Не самый удачный день - Евгений Евгеньевич Чернов
В прохожей раздался щелчок замка, затем сильный удар дверью, и в комнату вошел Аркадий.
— Прошу простить меня, — сказал он, — я сейчас общался с народом, поэтому полон недостатков.
— Он добирался до дома на автобусе, — перевела Антонина.
Она подошла к сыну, расстегнула и сняла с него влажный плащ и берет и отнесла в прихожую. Обратным рейсом она возвратилась с тапочками, присела на корточки перед Аркадием, и Никита увидел, как она сноровисто расшнуровала ботинки и надела на сына тапочки. Аркадий в это время смотрел на люстру и нетерпеливо подрагивал ногой.
«Чудеса в решете», — изумился Никита.
Но это было приятное изумление. Красивая женщина до этого словно стояла на заоблачной вершине; простые домашние действа были как лестница, по которой она спускалась вниз.
«Она создана, чтобы поддерживать домашний, очаг и гордиться мужем».
Аркадий уселся в кресло перед телевизором.
— Ма-а, что там сегодня?
Как и прошлый раз, Антонина вслух зачитала программу и вопросительно посмотрела на сына. Аркадий немного подумал, поглаживая ухо.
— Ладно, включай первую.
Через минуту на экране появились широкоплечие хоккеисты в красной форме. Крики болельщиков и скороговорка комментатора так уплотнили воздух В комнате, что он стал давить на барабанные перепонки.
Никита посмотрел на Антонину, она поманила его пальцем, и они вышли.
— Пойдем в мою комнату, — предложила Антонина. — Правда, немножко не убрано. Не придавай значения, ладно?.. У меня к телевизору особое отношение, — продолжала она, когда пришли в ее комнату. — Муж сильно ревновал последнее время. Когда приходил домой, сразу выключал телевизор, боялся, как бы я не влюбилась в какого-нибудь диктора.
— Какая чепуха! — сказал Никита, испытывая удовольствие оттого, что лично он до такой ерунды не додумался бы. — Интересные у тебя отношения с Аркадием, — сделал Никита первую попытку обсудить устав чужого монастыря.
— Да? А чем именно?
— Ты с ним как с грудным младенцем, а парень все-таки уже в годах.
— Ладно, Никита, какие это годы — пятнадцать лет. Просто Аркадий растет непрактичным человеком.
— Будет страдать в жизни, — сказал Никита, припоминая своих товарищей по гаражу и при этом представляя, как будет чувствовать себя непрактичный Аркаша, если попадет к ним на выучку.
— Будущее покажет, — сказала Антонина каким-то нервно-повышенным тоном. Может быть, ей не нравился этот разговор? — Будущее покажет, Никита. Если из Аркадия получится большая, сильная личность, наша мелкая житейская суета ему просто ни к чему. Только связывать будет. Пусть шагает широко и смело. — И Антонина улыбнулась Никите.
«Ну и пусть! Пусть шагает широко и смело, если сумеет, — подумал Никита, благодушествуя. — Почему бы и вправду ему не шагать, как хочется матери? Живет Антонина обеспеченно, и ей вовсе не обязательно знать, из каких молекул состоит мир. Для нее все вокруг, должно быть, так же ярко, как в цветном телевизоре. Ну и пусть…»
И тут он вспомнил о Наташе, у которой не был больше недели. Такой она ему представилась беззащитной, сидит, наверное, подобрав ноги, в кресле и читает. А может быть, думает о нем. Сейчас, в окружении тяжелых ворсистых портьер, густого желтого света, исходящего из двух длинных колпаков торшера, паласа, глухого и упругого, подобно хвойному настилу, Никита так остро почувствовал пустынность жилья Наташи, что комок подкатил к горлу. Как много места там для одиночества, для душевной тоски! Впрочем, и у него самого не лучше. В иные ночи, когда шумит за окном ветер, комната начинает отзываться на этот унылый вой.
Надо бы, не откладывая, зайти к Наташе, объясниться и сделать это так, чтобы все выглядело на серьезном уровне.
«И с этой, — подумал он про Антонину, — может ничего не получиться, а уж с той-то наверняка».
— О чем ты сейчас думаешь? — спросила Антонина.
Никита пустился в теорию:
— Думаю о жизни. Как бы тебе объяснить… Я всегда чувствовал себя как дерево, у которого и ветви перестали расти, и листья завяли. Ничего понять не могу… Земля покачивается, а земля, Антонина, не должна покачиваться. Докатился вот до чего: вчера на работу идти не хотелось. И мысль какая-то глупая: неужели так и ходить до конца жизни?
— А кто тебе рубашки стирает? — неожиданно спросила Антонина.
— Рубашки — мелочи быта. Нам надо жить так, чтобы не замечать ни рубашек, ни прочей ерунды. Возможна ли такая жизнь, Антонина?
— Если кто-то будет рубашки стирать, — ответила Антонина.
Тогда Никита сказал, даже с некоторым вызовом:
— Между прочим, я до сих пор не знаю, где у нас хлебный магазин.
— А тебе и не надо знать, — ответила на это Антонина и опять усмехнулась своей непонятной усмешкой, которая словно бы принадлежала ему, Никите, но думала она в это время о другом. — Аркадий, — продолжала она, — тоже не будет знать, где находится хлебный магазин. Хватит того, что мне приходится все знать. Между прочим, в этом вы чем-то схожи с Аркадием. А ты — выше голову. Тебя любят на работе?
Никита помолчал, прикинул, вспомнил лица товарищей.
— Пожалуй, любят. По крайней мере, считаются.
— Ну вот видишь, в самом главном ты спокоен. А все остальное ерунда… Все-таки ты — домашний кот, — неожиданно добавила Антонина. — Все время тебя кому-то надо гладить по шерстке.
Никита посмотрел ей в глаза и увидел, что говорит она серьезно, без шуток, без подковырок. И Никита почувствовал себя спокойно. А когда успокоился, то ощутил такую усталость, что захотелось уткнуться лицом в этот палас, напоминающий настил хвои, и затихнуть, и ни о чем не думать.
18
Больше всего боялся Никита, что Наташа после долгой разлуки бросится ему на грудь, обовьет шею тонкими руками и застынет в таком положении, как уже бывало не раз. Напоследок это будет особенно тяжело.
«Много светлых минут ты доставила мне, Наталья. Твой живой огонек согревал меня. Но мало одного этого огонька. Очень мало. Жизнь прямо-таки зубастая. Тут чего-то надо бы капитального. Какой-то семейный очаг.
И дело тут не во внешней стороне, не в обстановке, не в деньгах на сберкнижке. Чтобы успокоить мою душу, ты, Наталья, должна бы относиться ко мне еще и по-матерински. Но эти чувства тебе пока неведомы. А ждать, когда ты созреешь, прости, нет времени. Ты еще молодая, и тебе еще самой хочется что-то сделать в жизни, ты еще чего-то там изобретаешь, чего-то испытываешь. Ты приходишь и надаешь от усталости, а я, Наталья, никогда не смогу серьезно относиться к тому, что делаешь ты. Увы, Наталья, все мужья такие. Когда мы становимся мужьями, мы становимся такими».
Тяжело будет
