала мои деньги!.. Да, мы большевики, но и в нас еще остались пережитки прошлого понятие о чести!.. Или про честь тоже надо забыть?!
— Кто говорит, что в наше время честь не в милости? Честь всегда у нас в почете! Кто ее отрицает?
— Наши, комсомольцы.
— Неправда! Коммунистическая мораль требует прочности семейных уз. Кстати, я собираюсь в ближайшее время прочесть несколько лекции на эту тему.
— К чему эти лекции? — поморщился Субханвердизаде. — Кому они нужны? Здесь, в горах, своя мораль.
— Зачем тогда мы тут сидим?
— Чтобы прогнать бандитов, а затем умереть.
— Конечно, напряженный период классовой борьбы еще продолжается. Бандитов надо выловить и уничтожить! В случае чего мы и смерти не испугаемся, борьбы не бывает без жертв. Направляя старую деревню по новому пути, мы выкорчевываем все реакционное, вредное. Но старые силы будут оказывать сопротивление, будут драться с нами. Таково закономерное продолжение социалистической революции.
Субханвердизаде ничего не ответил, но в душе подумал: "Газет начитался, вызубрил цитаты! Вместо того, чтобы дело делать, языком болтает!.."
Демиров, взяв одежную щетку, вышел на веранду. Когда вернулся в комнату, сказал, будто продолжая прерванный разговор:
— Деревня должна быть непременно коллективизирована! Все каналы для реставрации капитализма должны быть перекрыты!
— Разумеется, разумеется, — поддакнул Субханвердизаде. — Однако нам нельзя терять большевистской бдительности.
— Ни в коем случае, — согласился Демиров. — Иначе мы погибнем. Враги не дремлют.
— Уже погибаем… — сказал Субханвердизаде дрогнувшим голосом, поднялся со стула и заходил по комнате из угла в угол, затем вдруг достал из кармана платок, прижал к глазам, всхлипнул: — Бедный Сейфулла!..
Демиров насторожился:
— А что с ним?
— Убит.
— Как убит?!
— Мы похоронили его вчера.
Лицо секретаря райкома сделалось серым. Он медленно подошел к столу, взял телефонную трубку:
— Аскер, дай ГПУ… Я говорю — ГПУ!..
Из трубки послышалось:
— Да, кто это?..
— Алеша, ты знаешь?.. — спросил Демиров.
— Да… Как раз занимаюсь этим…
— Поздно!.. Слишком поздно!..
